Лидина гарь
От автора
Необходимость сказать несколько слов в преддверии книги возникла уже после того, как она была написана. Но поскольку сам роман не закончен, пишется еще вторая книга, читателю, возможно, будет небезынтересно узнать авторский замысел в целом.
В сущности, более всего меня привлекает, интересует и поражает народная жизнь, сколько в ней чувственного, духовного здоровья, мудрости, сокрытой внутренней силы. И своим постоянством, простотой и естественностью жизнь народа творчески воодушевляет не только в дни тяжких испытаний, она еще более неожиданна и прекрасна, когда Океан-жизнь ровно и спокойно восходит в лучах мирного неба.
Счастливое течение дней И уже сорок лет! Такого не выпадало на долю ни одного поколения в Отечестве. Тем мы уже выделены в тысячелетнем потоке русской жизни.
А кто, собственно, мы, наше поколение? Оно пришло в мир на стыке тридцатых сороковых годов XX столетия. И если счет вести от новой эры, советской, то мы третье поколение людей, утверждающих в реальности бесценные идеалы добра, света, человеколюбия. Если первое советское поколение беззаветно отдало жизни за родную землю, за романтические идеалы отцов на фронтах Великой Отечественной, второе титанически поднимало страну из руин чудовищной войны, то на плечи нашего, третьего большой народной беды не легло. Мы росли и мужали в бедные, полуголодные, но все же радостные, победные годы. В несуетном течении мирная жизнь незаметно пронесла нас через шумливые пороги детства, отрочества, юности Через десятилетия
И вот уже за нами три зрелых поколения, среди них младшее, наши дети, которым надлежит определять судьбы Отечества в веке грядущем. Невольно возникает потребность оглянуться, оглядеться и тихо постоять на поле жизненной брани. Осмыслить, оценить, понять: кем же, собственно, мы явились на этой земле? Кого любили, кого ненавидели, насколько были стойки и неистовы в жесточайшей схватке первого социалистического века с силами многовекового зла.
Лето нашей жизни полнится, волнуется, шумит зеленолистной кроной. В прошлом остаются чудные годы, полные надежд, неудержимых желаний, все уже круг сверстников-единодумов, когда-то с юношеской отвагой стоявших в редуте горячих споров о цели, смысле, идеалах открывавшейся жизни. Вот уже и судьбы страны, народа нашего и дела коммунистического постепенно переходят к тем, кто родился в годы мои, тридцатые Им, вышедшим из безызвестных деревень и станиц, из самых плодоносных национальных глубин, предстоит беречь, возвышать, укреплять бессмертный человеческий дух и идеалы великой народной жизни.
Судьба поколения всегда в судьбе народа. В острой полемике, порой оспаривая общепринятое, пытались понять самих себя, судьбу, место и назначение своего поколения Александр Грибоедов («Горе от ума») и Александр Пушкин («Евгений Онегин»), Михаил Лермонтов («Герой нашего времени») и Иван Тургенев («Отцы и дети»), Лев Толстой («Анна Каренина») и Федор Достоевский («Бесы»), Максим Горький («Жизнь Клима Самгина») и Михаил Шолохов («Поднятая целина»), Виктор Астафьев («Пастух и пастушка»), Федор Абрамов («Пряслины») и Юрий Бондарев (трилогия об интеллигенции) Вопрос преемственности всегда был традиционным, коренным в русской жизни и отечественной литературе. Рискованно и непросто принимать эстафету могучих зиждителей духа. Однако судьба нашего, срединного поколения имеет уже дальний охват и зрелый шаг. Пора дерзать, пора
Солнечная поляна
Май 1985 г.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Перед улыбкою небесной
Земная ненависть молчит!
1
Егор Кузьмич Лешуков приходился мне дедушкой со стороны матери. И сызмальства был дружен с Селивёрстом Павловичем Кузьминым. А оба они стояли у истоков моей жизни, оба за мою короткую жизнь в деревне наделили меня всем человеческим, всем, что весь свой век трепетно и незабвенно несу я в сердце своем и по сей день, и по сию пору
Были Егор Кузьмич и Селивёрст Павлович погодки, называли себя братьями и рядом, не расставаясь, целую жизнь прошли, помнили, знали друг о друге все, без тени облачка, как это и бывает в дружеском братстве.
