Погода нынче стоит хорошая! бодро начал бывший капитан, вступая в лужу от недавно пролившегося дождя.
А по-моему, погода нынче стоит плохая! сердито сказала девушка. Доказательством может служить мой чулок, который вы забрызгали грязью.
Извините я нечаянно!
Разговор о погоде сразу увял.
Еще квартал прошли молча. Бывший капитан мысленно ругал себя за неловкость, досадуя на стеснявший его штатский костюм и на новые, тесные туфли, которые немилосердно жали его ноги, привыкшие к просторным походным сапогам. Прихрамывая, он даже с некоторой неприязнью стал думать о своей изящной спутнице: «Подумаешь, чулок ей забрызгал, так она уже ощетинилась! Что бы ты, матушка, запела, если бы тебя ко мне на фронт прислали в свое время!»
Что же вы молчите? спросила девушка.
Петр Николаевич сухо ответил:
У меня голова болит!
Боже мой! Кожа у него больная, голова больная! А почему вы как будто прихрамываете?
У меня ноги тоже больные!
Может быть, вы тогда домой пойдете, если вы такой весь больной?.. Я одна дойду.
«Кажется, меня прогоняют!»с ужасом подумал бывший капитан.
И в этот миг навстречу им из-за угла вышел высокий статный генерал-лейтенант в полной форме, с двумя рядами орденов на широкой груди.
Рука Петра Николаевича автоматически взметнулась кверху. Приложив ладонь к фетровой шляпе, он привычным жестом отдал приветствие генералу, посмотревшему на него с явным удивлением. Петр Николаевич, сконфузившись, отдернул руку, метнул быстрый взгляд на девушку. И увидел, что это воздушное создание в голубой шляпке тоже держит руку у виска, приветствуя по уставу старшего по званию.
Они посмотрели друг на друга и расхохотались.
Автоматика сыграла! развела руками девушка. Привычка, ничего не попишешь!
Позвольте, сказал бывший капитан, у меня-то действительно автоматика. Я всего три дня назад демобилизован! А вы-то? Вы почему руку вскинули?
А меня тоже три дня назад демобилизовали.
Вы что же, на фронте были?
Была, на Первом украинском.
Позвольте, я же сам тоже с Первого украинского!.. Расстались они только часа через два. Ходили по улицам и говорили, говорили, говорили
Чувство неловкости у капитана прошло, штатский пиджак его больше не стеснял, и даже тесные туфли как будто перестали жать.
1946
Рассказ акушера
Эту историю рассказал однажды вечером на палубе волжского теплохода старик профессор, гинеколог с мировым именем.
На теплоходе установилась хорошая традиция: вечерами пассажиры, все уже перезнакомившись между собой, собирались на верхней палубе и, сидя в удобных плетеных креслах, глядя на текучее серебро просторной волжской воды и тонкие краски уже по-осеннему печальных закатов, рассказывали удивительные случаи из своей жизни.
Пальму первенства держал генерал С., плечистый, коренастый жизнелюб, человек веселый и громкий. Он так рассказывал эпизоды из своей фронтовой жизни, что слушатели то хватались за животы от смеха, то, как им казалосьнезаметно, утирали слезы.
Вам, батенька мой, надо все это записатьотличная книжка получится! сказал ему профессор.
Генерал только рукой махнул:
Какой я писатель! Ну, в отставке еще можно было бы попробовать. А я в отставку не собираюсь!
В этот вечер теплоход приближался к Жигулям. На палубе говорили о великой волжской стройке, об ее богатырских масштабах, которые под стать только народу-великану, о подлинной революции, которую принесут в заволжские степи огни гигантских гидростанций. Так возникла тема октябрьской эстафеты, передаваемой от поколения к поколению.
Старик гинеколог не принимал участия в общем разговоре. Он сидел в стороне, молчал, много курил.
Заметно было, что он думает о чем-то своем, его грубовато-красивое, с крупными чертами, простое лицо смягчилось, подобрело.
Послушайте, профессор! окликнул его генерал. А ведь сегодня ваша очередь рассказывать. Ну-ка, начинайте! Вот уж у вас-то, наверно, были удивительные случаи в жизни!
Случаи, конечно, всякие были! ответил ему профессор, усмехаясь. Жизнь прожита большая. Но ведь яврач. Все мои случаи имеют, так сказать, узкомедицинский интерес. Проще будет, если вы возьмете мою книжку «Записки акушера».
