Товарищи! Сегодня тринадцатая годовщина боевой Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Поздравляю вас с поражением басмаческой шайки в славный день годовщины!..
В пять часов дня оборванный, голодный, обутый в переметные сумки помначзаставы Семен Грач в сопровождении шести бойцов с четырьмя пленными и с трофейными винтовками подъезжал к комендатуре.
Над воротами старинной ханской крепости бились разнообразные красные флаги. Ворота крепости раскрылись, и Семен Грач увидел усатого начальника оперативной части в новой шинели, неторопливо идущего по двору под ручку с женой Марьей Степановной.
Помначзаставы Грач мгновенно оглядел себя и, сердито поджав губы, спешился перед начальником оперативной части, удивленно осматривающим его. Марья Степановна отошла в сторону.
Разрешите доложить, товарищ начальник Произошла маленькая задержка Я я впервые за свою жизнь Семен Грач запнулся, произнося рапорт.
Начальник хотел выслушать официальный рапорт как полагается, до конца. Но когда искривилось красное лицо Грача, он нечаянно, совершенно не официально, улыбнулся и сказал:
Я вижу, у нас новый, интересный сорт обуви Это по случаю годовщины? Судя по пленным, у вас интересная задержка была?
Да То есть так, чепуха Товарищ нач
Но едва Марья Степановна, старательно зажимавшая рот ладонью, неожиданно залилась смехом, круглое, доброе, умное лицо ее супруга побагровело. Он гневно взглянул на жену и сказал:
Уйди!.. Тут люди подвиги совершают, а ты
И, дружески взяв Семена Грача под руку, повел его в помещение комендатуры.
Когда бойцы вымылись в бане и, получив двойной обед, мгновенно его уничтожили, когда были произнесены все речи и собрание кончилось, Семен Грач, в новых грубых яловых сапогах и в чужой неуклюжей шинели, вслед за бойцами пошел в клуб смотреть «Сивку». Рядом с Грачом топотала каблучками Марья Степановна, которой в первый раз очень хотелось оказать ему внимание. Но Семен Грач впервые не пожелал идти с нею без ее мужа. Веселый, добродушный начальник оперативной части шел в клуб с ними вместе, и Семен Грач поглядывал на него с такой сердечностью, с какой никогда не глядел на его супругу
Старая «Сивка», исполнявшая в комендатуре должность главных актеров всех не доставленных сюда вовремя кинофильмов, ходила по экрану с тяжелой важностью танка. Но, не выдержав этой важности, она вдруг запрыгала так весело и смешно, как это умеет делать сам Чарли Чаплин.
В этот вечер люди в Москве и во всех городах Союза смотрели в великолепных кинотеатрах фильмы, посвященные обороне советских границ.
19331953
РАССКАЗ О ПАМИРСКОМ РАБОТНИКЕ
Этот рассказ будет прост и бесхитростен. Я хочу безоружным встретить воспоминания, летящие на меня, как ветер в пустынных долинах Памира. Я не хочу хитрить и выдумывать. Я просто хочу ощутить широкое дыхание ветра. Я буду рассказывать о Дымском, потому что о Дымском на Памире ходят легенды. Но прежде всего, что такое Памир?
«Это центральный пункт земли и неба. Там есть озеро, и в нем обитает дракон»
Но Сун Юн странствовал еще до Суань Цзана и отличался большой скупостью на слова. А ученый-китаец Суань Цзан, вернувшись в 645 году из шестнадцатилетнего путешествия по неведомым странам, привез шестьсот пятьдесят семь сочинений о буддийском законе и кучу путевых впечатлений и подробных заметок. И впервые узнал мир от него о стране По-Ми-Ло, которую мы называем Памир. Он утверждает, что, едучи все на восток из страны Камби и проехав семьсот ли горами, он увидел эту страну. Он говорит, что страна эта имеет тысячу ли от востока на запад и сто ли от юга на север. Она находится между двумя снежными горами и образует средоточие Тсонг-Лингских гор. Здесь дует порывистый ветер, и метели не прекращаются ни зимою, ни летом. Так как почва здесь постоянно мерзлая, то на ней растут только немногие тощие растения, а хлеба и вовсе не удаются. Весь край этот печальная пустыня, в которой нет и следов человека Посреди этой долины лежит большое озеро, протянувшееся на триста ли от востока к западу и на пятьдесят ли от юга на север. Оно лежит в центре Джамбудвиты, на плоскости необыкновенно возвышенной. Если смотреть на него издалека, оно простирается подобно огромному морю, пределы которого не могут быть открыты глазам. Животные, населяющие его воды, бесконечно разнообразны. Прислушиваясь к шуму волн, сталкивающихся среди рева, можно принять его за крики обширного базара, где толпится несметное множество народа. В этом краю встречаются птицы вышиною в чанг
Чанг это десять французских футов.
