Не смейся надо мной! Баптистка!..
Вскоре Гадац вообще перестал ходить в школу. Все ему надоело, и, ожесточившись, он никого уже не хотел бояться. Отец же молчал, думая о чем-то своем.
Как-то раз утром он разбудил сына, велел одеться, вывел во двор, где уже стояла пароконная арба, и они сели отец впереди, сын сзади, и поехали. Куда и зачем, Гадац не знал. Когда арба, оставив позади село, остановилась у высокого кургана, Гадац насторожился а что, если отец стащит его на землю и отхлещет кнутом? За школу и за чердак с сеном Но отец не оборачивался, сидел, опустив голову, и плечи его судорожно вздрагивали. Плачет, ужаснулся Гадац, он плачет
Арба долго стояла у кургана, потом тронулась наконец и вскоре остановилась опять, возле свинофермы. Отец отвел Гадаца к заведующему и сказал, обращаясь к сыну:
Делай все, что тебе скажут. Он попытался улыбнуться. Школа опротивела тебе, значит, надо работать Голодным не оставайся, никого не бойся Ночевать будешь дома
Так началась для Гадаца новая жизнь. Продолжалась она недолго. Он и двое ребят повзрослее каждое утро выгоняли пастись свиноматок. Невдалеке от свинофермы начинались колхозные поля и огороды кукуруза, картофель, огурцы, помидоры вот и приходилось целый день бегать за свиньями. Гадац не раз и не два проклял себя за то, что бросил школу, и он бы сбежал отсюда, но в памяти его крепко сидела та остановка у кургана Однажды товарищи его остались чистить свинарники, и он погнал свиней на пастбище один. Гадац загнал их в лощину, в самое безопасное место. Утро было солнечное, теплое, свиньи спокойно похрюкивали, роясь в земле, и Гадац, от нечего делать, сел на траву, прислонился спиной к камню. Издали слышалось негромкое журчание реки, где-то монотонно чирикали птички, легкий ветерок нес сладковатый запах теплых трав Вдруг Гадацу показалось, что он вознесся над землей, парит в головокружительной высоте, и он замер, упиваясь радостью свободного полета. Но восторг его длился недолго. Словно птица, убитая на лету, он рухнул на землю. Ударился, открыл в испуге глаза и увидел одного из своих товарищей-свинопасов.
Что ты наделал?! орал тот, тряся Гадаца, как пустой мешок.
Я? жмурился Гадац, не понимая спросонья, что происходит.
И тут же услышал крики, топот и свинячий визг, доносившиеся со стороны колхозной бахчи. Проснувшись окончательно и вскочив на ноги, Гадац огляделся свиней в лощине не было. Разом поняв все, он оттолкнул своего товарища и бросился бежать, не разбирая дороги, прочь от позора
И снова отец разбудил его утром, но арбы во дворе теперь не было. Они сели в автобус и поехали в город. Отец отвел сына в профтехучилище.
Гадаца поселили в общежитии, дали ему узкую железную койку, он научился подметать, мыть полы и посуду. Узнал, что кирпич имеет определенные размеры, вес и прочность. Глядя, как поднимаются строящиеся дома, Гадац и сам вдруг потянулся вверх, раздался в плечах, окреп. Ему нравилось ремесло, которому учили, нравилось ощущать в себе неведомо откуда взявшуюся силу и верить, что длинной своей рукой он свалит любого, кто осмелится задеть, обидеть его.
Но и в училище Гадац продержался недолго.
Как-то раз после обеда он взялся, расшалившись, задирать товарищей. Толкнул одного, другого, а когда погнались за ним сами, стал убегать по лесам строящегося дома, забираясь все выше и выше. Нырнул в оконный проем, промчался по только что уложенным бетонным перекрытиям, взбежал по лестнице на верхний, девятый этаж. Дальше бежать было некуда, а преследователи уже топали совсем рядом, и Гадац, решив спрятаться, пятясь вышел на балкон. На балконах еще не установили поручни, и он шагнул в пустоту
Ему повезло. Он успел ухватиться руками за кран балконной плиты. Сколько он провисел, пока его нашли наконец и сняли? Сколько раз попрощался с жизнью, чувствуя, как слабеют пальцы? Когда он пришел в себя, почувствовал под ногами опору, первое, что бросилось ему в глаза, было белое, как мел, лицо их старого мастера
В тот же вечер в общежитии разобрали постель Гадаца и унесли его узкую железную койку.
