Рыжий великан Мартов спрашивал у всех, знакомился. Не утерпел и тут.
«Я назначен к вам прачкой,с достоинством ответил ему Мишель.Меня зовут Мишель де Бре». Вахтенный ошарашенно похлопал глазами, опомнился, с ехидством спросил: «Прямо из Парижа?»«Из Светлогорска». Мишель де Бре, не желая больше разговаривать, пошел от вахтенного.
Мартов восхищенно поцокал языком, проводил взглядом прачку. Мишель де Бре явно произвел на него впечатление. Он даже забыл крикнуть, чтобы прислали ему, Мартову, смену, о чем он просил каждого идущего к старпому.
Ну а сейчас вот мы стоим в коридоре и ждем, что же будет дальше. Сверху по трапу скатился запыхавшийся грузин.
Здэсь каюта сэмдесят чэтыре?
Здесь,ответили мы хором в надежде, что теперь все станет ясным, что технолог объяснит все.
А что нам дэлать?спросил Автандил Сапанадзе (все имена я узнал, конечно, позднее).
Стоять,ответил Мишель де Бре.
Грузин посмотрел на меня, вежливо, даже как-то застенчиво спросил:
Привыкаете?
Привыкаю.
А где боцман, где у него взять жилет?задал вопрос Автандил, заметив, что мы все в спасательных жилетах.
Вот боцман,показал на меня Мишель де Бре.
Нет, я был врио,пояснил я.Боцман где-то наверху.
Погас свет, и по трансляции объявили, что в правом борту пробоина и что авральная группа во главе с боцманом должна заделать эту пробоину пластырем. Мы посмеивались. Нас это не касалось. Нам стой и жди, когда включат свет. Глаза уже привыкли к полумраку: сверху, с трапа, в коридор проникал дневной свет.
По трапу спустился старший механик. Наткнулся на Мишеля де Бре.
Что вы тут торчите?недовольно спросил «дед», еще молодой и сухощавый мужчина.
По тревоге стоим, ответил Мишель де Бре.
А почему темно?
Тонем,снисходительно пояснил Мишель де Бре.Видите льв правом борту пробоина.
Настроение бодрое, идем ко дну,сказал Дворцов.
Делать нечего!озлился стармех.Работать надо, а они в игрушки играют.
Врубили свет. И тут же объявили шлюпочную тревогу. Я побежал к шлюпке номер 2. Она на шлюпочной палубе, по левому борту. Почему туда приписан, не знаю. Живу по правому борту, мне быстрее, если действительно будет настоящая тревога, если и вправду запахнет жареным, добежать к шлюпке на правом борту, чем на левом. Может, есть какие-то высшие соображения, чего я не понимаю, но логика подсказывает, что так было бы целесообразнее.
Столпились у шлюпки. Прибежал старпом Тин Тиныч, начал проверять знания.
Ваши обязанности?спросил меня.
Действовать по указанию командира шлюпки,бодро ответил я.
У меня обязанности при всех тревогах самые простые делать то, что прикажут. Правда, кто командир шлюпки, я не знал.
Раз «действовать»то отойдите в сторону,приказал мне старпом.
Я отошел и, чтобы не мешать, стоял, облокотясь на леер, и наблюдал, как боцман и старпом тщетно пытались спустить шлюпку за борт. Что-то заелои шлюпка ни с места.
Механиков надо, туды их растуды!кричал боцман, красный от натуги.Тут все заржавело!
Тин Тиныч убежал, а боцман и еще два матроса продолжали потеть над стопором, пытаясь сдвинуть шлюпку. Снизу, с палубы, кто-то крикнул:
Кончай обедню!
А из рубки за стеклом махал руками старпом, мол, точно, кончай. Радио почему-то молчало. То орало целый день, то заткнулось.
Отбой, что ль?переспросил вспотевший боцман.Почему команды нету!
И именно в этот момент шлюпка сама сорвалась со стопоров и закачалась на шлюпбалках. Боцман и матросы, поминая родителей и бога, кинулись закреплять ее.
Из рубки доносился голос капитана, он распекал радистов за то, что отказало радио. Самого его было слышно без трансляции.
Я пошел к себе в каюту. Только снял жилет, как дверь распахнулась и на пороге возникли две энергичные дамочки. Они смотрели на меня, я на них. Немая сцена из «Ревизора».
Этот охвачен,констатировала факт дама в парике и закрыла дверь. Как мне показалосьв сердцах.
Я пошел искать боцмана, чтобы отдать ему журнал и получить спецодежду. Получил телогрейку, ватные штаны, сапоги, шапку, свитер из толстой грубой шерсти, портянки, рукавицы. Свитер был такой же, какой получал я в молодости, в бытность военным водолазом. Даже растрогался слегка, памятно защемило сердце.
