— Придется. Я три дня не мог решиться, с тех пор, как вышло время, назначенное Кэботом. А теперь я должен ехать.
— Лес, он знал, кто убил Тома? Ты мне правду сказал, что он не говорил?
Лестер опустил глаза.
— Он сказал тебе, — сказал Клейтон.
— Да. Он сказал, что это был Гэвин.
— Зачем бы Гэвину делать это?
— А затем, зачем он все делает. Нормальный человек не сможет понять причин его поступков. Да и вообще, когда и кто мог объяснить поступки Гэвина?
— Если он обвиняет Гэвина…
— Вот именно. Какие у него шансы тогда будут? Он же против него, как ягненок против льва…
Клейтон глубоко вздохнул и нахмурился. Глаза у него потемнели, а когда он заговорил, в голосе звучала горечь.
— Ты мне не оставил выбора, Лес. Я поеду с тобой. Мы найдем Кэбота и привезем его обратно, вот и все. Люди могут меня не узнать, семь лет — это достаточно долго, чтобы любого забыть, а если он за это время становится взрослым и отращивает бороду, так еще легче. Ладно. Тебе придется дать мне лошадь. У меня-то нету. И еще тебе придется уговорить Мэри-Ли.
— Спасибо тебе, Клей, — улыбнулся старший брат. Он все еще испытывал нерешительность — и вдруг оказалось, что больше говорить ничего не надо. Клейтон смотрел вверх, на звезды.
— Я скажу Джоузи, чтоб постелила тебе в бывшей комнате мальчиков, — сказал наконец Лестер.
— Как хочешь.
Позже, уже лежа в темноте, с руками, сложенными под головой, ощущая на лице холодок ночного воздуха, Клейтон слышал, как ветер посыпает снегом долину и зовет его, будто чей-то голос. В последнее время ему часто слышались голоса. Иногда это были голоса незнакомые, которых он никогда не знал, иногда — знакомые, пришедшие из прошлого. Они пугали его. Запах долины пробудил в нем воспоминания, и он беспокойно вертелся в постели, думая о прошлом — против собственного желания он думал о мире, который он покинул, и о человеке, от которого он бежал…
Глава четвертая
Наступило утро, и снег засверкал. Солнце выползло из-за восточного горизонта, когда они уже позавтракали, и снег начал таять серыми пятнами на плоской груди долины. Дымок из трубы поднимался в светло-голубом утреннем воздухе. Дневной свет бил в землю, стучался в почву, освобождая ее, прорезая насквозь твердые коржи промороженной земли, раздирая на куски белую вуаль. Птицы, прячущиеся где-то в ветвях каштанов, затянули весенние песни. Их голоса далеко разносились над долиной и доходили до ранчо.
Клейтон встал из-за стола и потянулся так, что затрещали кости рук и плечей. Женщины сидели молча и глядели на него. Мэри-Ли перевела глаза вниз, на пояс. У него на правом бедре висел «Кольт» с коричневой рукояткой.
— Ты забираешь с собой последнего мужчину из этого дома. Двое уже умерли, а ты забираешь третьего, последнего…
Он посмотрел на нее — женщину, породившую пятерых детей, из которых выжили только двое — близнецы. Он смотрел на ее безжизненное лицо, опавшие груди, отталкивающее тело. Ему было жаль ее — он помнил, какой она была в молодости смешливой девчонкой, и глаза у нее тогда были темнее — а сейчас они стали желтые и хищные, как у кошки; он вспоминал, как когда-то зимний воздух окрашивал ей щеки румянцем. Она напомнила ему его мать. Но он только сказал брату:
— Я готов, Лес, — выезжаем, как только ты соберешься.
Проваливаясь в снег, глубоко вдыхая чистый воздух, они прошли к сараю. Утро было чистое и тихое. Дверь сарая распахнулась, и густой теплый запах лошадей заклубился паром в утренней ясности. К нему примешивался острый аромат кожи и сухой дух сена, разбросанного по полу сарая, мягкий жирный запах конского навоза из денников. Через раскрытую дверь втекал зимний воздух.