Перч Зейтунцян - Самый грустный человек стр 8.

У него не было наследника, и это обстоятельство навело его на весьма своеобразный ход. Он панически боялся новей­ших идей и вообще всяких идей, и для того, чтобы уберечь себя от возможных бунтов, обеспечить спокойную жизнь до глубокой старости, он издал манифест, в котором говорилось, что после его смерти королевство автоматически станет ре­спубликой. Этот манифест дал гораздо больше результатов, нежели он предполагал. Король приобрел необычную попу­лярность. Его почитали как основоположника будущей ре­спублики и сентиментально любили как последнего короля. Все это привело к тому, что он перестал править страной, уверенный в том, что инерция и министры сделают свое дело. Он увлекся философией и искусствами, потому что полагал, что из всех занятий это наиболее легкое и наиболее доступ­ное. Так бы и жил он спокойно и беспечно до конца жизни, если бы не одно обстоятельство. Обстоятельство это наруша­ло его покой, преследовало на каждом шагу и относилось к разряду тех вопросов, которыми мог заниматься только он. И только он один и понял всю глубину вопроса и почувство­вал всю таящуюся в нем опасность.

Это не обычный узник, ваше величество,доклады­вал первый министр.Он, можно сказать, без двух минут ученый. Лечит птиц в тюрьме.

Ученый? В тюрьме? Среди четырех стен?

Да, ваше величество, отрезанный от всего мира.

Значит, этот несчастный творит?озабоченно спро­сил король.А до тюрьмы у него не было подобных наклонностей?

Он кончил всего три класса. Тем не менее он станет выдающимся ученым, ваше величество. Надзиратель при­слал мне донос. Его прогнозы всегда безошибочны.

Значит, что же получается?нахмурился король.Получается, что он... свободен.

Разрешите не согласиться, ваше величество. Он узник.

Глупец!Король впал в еще большее беспокойство. Он сам обрел свою свободу. Сам. Независимо от ваших зако­нов и приговоров.

Случайность это была или опять несчастливая звез­да Страуда, но король и узник были ровесниками. И даже больше: король вступил на престол именно в тот год, когда Страуд был арестован. Два этих совпадения, безу­словно, сыграли определенную роль в дальнейшем их пое­динке.

Да ведь он пожизненно заключенный, ваше величе­ство,успокоил короля первый министр и не удержался, обиженно буркнул:Уж хоть бы образованным человеком был, а то три класса...

Уничтожить! Немедленно уничтожить!Это было первое, что пришло в голову королю.Так, чтобы и следа не осталось.

Это невозможно, ваше величество. Вы лично даровали ему жизнь. Вы подписали прошение матери.

Если свободенуничтожить.

Ваша подписьзакон и святыня.

Я мог ошибиться.

Вы не могли ошибиться. Вы не имеете права. Вы король.

Значит, суд приговорил его к смерти, а я своей рукой даровал ему жизнь, так? Ликвидировать!

Ваше величество, будет скандал. Такие вещи не остаются в тайне. Как бы тихо мы все ни проделали. Тем бо­лее что эти постыдные заседания суда еще не забыты.

Выходит, он таким свободным и останется?с нена­вистью сказал король.Ладно, не напоминай мне больше о нем.

Кабинет короля был маленьким, не больше десяти ква­дратных метров. Письменный стол, кресло, ковровая дорож­ка. На стене рядышком два флажкакоролевский и буду­щей республики. Флажок республики из предосторожности и деликатности пока назывался эскизом и существовал в единственном экземпляре.

Ну хорошо, поговорим немножечко о делах страны. Что с переворотом? Если не ошибаюсь, неделю назад гото­вился переворот.

Провалился, ваше величество.

Потому что бездарные...

Но слава всевышнему, раше величество, что прова­лился. Неужели вы недовольны?

Напротив, сейчас я снова самый счастливый король на свете.

Тогда в чем же дело?растерялся первый министр.

Но вы мои министры, черт побери!рассердился ко­роль.И я не потерплю, чтобы мои министры были на­столько бездарны, чтоб не могли организовать какой-то пар­шивый переворот. Я всегда должен быть уверен в вашей силе.Потом спросил угрожающе:Послушай, скажи мне правду, ты ведь тоже был среди них?