Что для этой страны тысяча триста медленных лет? И сейчас здесь дует порывистый ветер, и метели не прекращаются ни зимою, ни летом, и сейчас это озеро лежит на высоте, почти равной вершине Монблана. Но в наше время это озеро приобрело свои истинные, совсем небольшие размеры и название Зор-Куль. А если сразу же перебелить черновик этой страны, сделанный Суань Цзаном, то в тот год, когда написан этот рассказ, в год нашей эры тысяча девятьсот тридцать третий, в ее ущельях и в широких долинах мы увидим редкие кочевые хозяйства киргизов, разделенных на роды, зачастую враждующие между собой. И узнаем, что озеро Зор-Куль только дыра от пули в пустынных пространствах, от которой во все стороны расходятся невидимые, но извилистые и глубокие трещины, называемые границами четырех государств. Но будет некогда день, исчезнут глубокие трещины, потому что великая дружба между народами распространится по всему миру, в котором не будет войн. И тогда окажется права легенда киргизского рода кессеков о том, что скоро потекут высокие, спокойные, легкие годы над страной По-Ми-Ло и никогда больше родовая вражда не осквернит памирские пастбища. Так будет. Но сейчас, в тридцатых годах, на Восточном Памире киргизские роды, и редкие посты пограничников, и легенды, легенды, которым, наверно, нет счета.
Ко всяческим легендам я привык на Памире. О чем только не рассказывают киргизы в юртах, по его пустынным ущельям! Да и не одни кочующие киргизы: работники торговых агентств, пограничники, доктора. Тут вам и говорящий по ночам Чингисхан, и таинственная светящаяся пещера в Ранг-Куле, и всадники, спустившиеся с неба по золотому лучу, и высочайшая лестница из замороженных трупов к отвесной скале, на вершине которой спрятаны груды чистейшего ханского золота, и ворчащие драконы, самые разнообразные драконы в озерах
На несколько десятков лет отстал Памир от Среднеазиатских советских республик. Легендами, как звонкой разменной монетой, расплачивается путник за жирное великолепие плова, за пьяную пиалу кумыса, за все изощрения гостеприимства. Несколько лет назад легенды заменяли на Памире кино и театры, и быстрые письма из дома, и бутылку вина, и флакон одеколона, и кучу других, недоступных памирским работникам удовольствий.
Теперь все иначе. Теперь скоропостижной смертью умирают легенды. Чингисхан изгнан в историю, а вместо него по ночам немым голосом говорит «Потомок Чингисхана», и громкоговоритель кричит в Ранг-Куле, что таинственный свет оказался просто дырой, сквозь которую видно небо в ранг-кульской скале; драконами сделались автомобили и ворчат по всем восточным долинам; высокая лестница оказалась ледопадами Танымаса, Кашал-Аяка и пика Гармо, где научные экспедиции изучают тектонику и стратиграфию, решают геоморфологические и гляциологические задачи, занимаются трудной фототеодолитной съемкой
Но я никогда не мог понять, почему рождаются и не умирают легенды о Дымском, о простом советском работнике, который шесть лет прожил на Памире, а сейчас, как многие ленинградские жители, ходит в кооператив за продуктами и получает студенческую стипендию. И, слушая в тридцатом году на Памире рассказы о его золотой голове, о его невидимой бороде, какую носят мудрейшие аксакалы, о необыкновенном его оружии, о камнях, которые охраняют его, о голубом его коне, который быстрее ветра и легче сна, о неустрашимости его сердца, высокого и спокойного, как сверкающая вершина Отца Ледяных Гор Мус-таг-ата́, слушая это не только от чабанов, пасущих стада у излучин рек, но и от разных советских работников, которые, я знал, были его приятелями ну, словом, мне очень захотелось встретиться с Дымским.