Когда все расходились, Андрюс нечаянно столкнулся с Альбинуке в сенях, схватил ее руку, подержал в своей и нырнул в звездную ночь.
В рождественский пост пошел к Мачюте рожь молотить. Вдвоем с хозяином бухали цепами, вытряхивали снопы. В открытую дверь гумна Андрюс видел, как по двору снует Альбинуке. Других двух ее сестер он и не замечал, а вот Альбинуке все как магнитом притягивала взгляд.
Чего ты там увидел? спросил Мачюта.
Андрюс растерялся:
Гляжу авось снег пойдет.
Мачюта помолчал и, потуже затянув сноп, сказал:
Дочерьми господь не обидел, а вот сына ни одного. А без второго мужика, хоть хозяйство у меня и небольшое, никуда.
Правда, дядя. А дочки у вас пригожие.
Мачюта ухмыльнулся в усы.
Встретил как-то Альбинуке на дороге. Слово, другое и «с богом!..».
После Нового года опять служить уходишь? догадалась спросить Альбинуке.
Ухожу, Альбинуке.
А то бы на посиделки приходил
У Андрюса в голове трезвон словно колокола ударили: о чем это она? Неужто вспомнила, как вместе лен мяли, или
Я вернусь, Альбинуке. Это уже последний год у чужих Еще посмотрим я ведь хозяйский сын!
Ляпнул Андрюс и застеснялся тоже мне хозяйство Но как ни крути
А как же, а как же, сказала Альбинуке. Ну, так будь здоров, может, не скоро свидимся.
Если только Альбинуке Я бы прибегал вечерами. А что мне Если только Альбинуке слово
Альбинуке удалялась по снегу легкая и быстрая, словно ее ветром несло.
Андрюс нанялся к Маркаускасу. На самый край волости увез его хозяин. Далеко, за ночь не сходишь, с Альбинуке не повидаешься. А дни не твои, дни хозяйские.
Перед успеньем дали знать Пятрас женится. Маркаускас отпустил Андрюса на два дня. Но и того оказалось много. Андрюс вернулся поздним вечером еще первого дня черный как земля. Когда спрашивали, в чем дело, молчал, только сжимал кулаки. Да и что тут скажешь, будто тебя поймут? Только посмеются, коли узнают, что родной брат у Андрюса девушку увел. Лучше уж помолчать.
Андрюса словно громом поразила весть, что Пятрас женится на Альбинуке. А он-то надеялся на свадьбе как раз будет случай повидаться с ней, потолковать. Как на крыльях летел домой
Смеешься, Пятрас, не поверил Андрюс.
Пятрас хохотнул, и Андрюс понял так оно и есть.
На Альбинуке женится, это правда, Андрюс, подтвердил отец. Мачюта четыре гектара земли дает, целую полосу.
Словно обухом по темечку огрели закачался Андрюс, опустил руки, свесил голову.
Никак ты в Альбинуке втрескался? все еще смеялся Пятрас. Слышал толки, но думал брешут
Андрюс подошел к Пятрасу, стал лицом к лицу.
Тебе земля нужна, не Альбинуке!
Альбинуке тоже
Земля нужна, земля! Думаешь, враз помещиком заделаешься?! Нет! Тут и моя земля есть, и мой пот. Мой понял?..
Видно, Андрюс выглядел страшно, если Пятрас даже попятился:
Сдурел ты, Андрюс?..
Андрюс кое-как сдержался и вышел во двор, громко хлопнув дверью избы. Слонялся по двору, бродил по полям, пока не услышал едут. Последним вошел в избу, сел за стол и покосился на Альбинуке, белую как молоко, в белой фате. Все галдели наперебой, а Андрюс налил себе полный стакан водки, выхлестал, как водичку, и даже рот не вытер. К закускам и не притронулся. Сидел, глядя на скатерть, изредка зыркал то на Альбинуке, то на довольного и напыжившегося Пятраса. Снова выпил. Кто-то попытался остановить его, отвлечь разговором, но Андрюс ничего уже не видел и не слышал голова закружилась, горница и свадебники завертелись колесом, а боль крепчала, росла и уже не умещалась в груди. Вскочил как ужаленный, ударил кулаком по столу и взревел: «Еще посмотрим, братец!» И в дверь. Забегал по двору то сюда, то туда. Схватил с колоды топор, подержал в руках и швырнул на кучу хвороста. Принес к углу избы охапку соломы и вытащил спички. Чирк, чирк не загорается. Но тут кто-то сзади огрел его по шее. Навалились на него мужики, связали, отнесли к хлеву и бросили там. В избе пили, горланили, пели, а в высоком небе мучительно мигали звезды. Андрюс морщился, шевелил руками и ногами, извивался, будто уж. Вряд ли сумел бы высвободиться сам, если бы не Скринска. Не звали его на свадьбу, но на всякий случай пришел поторчать у забора и увидел связанного.
