Хочется увидеть, как расцветут акации, печально говорил он Ангелине. Очень я любил цветение акаций.
С некоторых пор он говорил о себе в прошедшем времени, как об умершем. Ангелина почти не отходила от его кровати, слушала его, поджав губы, словно окаменев. И ничем не выдавала своего страдания.
А Илиеш, смутно понимая происходящее, привычно занимался своими делами. Досаду вызывало лишь тягостное молчание в доме, печальные взгляды взрослых, которые встречали и провожали его. Он негодовал на эту проклятую болезнь, которая прицепилась к отцу как раз в то время, когда так хорошо стало жить на свете. И о болезни отца ему некогда было много думать Илиеш выходил в поле с рассветом и возвращался, когда солнце уже скрывалось. Ведь он должен во что бы то ни стало закончить сев, чтобы никто не посмел упрекнуть его. Было бы позорно оставить землю незасеянной, раз болеет отец. А потом и школа отнимала столько времени
В то утро Илиеш, сидя на завалинке, перебирал картофель на семена. Отец наконец-то решился лечь в больницу и послал Ангелину за подводой.
Было солнечно и тепло. Стайка желтых маленьких утят бегала по молодой травке, поминутно поднимая гвалт из-за червяков. На перилах веранды, пригревшись на солнце, кошка Мурка, друг детства Илиеша, мыла лапки. На нее упало несколько пахучих лепестков вишни, расцветшей у порога.
Вдруг в окне показалась голова отца. Илиеш испугался.
Зачем встал? Илиеш подошел к нему.
Роман улыбнулся, с усилием подняв руку, положил ее на плечо сыну. Рука была холодная и костлявая.
Мне показалось, кукушка кукует.
Они прислушались, ничего не было слышно. Илиеш растерянно посмотрел на отца. Тот опять улыбнулся:
Видно, померещилось. Много тебе еще перебирать?
Немного. Подложить тебе подушку под спину?
Не надо. Мне сегодня хорошо. Посмотри-ка на кошку!
Илиеш повернулся к Мурке, шагнул, чтобы взять ее на руки, но не успел. За спиной послышался глухой стук упавшего тела. Илиеш обернулся. У окна никого не было. Мальчик бросился в хату с ужасным предчувствием. Вытянувшись во весь рост, отец лежал посреди комнаты. Глаза застыли. Одна рука была вытянута вдоль тела, другая немного откинута, словно он хотел сделать слабую попытку подняться. Илиеш пулей вылетел из комнаты, оставив открытыми все двери. На пути встречались какие-то люди, повозки, он натыкался на них, плохо соображая, что ему надо. Он прыгал через плетни и заборы. Ему нужна была мать, но она не встречалась на пути.
Домой его привел дед Епифан. На веранде, где недавно мурлыкала Мурка, теперь проветривались подушки Романа. Из комнаты доносились причитания Ангелины, плач Лимпиады. Илиеш понял, что случилось то страшное, во что он никак не верил. Он вернулся с порога и убежал в глубину сада.
Солнце грело жарко, в небе виднелись журавли, возвращающиеся на родину. Над Чертовым курганом в синеве качался бумажный змей, запущенный ребятишками. Заливались жаворонки, зыбко ныряя высоко в небе над усадьбой Романа Браду.
Без отца в доме стало пустынно и тоскливо. Илиеш целые дни проводил в сельсовете, где всегда было людно. Там он забывал свое горе. Тетка Лимпиада иногда отправляла его с запиской к кому-нибудь из односельчан. Он, гордый доверием, охотно выполнял ее поручения.
Как-то в сельсовет пришла Ангелина высохшая, почерневшая. Присела на стул и, ни к кому не обращаясь, спросила:
Кто из вас хочет поделиться со мной зарплатой?
Павел с недоумением вскинул брови:
Какой зарплатой?
Чтобы растить сына. С кого же мне требовать? Или вы думаете, он святым воздухом питается? Служит у вас тут курьером, весь день на посылках. А у меня вы спросили? Разве у него нету матери?
Лимпиада почувствовала, как кровь прихлынула к щекам. Потребовалось большое усилие, чтобы сдержать себя. А то бы она выложила этой женщине все, что о ней думала, все, что скопилось на сердце. «Вроде бы есть мать у него и нету ее!» сказала бы она. Но здесь не место для таких разговоров, Лимпиада не дала волю гневу, спокойно поднялась, подошла к Ангелине.
