Просидев так часа два или три, немного успокоившись, Шафи решил, что пойдет на все, только бы отмолить себе жизнь.
Его звали просто Джура, и он был красивым юношей. А вы на меня, пожалуйста, не думайте слишком многого. Его звали Джура, и он был просто красивым юношей. Ризо-Асадулла-Али-бек предпочитал его всем другим юношам, и скоро Джура стал его любимым бачей. Когда эмир шел через Локай, он остановился на ночлег в кишлаке Шуриан-баш и женился на дочери шурианского мельника, которой было двенадцать лет. За эмиром гнались обиженные им дехкане. За эмиром вместе с дехканами гнался отряд вашей Красной Армии.
Но эмир любил жениться на красивых дочерях Бухары. Пока он шел по Локаю, он женился, наверно, раз пятьдесят. Но в кишлаке Шуриан-баш у него был особый расчет. Он думал, что, если он женится на дочери мельника, все шурианцы из родственных чувств станут его защищать
А шурианцы оказались изменни то есть, наоборот, сознательными бедняками то есть они и были бедняками, чайрикерами, чабанами, но они сообщили Красной Армии, что эмир ночует в их кишлаке и женится и в кишлаке очень большое пиршество.
Верно, за сто лет в кишлаке Шуриан-баш никто не женился То есть женился, конечно, но свадеб с таким пиршеством не было. А я тогда был зякетчи, но вы, пожалуйста, не думайте слишком многого: я сидел в стороне.
А Красная Армия подошла к кишлаку слишком быстро, то есть очень хорошо она сделала, что сумела так быстро подойти к кишлаку. И эмир побежал прямо с пиршества. Вскочил на лошадь, и с ним другие тоже на лошадей, и эмир не успел взять жену. Жена так и осталась, а мельник сначала думал, что это его позор, а когда пришла Красная Армия, он решил наоборот и стал кричать: «Какое счастье!..»
К чему говорю? Надо говорить о Джуре. Правильно, о Джуре Джура был бачей Ризо-Асадулла-Али-бека. Десятым налево от эмира на пиршестве сидел Ризо-Асадулла-Али-бек, и с ним рядом сидел Джура. После пиршества эмир должен был спать с женой, вот с этой дочерью мельника, а Ризо-Асадулла-Али-бек должен был спать с Джурой.
Я тогда в первый раз увидел Джуру но я сидел в стороне. Все сидели, и я сидел, все равно нельзя было иначе. Перед тем эмир не знал, на ком жениться, на дочери мельника или на сестре зякетчи, на моей то есть сестре: обе были красивее одна другой. А эмир перед тем смотрел всем под чачван. И долго думал, и решил все-таки на дочери мельника
Ну Ризо-Асадулла-Али-бек убежал вместе с эмиром, и Джура тоже вместе с ним. Потом никто долго не видел их А я сидел в кишлаке, а потом уехал в другие кишлаки по своим делам, я был тогда зякетчи. Ничего плохого не было в том, что я был зякетчи, и вы, пожалуйста, не думайте слишком многого
А потом в нашей стране был комсомол. Как везде комсомол, во всех кишлаках. Я жил в городе, и другие жили в городе, и я увидел Джуру, он был уже в комсомоле, я не знал тогда, что его иначе зовут. Когда я встретил его, я сказал: «Джура», он оглянулся по сторонам и сказал мне, как теперь его надо звать. Он уже почти мужчиною был, у него был комсомольский билет. Он разные со мной вел переговоры, но вы не думайте слишком многого.
Вот, думаю я, изменился как человек, все новое у него: и сердце, и разговоры, и имя Конечно, ведь он был в комсомоле. А потом получилось так. Комсомольцы в командировки разные ездили. Из города ездили в кишлаки. А в горах ходил басмаческий курбаши Ризо-Асадулла-Али-бек.
А Джура (пусть будет Джура, для меня он всегда был Джура) стал комсомольским секретарем. И вот начали пропадать в горах комсомольцы. Поедет в командировку и как раз натолкнется на банду, и банда его убивает. Очень не везло комсомольцам, и все говорили: случайно. И откуда басмачи знали, что среди всех едущих по дороге дехкан едет на лошади или пешком идет комсомолец? Три месяца прошло, двадцать комсомольцев поймал и убил Ризо-Асадулла-Али-бек.
А однажды Джура объявил по городу: нужно культурными быть, нужно сделать театр. Русские очень ему помогали, взяли хороший дом, скамейки поставили, сделали сцену, какую-то пьесу нашли и говорили: вот молодец секретарь комсомольцев. В пьесе изображалось басмачество. И все комсомольцы должны были играть, надо было показать банду, а у банды должны быть винтовки. И Джура попросил у милиции сорок винтовок. Милиция доверила им, дала, только не дала ни одного патрона. Джура сам сказал: выньте патроны, а то еще в театре нечаянно кто-нибудь выстрелить может.