Шорты, панаму и босоножки получите потом, когда в тропики пойдем,сказал боцман.
А сейчас куда?
Сейчас на экватор,усмехнулся.Без ватника там какая работа!
Я прикусил язык. И чего задал глупый вопрос? Ясно же, чтона Север, раз теплое белье получил.
Боцман, молодой еще парень, курчавыйкольцо в кольцо, с насмешливым любопытством смотрел на меня.
Говорят, выжурналист? Писать для газеты будете?
Буду. Напишу вот, как вы шлюпку не могли спустить,отомстил я ему за «экватор».
Это механики, черти,смутился он.У меня-то все в порядке содержится.Но, видимо, мысль, что я и впрямь могу написать о нем не очень лестное, беспокоила его, и он спросил:А в какую газету писать-то будете?
Ни в какую. Для себя просто.
А-а, для себя,обрадовался боцман.Для себя что хотите, то и пишите.
Боцман совсем не похож на классического боцмана. Он интеллигентен, образован (позднее я узнаю, что кроме мореходки у него еще и высшее юридическое), и это меня удивляет, потому что я воспитан на литературных штампах, у меня в сознании отпечатался стандартный образ боцмана: бычья шея, хриплый рык, синяя татуировка на руках и груди, задубелое лицо со шрамом, сплошной мат, трубка в зубах... А тут ничего этого нет. Лицо, правда, обветренное, и глаза смелые, много повидавшие и все время таят усмешку. Мне кажется, они видят меня насквозь: мою неуверенность, мою бестолковостьи оттого вприщур следят за мной.
В каюте у меня теперь пахло сапогами. Новенькие, стояли они в углу. Вспомнил: от деда всегда так пахлосыромятной кожей, дегтем, вожжами. И еще махоркой. Самосадом.
Опять сыграли тревогу, опять шлюпочную. Надевая на бегу спасательный жилет, выскочил к своей шлюпке. Увидел, что на борт «Катуни» поднимается группа капитанов в золотых шевронах, с «крабами» на фуражках, со значками капитанов дальнего плавания. Комиссия! Та самая, которую ждем с утра. Тревога игралась для них. Задержались на палубе, наблюдая, как действуют матросы. На этот раз шлюпка, будто понимая всю ответственность момента, легко и даже охотно соскочила со стопоров. Опустили ее наполовину за борт. Все четко, все быстро, все красиво. Капитаны довольны, мы тоже, боцман сиял. Я стоял у леера, меня до шлюпки не допустили, чтоб под ногами не путался.
Сыграли отбой тревоги. Я снова пошел в каюту. Интересно, сколько еще будет тревог? Видать по всемумы уходим. Уж если не вечером, то ночью.
По трансляции объявили:
Всем свободным от вахты собраться в салоне команды на отходное собрание!
В матросской столовой за столом президиума сидело высокое начальство, прибывшее на борт, а за обеденными столами на прикрепленных к палубе вертящихся стульяхкоманда траулера. Капитан Носач в парадном кителе с медалью Героя Соцтруда просматривал бумаги, надев очки. И эти очки начисто снимали с него все капитанское, он выглядел добродушным дедом, проверяющим тетрадки внука. И хотя был он хмур и молчалив, все равно было видно, что добр он. Это открытие меня удивило. Но вот капитан снял очки, и снова перед намиматерый морской волк.
Кто сегодня не работал на судовых работах?прозвучал грозный вопрос.
В ответ молчание.
Поднимите руку, кто не работал! жестко повторил Носач.
Ни одной руки не поднялось. Команда затихла, втянула голову в плечи.
Я хочу проверить вашу совесть.Голос капитана твердел.
Теперь руки поднялись. Носач оглядел матросов.
Ну что ж, вижусовесть еще осталась. Предупреждаюлодыри мне не нужны.
И начал рубить:
На легкий рейс не надейтесь. Кто работы боится, пусть уходит. Трап еще не поднят. Держать насильно не буду. Поднимите руку, кто хочет уйти!
Никто не поднял.
Тогда будем работать, заключил Носач.Мы уже находимся в рейсе, и суточный план идет. Ясно? Рейс сто семьдесят пять суток. Повторяю,капитан обвел всех суровым взглядом, работать будем в сложных промысловых условиях. План нам дали высокий, очень высокий, но мы должны его забыть.Он помедлил, матросы внимательно слушали, я же не понял: почему это мы должны забыть про план?Забыть, потому что сейчас примем соцобязательства, которые выше плана,сказал Носач. И эти соцобязательства будем считать своим планом. Так что если кто думает прохлаждаться в рейсене выйдет.И вдруг добродушно усмехнулся.Будем морозить по семьдесят тонн в сутки.