И опять сожалел, что запоздал на поезд:
Бегу в горку и слышу: гудет и гудет где-то Что, думаю, за оказия?.. Не поезд ли?.. Оказывается, он и был это!.. Ну и ну! Постоянно со мной что-нибудь случится! досадовал он на себя. Что будешь делать!.. В деревню вертаться ни то, ни се, да и пурга вон. У зятя остановиться тоже хорошего мало заходить второй раз.
Почему? спросила Мария, чтобы не молчать в дороге, да и то, как говорил старик, казалось ей интересным.
А вот почему: перед свахой неловко Дочь-то у меня приветливая, простая, рачительная, нас, стариков, почитает, а вот свекровь у ней без понятия человек. Правду тебе сказать, нравная она, с задоринкой. Хожу я к ним редко, денег и хлеба не прошу, а кажинный раз чем-нибудь за живое зацепит. Что зря говорить, старуха она умная, всех норовит своему разуму обучить. А меня что учить!.. Пятьдесят пять годов на белом свете своим умом живу и никого не слушаюсь. Дети у меня таких дай бог всякому!.. И опять же она скуповата; давеча зашел я, чаем меня потчует, сахар чуть не в рот кладет, а сама торопит: «Сват, на вокзал-то успеешь ли?» Так ведь и вышло: ровно в воду глядела, пророк!.. Я поговорить люблю, и зять длинное слово любит, а она нет. Я за новое, она за старое, вот и не ладим. Теперь ей никак не втолкуешь, что запоздал, мол Пилить начнет беспременно Вон у них огонек горит Пойду переночую Прощай пока
В улице было тихо, безлюдно. Ветер устал и замолк. В садах, на крышах, на огородах лежал снег. Избы, казалось, жмутся от холода и засыпают. Мария свернула в переулок, глухой и тесный от сугробов. За плетнями поникли вишни под тяжестью мокрого снега и холодного мертвящего сна Высокие старые ветлы гнулись над белым прудом, в грачиных гнездах было тихо Видно, без времени пришла весна, и зима вернулась, чтобы взять свое Марии было трудно представить себе, что Михаил еще сегодня был с нею, что только сейчас она провожала его на станцию!.. Ей казалось, что приезжал он давно, давно!..
Неподалеку от школы стояла изба с двором и садом, где жили Олейниковы. Горела в окне зеленая лампа на рабочем столе отца. Тень его головы, склоненной над тетрадями, отчетливо проступала на занавеске.
У крыльца, на ровной площадке, виднелись на снегу свежие следы: должно быть, обеспокоенная тем, что Мария долго не возвращалась, выходила на волю мать посмотреть, сильна ли метель, и, поджидая дочь, торилась у крыльца, близорукими старческими глазами вглядываясь в снежную муть.
ГЛАВА IIIВ семье
Дни потянулись своей чередой серенькие, сиверкие, без солнца, и Мария, в обычный час уходя в школу вместе с отцом, видела вокруг зимний, какой-то сглаженный простор полей. Взъерошенные, злые от холода грачи галдели на деревьях, устраивали свои гнезда, дрались из-за них, и странно было ей смотреть на их скучные хлопоты.
Три недели лежал запоздалый снег, пока снова не дохнуло теплом, и влажный туман окутал землю. Невидимые под снегом, прорвались и зазвенели ручьи. Но весна пробуждалась робко, по ночам морозило и чуть не до полден держались на дорогах торосистые гребни замерзшего снега и стеклянная корка льда.
Авдентов благополучно приехал в город, засел вплотную за дипломный проект, о чем известил Марию коротким письмом. Она ответила в тот же день, как вернулась с занятий, а вслед за первым, не дожидаясь ответа, отослала второе. В шутливой форме она рассказала ему, как сбилась на давно знакомой дороге, как обманули ее огни поселка, которым она поверила; не утаила от него и деревенских слухов, о чем сообщил ей старик Харитон Майколов, случайно встретясь в пути.
Шутливый тон письма и чуточку небрежная форма изложения должны были доказать ему, что Мария верит Михаилу по-прежнему и совершенно спокойна за будущее Но, читая между строк, поймет он, что теперь ей, после деревенских сплетен, стало труднее жить и что следует ему поторопиться Она хитрила с ним так впервые, и, кажется, женская хитрость удалась ей
В связи с весной работы у ней прибавилось: по вечерам она ходила в сельсовет помогать секретарю, учила взрослых на ликбезе. Возвращаясь поздно домой, Олейникова не чувствовала усталости: в густом и пряном запахе весны, в торжественно спокойной тишине подступающей ночи, когда особенно взволнованно и дружно звенят ручьи, невидимые в тумане, приятно чувствовать, как все живет, неудержимо стремится куда-то и все поет свою песню.
Маленькая комната с дощатой переборкой в избе, с привычными, по-своему уютными вещами, ждали ее. Мать, заслышав ее шаги в сенях, откладывает свое шитье и, не снимая очков в железной оправе, идет на кухню, чтобы припасти ужин. Отца все еще нет, он задержался в читальне, где проводил очередную свою беседу. Но вот появляется и он высокий, сутулый, степенный и живой старик в белом окружии густых поседевших волос, с взглядом проницательным и немного строгим.
Нуте-с, говорит он, раздеваясь. Вот мы и кончили.
Не торопясь, с обычной для него обстоятельностью, без лишних слов, он начинает рассказывать: как хорошо прошла беседа, сколько «подвалило» народу, и что сегодня особенно интересовало «наших мужичков» Его большие, белые, очень приятные руки, годные для любой работы, выразительными жестами дополняют его речь.
Мать расставляет на столе посуду, низенькая, располневшая, с лицом, на котором время и трудная работа с детьми оставили глубокие, но спокойные морщины, и слушает, как говорит муж, и мягко смотрит, подняв на него глаза.
Между ними почти никогда не было ссор, по крайней мере не помнит их Мария, а небольшие словесные стычки быстро кончались взаимными извинениями и миром. Уже третий год мать была на пенсии, а отец все еще не покидал школу и даже не хотел слышать об этом.
А вот угадай, кого я встретил сегодня? говорит он, еще более оживляясь. Прихожу в читальню сидит за столом такая полная, серьезная женщина. Лицо знакомое, а узнать не могу. Бросилась прямо ко мне, схватила за руки: «Да вы разве здесь?..» «Здесь, говорю, и очень давно». «А меня помните?.. Я Надюша! У вас училась в Ломакине». Я даже взволновался Помню: такая была щупленькая, русенькая, с косичками, а тут нате! волостной агроном и в красном платочке
Какая Надюша? переспросила мать, напрягая память.
Ну какая та самая, что у тебя училась, потом ко мне перешла Задам ей, бывало, помножить любое двузначное число на двузначное, она закроет ладошками глаза и сразу скажет без ошибки!..
А-а!.. помню, помню, просветлела и всполошилась мать. Так ты звал бы ее к нам.
Где там! У ней по горло заботы. На вокзал приехала, конференция в городе Просила тебе привет передать. Люди-то, люди-то наши растут как! А!.. Давно ли таблицу умножения, стишки о весне учили, а вот, гляди, хозяевами в жизни стали С нами на равной ноге И не ждал, никак не ждал встретить!.. Думал однажды: затерялась где-то, а вот и вынырнула Рядом с нами теперь работать будет.
И старикам на целый вечер хватило перебирать в памяти прежних учеников своих, кого жизнь разбросала по необъятным просторам.
Мария не знала почти никого из них и, дорожа временем, ушла в свою комнату. Несколько странным показалось ей то, что мать не поинтересовалась узнать: замужем ли эта Надя и есть ли у ней дети?.. В другое время и сам бы отец не преминул сказать об этом. И Мария поняла, что в их отношениях к ней произошла перемена: кое-что они уже обходят в разговоре стороной, умалчивают и ждут
В день приезда Михаила ей очень хотелось поделиться с матерью, но откровенной беседы не получилось: в самую последнюю минуту она сробела, застыдилась чего-то и никак не могла подойти к матери или позвать ее к себе. Да и отец был дома. Но теперь она не жалела об этой несостоявшейся беседе
В часы досуга она читала, просиживая далеко за полночь, позабыв о времени и о себе Привычный свет лампы освещал комнату, раскрытая книга лежала на столе Чужой мир чувств и мыслей людей, уже давно сошедших с земного поприща, быстро пленил ее воображение, захватил волю, и, покоряясь течению жизни, водовороту событий и страстей, она забылась, а то, что находилось за стенами комнаты, выпало из ее сознания, как бы перестало существовать Она опять жила вместе с Анной Карениной, следила за Вронским, видела их лица живыми, озаренными большой, мучительной и тревожной страстью. Все понимая, все близко чувствуя, она с трепетом ждала, что станет с Анной, когда она, у смертной своей постели примирив мужа с Вронским, останется жить?.. События нагромождались, судьба заводила Анну в тупик, откуда не представлялось выхода. И хотя Олейникова знала до этого, чем кончит Анна, то теперь еще ближе, ощутимее были для нее и эта печальная любовь, и страшное бесправие женщины, и одинокая борьба, и бремя страданий, которые неизбежно сломят, раздавят Анну