Рано ему думать о зарплате, не торопись. Еще заработает свое. Сначала ему надобно учиться.
Учиться? А на какие шиши?! Ангелина едко усмехнулась.
«Избалована ты слишком», подумала Лимпиада.
Кто будет учить его? снова спросила Ангелина. В ее голосе легко можно было уловить презрительную насмешливость.
Павел так грохнул по столу кулаком, что подскочили папки и чернильница.
Я буду! После небольшой паузы добавил уже спокойней: Я, она, мы. В план просвещения села, Лимпиада, впиши еще один пункт: отдать в школу и сделать человеком сына покойного Романа Браду
Но этому не суждено было исполниться.
Началась война
Валуряне толпились во дворе сельсовета в ожидании распоряжений. Они готовы были пойти в бой за землю, которая наконец-то перестала быть мачехой.
Павел Гынжу забыл, когда спал; глаза его воспалились. Два представителя из центра по сбору зерна и заготовке скота не отходили от него. Им было безразлично, что он, Павел, уходит на войну и рядом с ним плачет жена с грудным ребенком на руках. Им нужны были люди, чтобы нагрузить и отправить в надежное убежище хлеб, перегнать в глубокий тыл скот. Павел должен их найти за те считанные минуты, которые остались до его отъезда.
Ну иди же сюда, Павел! Ребенок зовет, а он как оглох. Настя тянула мужа за рукав, не скрывая слез.
Мимо скользнул Оксинте Кручек, пришедший проводить Сырге. С откровенной насмешкой пробормотал:
И большевики, оказывается, нюни распускают?
Павел бросил на него сердитый взгляд: что-то слишком повеселел Святой с тех пор, как немцы напали на нас. Отозвав жену в сторону, Павел строго цыкнул:
Видишь, как авторитет подрываешь? Не плачь на виду!
Да направь ты их к Лимпиаде. Настя пыталась и не могла сдержать рыдания. Побудь хоть немного с нами.
Да, Лимпиада еще со вчерашнего вечера заняла его место, получила от него печать, ему, собственно, здесь делать нечего. Ему уже пора в строй, где собрались мужчины с самодельными вещмешками за плечами. Словно споря с собой, он горячо сказал Насте:
Надежные люди нужны для этого дела, боюсь, как бы Лимпиада не запуталась. Не так просто сейчас быть во главе.
Лимпиада действительно оказалась в тяжелом положении. Она пыталась выйти из кабинета, полученного в наследство от Павла, но трое парней заслонили перед нею дверь. Плечом к плечу встали Боря, Григорий, Ион. Первые валуренские комсомольцы. Ион растопырил руки, не давая матери дотянуться до ручки двери. Он бубнил одно:
Позвони, мама. Ну, позвони
Отойди в сторону. Она уже сердилась. Открой двери, Григорий!
Не открою!
Открой, а то позову народ!
Ион лукаво улыбнулся, надеясь умаслить мать.
Зови! Просто пугаешь, не позовешь. Лучше позвони.
Нету у меня такой власти, чего пристали ко мне?
Но ребята-то знали, у кого власть.
Хватит у тебя власти!
Вежливый Боря говорил так, что возразить ему было трудно:
Тетя Лимпиада, попытка не пытка. Позвоните. Если нельзя, то и разговора никакого не будет. Что вам стоит?
Снаружи кто-то дернул дверь. Ион мигнул Григорию: мол, не пускай. Это переходило всякие границы. Лимпиада решилась:
Шут с вами, напишу письмо в военкомат, идите туда. Только не верю, что это вам поможет.
Мы уже были
И?..
И нас не приняли. Потому мы и пришли сюда.
Лимпиада с упреком взглянула на сына, сердце защемила острая боль. Будто вчера провожала она мужа в армию, будто вчера крохотный Ионикэ остался без отца А теперь стоит перед ней молодой человек и требует послать его на войну. И это сын, это Ионикэ
Григорий возмущался:
Какой же это порядок? Весь народ поднялся на войну, а мы, комсомольцы, сидим как сосунки.
Ион наступал, кипятился:
Ну скажи, ты осталась бы на нашем месте?
«Он совсем взрослый, промелькнуло в ее мозгу. А я-то все думала ребенок».
Не знаю, ответила она.
Нет, ты хорошо знаешь, но не хочешь сказать. Голос Иона безжалостен. Никто не хочет разговаривать, везде гонят. В военкомате не слушают, тут тоже. Заколдованный круг!