Ребята сходили на речку после обеда, вернулись, а Гадац, как зашел в вагончик, повалился на койку, так и лежал ничком. Туган знал ребята не забыли о Гадаце, они своего не упустят. Как только возьмутся за тяпки, собираясь в поле, так и начнут, пойдут приглашать Гадаца, умолять, насмешничать. Надо бы предупредить их, думал Туган. Может объяснить им, в чем дело, рассказать про этого проклятого Харбе? Но тогда они развеселятся еще больше. Славы, скажут, захотел Гадац, захотел, чтобы его портреты напечатали во всех газетах
Пока Туган размышлял, ребята повязали на головы рубашки, как платки, и двинулись к Гадацу. Возглавлял процессию Батадзи, а язык у него, все знали, без единой косточки. Сидя за столом, Батадзи мог произносить тосты один за другим, как многоопытный старец. Ладно, за столом, он и на улице, собрав ребят, любил произнести тост, подражая кому-нибудь из сельских стариков. А ребята, умирая со смеху, только успевали кричать «амин»
Они подступили к койке Гадаца. Батадзи, как старуха-плакальщица, ударил себя руками по коленям и горестно запричитал:
Ой, черные тучи нагрянули! Ой, рухнула моя крепость!
Ой, горе нам, горе! вторили ребята.
Ой, не смогу я нести тяжкую ношу матери сирот!
Ой, горе, горе!
Ой, не смогу я купить им в универмаге нейлоновые сорочки и безразмерные носки!
Ой, горе нам, горе!
Гадац вскочил, схватил подушку и, швырнув ее в Батадзи, вышел из вагончика, мельком глянув на Тугана, Гадац зашагал к селу.
Эй, хоть адрес оставь! закричали ему вслед.
Может, проводить тебя?
Не обижайся, что без подарков уходишь!
За чемоданом пришлешь кого-нибудь или отправить его малой скоростью?
Ребята покричали, покричали и смолкли, потому что Гадац был уже слишком далеко, чтобы слышать их.
Ничего, хороший спектакль получился, сказал, вздохнув, Туган.
Опять мы виноваты! развел руками Батадзи.
Прав был Шахам не понимаем мы друг друга
8
Если из шести человек один неразговорчив, этого можно и не заметить. Но когда все шестеро молчат, значит, дело неладно.
Ничего особенного вроде не произошло к капризам Гадаца они давно привыкли но утром, собираясь на поле, ребята взваливали на плечи тяпки с таким трудом, будто те отяжелели за ночь.
Туган ждал может, кто-нибудь улыбнется, в конце концов, пошутит, Толас, например, или Батадзи, но ребята хмуро ковыряли землю, думая каждый о своем и не замечая друг друга. «А может, печаль у них одна? гадал Туган. Может, они переживают за Коста? Или завидуют Гадацу, что так легко он отделался от этого кукурузного поля?.. Ну, хоть бы выругался кто-нибудь, швырнул тяпку, на землю и то было бы легче»
Туган и сам приуныл, не зная, как подбодрить ребят. Слова потеряли смысл. Человек должен во что-то верить, ради чего-то жить на земле, иначе рано или поздно почувствуешь ничтожность своего существования, замкнешься в самом себе. А человеку ведь нужно так мало Но как трудно достичь этого малого
Если бы Туган знал сейчас, что Хани обрадуется, увидев его, он бы первый бросил тяпку. Бросил бы и побежал прямо отсюда в город Сказал бы: «Ребята, не смейтесь надо мной, сил моих больше нет, хочу повидаться с Хани» Эх, было бы все так просто
Тяжелый, неповоротливый Азрым остановился, выпрямился и, опершись на держак тяпки, воззрился вдаль. Раньше бы ребята не упустили такого случая позубоскалить, а сейчас никто и не глянул на Азрыма. Будто сами по себе поднимались и опускались тяпки, срубая сорняки, взрыхляя землю.
Ты что? не выдержав, спросил Туган.
Во-он, посмотри, Азрым кивнул в сторону села.
Он собирался сказать еще что-то, но глазастый Толас опередил его:
Гадац! Я же говорил, что он вернется!
Гадац длиннее телеграфного столба, сказал, вглядываясь, Батадзи, его немудрено узнать Вы лучше скажите мне, кто это идет рядом с ним?
Ребята притихли. Рядом с Гадацем шла девушка, но кто она, еще нельзя было различить. То, что можно было увидеть, они видели голубое платье, короткая прическа Но Гадац не позволил им догадаться: