Не ушло, товарищ Баймутдинов, медленно и нахмурившись произнес Хурам, а их исключили как чужаков.
Один человек чуждый, двадцать не чуждых! насмешливо продолжал Баймутдинов. Разве их по-настоящему проверяли? Так, что со злобы наговорили на них оставшиеся, разве этому верить можно? Товарищ Хурам верит всему. Товарищ Хурам не знает, он еще мало жил здесь. У них там много личных мотивов для вражды есть жену не поделили и все такое. Надо было оставить их работать до конца уборки. А когда государственный план выполнят, тогда начать разбираться, времени много зимой
Вот что, товарищ Баймутдинов! Хурам застучал по столу карандашом. Вы, должно быть, не понимаете, что говорите? По-вашему, пусть он сначала развалит работу колхоза, а потом его выгоняй?.. Нет уж, я предпочитаю всех чужаков повыгонять сразу. Только так мы сделаем колхозы подлинно большевистскими. Сделав их большевистскими, мы тем самым увеличим и урожай А личные мотивы тут ни при чем, мы их в расчет не берем. И разбираться в этом деле умеем. Ни одного бедняка, ни одного желающего работать мы до сих пор из колхоза не выгнали и выгонять не собираемся. И мы не виноваты, что в Зарзамине на шестьдесят хозяйств оказалось тридцать байских. Все данные у меня достаточно проверены. Сейчас Урун в горы уехал, посмотрим еще, что он нам привезет. И пока давайте лучше об этом не спорить А вот вашей работы в кишлаках я что-то не вижу. Вы должны заниматься распределением площадей между колхозами. Площадь распределена, это верно. Но я могу указать вам на десятки неправильностей в распределении. Возьмите хотя бы кишлак Хунук. По-вашему выходит у них двести га посевной площади. Так?
Так.
Ну вот, политотдел проверял на месте. В действительности у них всего сто пятьдесят. Остальная площадь не годна не орошена.
Они должны были сами ее оросить.
А вы были там сами? Учли природные возможности орошения?
Сам не был. Знаю.
Видимо, не очень хорошо знаете. Чтоб оросить эти пятьдесят га, им нужно провести по скалам триста метров деревянных желобов, а для этого взорвать около восьмисот кубометров скалистой породы и еще от камней всю площадь очистить. Могут они это сделать без нашей помощи?
Баймутдинов небрежно мотнул головой:
Я уж объяснял: возможно, мои землемеры допустили ошибку.
Так вот, не возможно, а так и есть. Распределение воды, кстати, также ваше дело. У меня десятки фактов: вода давалась не тем и не тогда, когда и кому это было нужно. Примеры? Помните, хотя бы в кишлаке Лицо Света? Там был бай Абдуфато, мы его выгнали, после того как он был разоблачен на собрании. Он украл воду на свой участок и сослался на распоряжение раиса того, который убит был. Доказать он этого не мог, но после, когда мы его выгоняли, он показал мне записку от вас, в которой говорилось, что ему вода полагается. Был такой случай?
Не помню. Если раис просил у меня такую записку, может быть, я и давал. Каждое распоряжение всех раисов я не могу проверять.
Ага, значит, и вы на мертвого раиса ссылаетесь?
Глупо так говорить, товарищ Хурам.
Не глупо, потому что факт остается фактом Впрочем, довольно об этом. А вот о другом. Школы в вашем ведении, ваш отдел просвещения? Ясли тоже? Почему до сих пор нигде ясли не организованы? Я уж не говорю о полевых яслях их политотдел и без вас всюду организовал, а о постоянных, кишлачных? На весь район в трех кишлаках только и есть. А в остальных? А вы знаете, что пока ребенок у женщины на руках, она в здешних условиях не пойдет на работу? Вот они где, рабочие руки, которых, по-вашему, мало. Только эти руки связаны вашей бездеятельностью. И политически от этого вред огромный, потому что таджикская женщина уже из-за одного этого не участвует ни в полевой работе, ни в общественной жизни. В этом вы полностью и целиком виноваты. Что скажете?
Скажу, что нельзя понуждать таджикскую женщину, если она не хочет ходить на собрания
Странное рассуждение. Не понуждать, а тактично пробуждать в ней самосознание.
От яслей не пробудится, теряя невозмутимость, насмешливо продолжал Баймутдинов. Стройматериалов у меня не хватает на эти самые ясли.
Хурам продолжал перечислять факты, характеризующие деятельность районного исполкома, и Баймутдинов выискивал самые замысловатые объяснения. Ответы его становились грубее и резче, глаза его налились кровью, и видно было, что он с трудом сдерживает готовую вырваться ярость. Когда Хурам, пользуясь этим редким для Баймутдинова состоянием, задал ему вопрос о рекомендациях, данных им трактористу Османову, который, вот оказался опиоманом и неизвестно какими темными путями добывал себе опиум, Баймутдинов не вытерпел, вскочил и треснул по столу кулаком:
Ты молчи, Хурам, не желаю я давать тебе отчет о моих действиях. Лучше за собой смотри, у тебя у самого под боком сволочь живет, белогвардейцы А ты, гепеу, повернулся он к Арефьеву, сажаешь кого не надо, а белогвардейцы рядом с тобой за одним столом да еще уроки читают.
Кто, кто? вскочил Арефьев. Кого имеешь в виду?
Вот твой Винников Хураму я давно сказал, а он молчит, его покрывает. Потому что сам с русскими заодно, карьерист проклятый.
Ты за эти слова ответишь, отбросив стул, вскочил побледневший Винников, а Арефьев произнес тихо и угрожающе:
Мы у тебя потребуем доказательств. А если клевещешь, лучше сразу бери обратно слова.
Но Баймутдинов, уже ничего не слушая, хлопнул за собой дверью.
Все замолчали, слушая напряженную и трудно переносимую тишину.
Что же! наконец тихо вымолвил Леонов. Будем продолжать, что ли, товарищи?
Глава пятнадцатаяСИЛЬ В КИШЛАКЕ ХУНУК
Когда за несколько дней до Первого мая Одильбек вошел в политотдел и, напрасно стараясь удержать радостную улыбку, сообщил всем, что его колхоз «Хунук» полностью закончил сев, никто не мог предполагать, чем кончится его радость. Хурам вскочил из-за стола и, обняв левой рукой смущенного Одильбека, дружески хлопнул его по груди:
Верно говоришь?.. Неужели кончили?.. Это я понимаю! И, обращаясь к окружающим их политотдельцам, весело заговорил: Смотрите, товарищи, все разговоры о климате, о запоздалой весне и куче всяких «объективных» причин! Пока солнечные, теплые кишлаки еще ковыряются, самый высокий, самый холодный, самый, как говорится, забытый богом кишлак всем другим нос утер первым в районе кончает сев. Вот это дружная работа, это по-большевистски Ну, Одильбек, поздравляю. Сегодня же посылаю к тебе товарища Шукалова, и, если действительно сев закончен так успешно, как ты говоришь, устраиваем у вас на Первое мая такой праздник, чтобы всем кишлакам завидно стало Идет?
Товарищ Хурам, не зная, куда девать счастливые глаза, заговорил Одильбек, когда я поехал сюда, наши дехкане все собрались меня провожать, все говорят мне: скажи товарищу Хураму и товарищу Шукалову и всем товарищам скажи пускай к нам на томашу приезжают, плов кушать будем.
Приедем, приятель, обязательно все приедем, да это ведь Подарки вам привезем, заслужили. Поезжай сейчас домой вместе с Шукаловым, скажи, что переходящее знамя по праву вам достается. Понял?
Одильбек двумя руками схватил руку Хурама и принялся неистово жать ее и трясти, взволнованно приговаривая:
Спасибо, рафик Хурам Спасибо Спасибо
Тише ты, чудак, руку вывихнешь, рассмеялся Хурам. Ты не меня благодари, а своих колхозников, не я тебе знамя даю, а сама Советская власть
Спасибо Спасибо продолжал лопотать Одильбек. Советской власти спасибо, тебе спасибо, всем спасибо
Вот расстроился старик! усмехнулся Хурам, оборачиваясь к улыбающимся политотдельцам.
Событие было и впрямь большого значения. Им начинался новый этап в жизни района. С этого дня было чем стыдить отстающих, и оснований для их стыда было больше чем нужно: если сев закончил Хунук, именно отдаленный от районного центра Хунук, в котором тяжелы земли, и мало воды, и не хватает инвентаря, и нет векового опыта, имеющегося в других кишлаках, то чем же могут оправдываться все остальные колхозы? Ясно все решительно зависит от самих колхозников, от их желания работать.