Э, нет, так не годится! прервал старика генерал. Извольте рассказывать!
Остальные пассажиры дружным хором поддержали генерала.
Помолчав, гинеколог сказал:
Ну хорошо. Я, пожалуй, расскажу про один удивительный случай тем более, что тут сегодня кто-то говорил об эстафете октябрьской Только прошу меня не перебиватьне люблю!
В 1917 году, осенью, я жил в тогдашнем Петрограде и занимался врачебной практикой Что я из себя представлял в то время?.. Типичного обывателя-интеллигента!
В политике разбирался плохо, смысла грандиозных событий, происходивших у меня на глазах, не понимал. Жил своими мелкими, обывательскими интересами.
Принесут утром газетыпервым долгом читаешь «Дневник происшествий».
Читаешь, а у самого последние волосенкидыбом на голове!
Страсти господни!.. Тутцелую семью грабители вырезали! Тамкакие-то «попрыгунчики» появились. Приладили к ногам пружины, прыгают на аршин, валят прохожих на землю и все с них снимают, вплоть до, извините, исподников. Вот пакость какая!..
Очень мы, петроградские обыватели, боялись этих налетчиков и грабителей. На ночь запирались на десять запоров, в передних целые баррикады устраивали из детских колясочек и платяных шкафов. Кроме того, еженощно у подъезда дежурили члены домовой охранысами жильцы По очереди стояли на часах: два часа Петр Иванович из семнадцатой квартиры, два часа Павел Степанович из двадцать второй и так далее. На милиционеров Керенского надежда была плохая!..
В ту ночь я дежурил в самое скверное время: после двенадцати.
Вид у меня был страшно воинственный. На мне была моя «буржуйская» шуба с бобровым воротником, перетянутая кожаным гимназическим поясом с бляхой, взятым напрокат у сына-гимназиста. А подмышкой я держал старую-престарую берданку с испорченным затвором. Чтобы из нее выстрелить, надо было, наверно, с полчаса возиться.
Я даже думаю, что без помощи слесаря из этой пищали вообще нельзя было стрелять.
Тем не менее каждый раз, когда я собирался на дежурство, у меня с женой происходил драматический разговор.
Я тебя умоляю, Павел, не бери ее! Она тебя погубит!
Матушка, какая же я охрана, если я без оружия?! Подумай сама!
Неужели ты собираешься из нее стрелять? Ведь ты же попадешь в себя!
Маруся, обещаю тебе, что попусту я не буду тратить эти боеприпасы; но если я увижу «попрыгунчиков»будь спокойна! я открою по ним беглый огонь!
Ты с ума сошел!.. Я тебя заклинаю, если ты только увидишь подозрительного человека, сейчас же бросай свою мортиру и прячься в парадном под лестницей!
Нет, матушка, я никогда не был и не буду трусом и дезертиром. Я ваша охранаи я приму бой!
Итак, я стоял ночью у подъезда своего дома. Холодно, тревожно Далекие выстрелы, грохот какой-то Жуть!.. Скорей бы, думаю, смена!.. Вдруг слышуза углом торопливые шаги Сердце у меня забилось Взял я свою пищаль за дуло, приготовился ко всяким неожиданностям В крайнем случае, думаю, буду прикладом по башке лупить, потому что выстрелить я все равно не сумею!..
Выходит человек. В солдатской шинели, в серой заячьей шапке с ушами Черная бородакак у Пугачева, лицо бледное На ремне за плечамивинтовка.
Когда он подошел ближе, я увидел в свете фонаря, что у него вся шинель залита кровью
Остановился. Посмотрел на меня. Яни жив ни мертв!.. Спрашивает:
Гражданин, не знаете случайно, в этом доме доктор не живет?
Вы ранены?
Нет. Это товарища рядом ранило. Я его на перевязочный отнес. Зимнийнаш, временным крышка! Ленин объявил советскую власть!
Врач нужен для вашего раненого товарища?
Смотрю, он улыбается. И улыбка какая-то робкая, конфузливая.
Нет, товарищ, понимаешь, другое тут дело Пришел домой, а баба моя рожает!.. Мучается, кричит. Отсюда недалеко Вот приспичило ей не во-время!