Да, ваше величество,стал заикаться от страха первый министр.И сейчас глубоко раскаиваюсь и готов провалиться сквозь землю.

Напротив, ты выиграл в моих глазах. Наконец-то ты делаешься мужчиной,подбодрил король своего первого министра и дружески хлопнул его по плечу.А если бы я узнал, что ты был руководителем восстания, я бы обнял тебя и поздравил. Ну что у тебя еще?

На севере страны волнения, ваше величество.

Подавить. За один день. Но так, чтобы повстанцы не почувствовали. Не задевайте их достоинство. Еще? Нет, по­дожди минуточку...Он стал грызть ноготь на большом пальце, жест настолько некоролевский, настолько человече­ский, что снискал королю большую популярность в наро­де.Этот неграмотный узник... этот новоявленный ученый... который развил деятельность в тюрьме... о нем что, уже известно?..

Да, ваше величество. Надзиратель полагает, что скоро о нем заговорит весь мир, а его прогнозы...

А тебе не кажется удивительным, что птицы залетают в тюремную камеру?прервал его король. Любопытно, не так ли? Весьма любопытно. Что будем делать, первый ми­нистр? Как поступим? Этот несчастный не дает мне покоя. Он стал расхаживать взад и вперед по кабинету. Он расха­живал из угла в угол и размышлял вслух, словно арифметическую задачу решал:Если в тюрьме творит, зна­чит, свободен. Если свободен, значит, надо уничтожить. Ес­ли невозможно уничтожить и весь мир вскоре заговорит о нем...тут он на минуту замолчал, потому что сделал от­крытие.Значит, он наша гордость, первый министр, на­циональная гордость, и мы вынуждены сами дать ему свобо­ду. Это единственный достойный выход.Король блестяще решил задачу, воодушевился собственным величием и сде­лался нетерпеливым.Найди повод, быстренько, убеди­тельный повод... быстро, тебе говорят!..

Мать узника здесь и просит вашей аудиенции, ваше величество.

Мать узника?растерялся король. Что ж ты мне раньше не говорил?.. Нельзя ли не принять? Придумай что-нибудь. Скажи, что я ушел, что меня нет...

Но вы искали повод. Более удобного повода не найти, ваше величество.

Я не готов к беседе с ней,всполошился король.Если бы это был какой-нибудь король или министр, я бы как-нибудь выкрутился. Но я давно не имел дела с просты­ми людьми. На каком языке она разговаривает, она поймет меня?

В вашей стране один общий язык, ваше величество.

Как ?опешил король.Какой позор! При твоем по­пустительстве небось! Позор, полный позор. Ну ладно, об этом после поговорим. Скажи, пусть войдет.

Вошла мать Страуда, молча поклонилась и протянула ко­ролю прошение. Король никак не мог взять себя в руки и пытался не смотреть на нее. Поэтому он уткнулся в про­шение, несколько раз подряд прочел одни и те же строки.

Мать прибыла из глухой провинции. Она села на поезд и, не доезжая километров пятьдесят до столицы, сошла, потому что решила оставшийся путь проделать пешком. Когда ее спрашивали, почему она так поступила, она серьезно отвеча­ла :«Чтобы было время подумать, что королю говорить». В руках ее был маленький чемоданчик, все деньги, какие у нее были, она раздала нищим. Потом стала побираться са­ма. Да с такой легкостью, словно это бьщо ее привычным за­нятием. Обедала она раз в день и ела очень немного. Ночью спала в открытом поле, а утром засветло пускалась в путь. Это была уловка трусливого, несмелого человека. Она на­рочно создавала на своем пути трудности и лишения, чтобы внушить самой себе, что миссия ее справедливая. И действи­тельно, чем дальше, тем фанатичней делалась она. В конце концов вся эта бессмыслица родила в ней слепую веру, не­кую прямолинейную твердолобую непоколебимость. Как бы это ни показалось странным, сын был вроде бы даже и позабыт, как-то отступил на второй план. Она вообще шла воевать. Может быть, даже желая отомстить за неудачу, выпавшую в свое время мужу. Такая вот усталая, фанатич­ная и злая она дошла до столицы. В столице все это ей понадобилось, чтобы добиться одного: получить право свидания с королем. И когда это право было наконец получено и она предстала перед королем, это была прежняя обездо­ленная, безответная женщина, которая могла только плакать. И она заплакала.