Вот сбесились! Андрюс, это ты?
Андрюс только зубами скрипнул, кажется, не узнал даже лучшего друга детских лет. Скринска вытащил нож, сверкнуло лезвие, и путы ослабли. Ноги Андрюс попытался развязать сам, но пальцы онемели, и Скринска снова полоснул ножом. Андрюс тяжело поднялся, очумело посмотрел на небо, на освещенные окна избы и побрел по полю простоволосый, в грязной рваной рубахе.
Андрюс! Андрюс! звал Скринска, долго шел за ним по пятам, потом отстал.
Андрюс не помнит теперь, может, и встретил кого на дороге, может, и убегали от него люди, как от сумасшедшего. Ничего он не помнит. Потом только удивлялся, каким чудом попал на хутор Маркаускаса. Так лошадь, бывает, сама притащит телегу домой к хозяину.
Кобылы Маркаускаса дышат Андрюсу в спину, чуть ли не тычутся влажным холодным храпом.
«Ну вот, поджимает, холера! не на шутку сердится Андрюс. Для него я как был батраком, так и остался Ладно, поживем увидим»
На краю поля Андрюс разворачивает лошадей. И Маркаускас занимает новую борозду. И знай чмокает, нукает. Никак он Андрюса подгоняет! Мог бы кнутом огрел. Всегда был прижимист, не жалел ни чужих, ни себя. И остался таким, хоть сейчас мог бы и призадуматься. Пора бы ему пораскинуть мозгами, пора понять очень уж непрочна земля, на которой он стоит. Мог бы подумать и о том дне, когда Андрюса снова прошивает эта мысль «Нет, нет, ну дурак же я, было чем забивать голову. Спокойней, спокойней надо, ведь причины-то нет» Но чем больше успокаивает себя Андрюс, тем пуще ярится: «Будет он тут мной командовать Еще ему не надоело» Даже плуг, дернувшись у него в руках, чуть не выскакивает из борозды.
За спиной фыркает кобыла, и Андрюс, не оборачиваясь, наотмашь бьет ее по храпу, но промахивается. Глаза заливает ярость. Он тпрукает на лошадей, резко оборачивается к Маркаускасу. И тот останавливает кобыл, валит плуг набок и не торопясь чистит отвал. Андрюс так и ест глазами Маркаускаса, словно тот единственный виновник всех его бед. Потом подходит, волоча за собой кнут.
Перекур, говорит и не узнает своего голоса.
Маркаускас шарит в карманах, достает кисет с табаком, клочок курительной бумаги и сует Андрюсу. Андрюс скручивает цигарку, табак просыпается, бумага рвется.
Все надрываешься, хозяин?
Не могу иначе, Андрюс. Не умею.
Ха-ха! злобно похохатывает Андрюс.
Расхохотаться бы на все поле, но вроде смеяться не над чем
Ты ж меня знаешь, Андрюс. Не первый год.
А как же, хозяин, знаю, как облупленного знаю утаенная горечь обжигает горло.
Для меня земля все.
Земля! снова смеется Андрюс, затягивается, выдыхает злой дым. А для меня земля что, хозяин?
Он ждет ответа. Но ответа что-то нет. Маркаускас, прищурясь, сосет цигарку, и его глаза, крохотные и колючие, шарят по туманным осенним полям.
Человек будто раб. Земля связывает по рукам и ногам, говорит Маркаускас.
Андрюсу снова хочется рассмеяться: «Раб! Хорошенький из тебя раб, хозяин» Но он молчит. Не может, почему-то все еще не смеет он бросить эти слова ему прямо в лицо. А скверных слов в душе накопилось тьма. И откуда они берутся?
Накрапывает мелкий дождичек. Прозрачные капельки, словно роса, усеяли спины лошадей, руку, держащую дымящую цигарку. Все блестит.
Вороны, сипло каркая, прыгают по пашне.
Потопали, что ли? говорит Маркаускас.
Андрюс медленно, словно обдумывая каждый свой шаг, бредет к плугу, поправляет спутавшиеся вожжи.
Поше-ол!
Пашешь, мил-человек?
Ага, Пранцишкус.
А у меня так и стоит жнивье. Хоть лопни тут с вами
Твой братец трактор тебе пригонит.
Будет смеяться, мил-человек.
Стоит Пранис Наравас с портфельчиком под мышкой, сложив на животе тяжелые руки. Большой и крупный, но вроде какой-то скособоченный. Эх, пошел бы и он за плугом, прокладывая борозду, чего больше и желать-то «Но этот портфельчик Прилип, словно горб, и таскаешь его с хутора на хутор под собачий лай, и каждый смотрит на тебя, как на продажного».