Но Селивёрста, в отличие от Егора, судьба не баловала почти от рождения. Мать его, Ульяна Петровна, была женщиной видной, красоты необыкновенной, броской, но нрава самого кроткого, тихого. И принадлежала к редким и чаще, в общем-то, несчастным женщинам, которым, при всей застенчивости своей, даже сдержанной сухости и строгости в обращении, не бывает от мужчин проходу ни на улице, ни в хороводе, ни на вечеринке, ни на покосе. Везде их преследует прилипчивый взгляд как недобрая плата за столь возбуждающе пленительную красоту и привлекательность.
Вот и отец Селивёрста, Павел Калистратович, женился на Ульяне Петровне не совсем по-доброму. Хотя, как умел, по-своему любил ее. Но сердцем больно дурен был, заносчив и не мог, конечно, девушку обоюдным чувством увлечь. Выдали за него Ульяну Петровну силком. Она покорно приняла вызов немилостивой судьбы. Но Павел Калистратович оказался еще человеком чрезмерно ревнивым, а в ревности слепой лютым и жестоким.
Однажды пришел он домой не в духе, под хмельком. Бражничал с мужиками. А те из зависти, что ему такая краса досталась, горазды были позабавиться и постоянно его подзадоривали, рассказывая всякие выдумки об Ульяне Петровне. Вот и на сей раз особо допекли, раздразнили зверя.
Вошел он в избу и ни с того ни с сего хвать Ульяну Петровну за косы и давай бутузить. Бьет и молчит. Молчит и Ульяна Петровна уж привыкла к его лихомани. А сынок-то Селивёрстушка дома был. Со страху под лавку шмыгнул и тоже молчит, только тихо постанывает, когда глухо кулак отцовский опускается.
Темной злобе своей Павел Калистратович дал полную волю, остановиться не мог. Притомившись, переступил с ноги на ногу, косы на руку намотал (они у Ульяны Петровны длинные были) и опять взялся бутузить. А сынок между тем, не мешкая, выскочил из-под лавки и с плачем бегом в дверь кинулся, к соседям.
Пришли мужики, отняли Ульяну Петровну, но уже бесчувственную. А ночью она умерла, не приходя в сознание. У могилы Павел Калистратович в гробу перекрестил ее и, тяжело вздохнув, сквозь слезы сказал:
Ну, Ульянушка, не осуди, бог тебя дал в красе и ясности, бог тебя и взял, не затуманив взора. Не думал я, что так скоро отлетит душа твоя. Пожить-то в ласке да охоте нежной не привелось. А хотелось
И пошел с кладбища прочь, не ожидая, когда могилу засыплют.
Однако родня Ульяны решила все-таки упечь его на каторгу. Кинулись в город Мезень за следователем. Тот скоро приехал, снял дознание. Павел Калистратович от греха не отпирался. Арестовали его, заковали руки-ноги в цепи и в губернский суд повезли. Только недалеко увезли, верст пятнадцать. На первой же переправе через реку, перед деревней Усть-Кымой, на середине, на самой глубине, где вода, как сажа густая, никогда не проглядывается, выбросился он из лодки. Да и канул как камень на дно. Охранники, сколько ни ныряли, так и не выловили.
Лишь на третий день ниже ямы верст за пять нашли его мертвого на песчаной отмели. Привезли в Лышегорье и, уже как прощенного за грех свой, похоронили рядом с могилой Ульяны Петровны.
Вот так со смерти отца и матери началась сиротская жизнь Селивёрста, от этого момента он особо помнил ее и счет годам своим вел.
А воспитывала его Елена Петровна, старшая сестра матери. Была она женщиной доброй, с мягким, уступчивым сердцем, вдовая, бездетная и тепла душевного на любимого племянника не жалела, выходила, вынянчила его. Да долго-то пожить и ей не привелось. Когда Селивёрсту было лет семнадцать, она тяжело занемогла.
Чувствую я, надежды на жизнь у меня никакой, сказала Елена Петровна. Веди, голубеюшко, хозяйку молодую.
И он вскоре женился, взяв Лиду, младшую дочь Ильи Ануфриевича Поташова.
Вслед за Селивёрстом, где-то тут же сразу, чтобы не отстать от друга, женился и Егор. И взял в жены Татьяну, самую близкую подругу Лиды.
А тетушка похворала-похворала да вскоре после свадьбы племянника и умерла