Начали играть пьесу. А когда все сорок человек русские и таджики, комсомольцы и просто дехкане, все кто играл, вышли на сцену с пустыми винтовками, одетые как басмачи, вдруг в театр вбежали сто басмачей настоящих и с ними Ризо-Асадулла-Али-бек. И у многих были тоже винтовки. И все перемешалось, и никто не мог понять, кто басмач настоящий, а кто только басмач по пьесе.
И начались драка, стрельба, крик. Басмачи резали комсомольцев кинжалами и простыми ножами, и все, кто был в театре, не мог никуда уйти Так Ризо-Асадулла-Али-бек захватил себе сорок винтовок и перебил много советских людей. Сделал быстро и ускакал со всей бандой в горы.
Но много живых осталось, и Джура тоже остался живым. И никто ничего на него не подумал. Но все-таки пошли разговоры, что у басмачей в городе есть свой человек, потому что слишком хорошо все знает Ризо-Асадулла-Али-бек
А еще забыл я сказать, когда советские люди защищались в театре, Ризо-Асадулла-Али-бек получил удар, шашкой по голове начальник милиции так ударил его. Басмачи увезли своего курбаши поперек седла, я неправильно сказал, что он сам ускакал. И все думали: он убит. А на самом деле в горах он лежал больным очень долго. Он сам думал, что он умрет, а он очень любил Джуру, и Джура тогда попросился в отпуск, и комсомол дал ему отпуск, но потом кто-то пришел из его кишлака и сказал, что Джура туда вовсе не приезжал. Никто не знал, что целый месяц Джура провел в горах вместе с Ризо-Асадулла-Али-беком. Начали спрашивать Джуру, он ничего придумать не мог, сказал, что заболел по дороге и так пролежал в пути у какого-то маленького дехканина.
А потом басмачи начали сдаваться один за другим, и тут Джура испугался: вдруг какой-нибудь расскажет о нем? И попросился у власти командировать его в школу, в Душанбе. Его отпустили. А из Душанбе он выпросился в Москву. Послали его в Москву, на какие-то курсы, или не знаю куда именно, знаю: учиться. И вот он приехал туда с комсомольским билетом, с командировкой, с хорошими письмами.
И потом пришла бумага, что он в Москве остается. Сколько лет он там прожил пять или семь, не знаю, и что он делал, тоже не знаю. Слышал выдвиженцем был, большие должности занимал. А когда приехал сюда, я прямо его не узнал, такой большой стал человек, умный, важный, одет как нарком, все сразу взял в свои руки.
Здесь, в Румдаре, из Локая нет никого, кроме меня и наших друзей. Здесь никто не покажет пальцем: вот это Джура, а это Ризо-Асадулла-Али-бек И сам Ризо-Асадулла-Али-бек никогда теперь не скажет ему «Джура», сам боится его, потому что большая власть у этого человека и среди советских людей, и среди наших людей.
Что такое теперь Ризо-Асадулла-Али-бек? По-советски считать просто агент райпо, по-нашему считать вроде посыльного: получил золото, поехал куда скажут, за границу, в Куляб, на Вахш, отвез письмо, привез обратно письмо или опиум или еще что-нибудь для наших людей. Вот, например, Анджумана вез на Вахш под видом своей жены. Или вот письмо о Хунуке товарищу Хураму подбросил, Джура придумал это письмо, очень нужно ему было, чтоб товарищ Хурам уехал.
И сам очень курит. Когда человек начнет курить опиум, то уж ни радости, ни власти ему не добиться Какая радость, вот, например, у Османова? Разве таким он мог стать человеком?
Я сказал: Османов, Османов Ну, пусть я сказал, видите, я теперь перед вами как ворота раскрыл на свою бахчу, входите, берите все, что есть, не прячу от вас, ой, алла, только вы мне все это вспомнить должны Мне худого не будет? Правда, мне не будет худого?.. Ведь не будет? Пусть я поеду в другое место, пусть я только поеду, у меня голова есть, руки есть, хорошо буду работать, вы увидите, много пользы вам принесу, самая маленькая работа если живой, разве я не покажу вам, как я умею работать?.. То, что я против вас делал, как слепой делал, десятый я человек Старый я, своей воли нет, Джура скажет, я сделаю, я всегда боялся его, он бешеный, он смотрит на меня, а мне всегда кажется: вот убьет, вот сейчас убьет А золото, ну, дает мне немножко золота, всем давал, мне давал Как не взять? Он бешеный, не взять он убьет