Когда началась война, Гоше было три года. Он гостил у своей бабки на Волге, и когда его привезли назад в Москву, отца своего, Григория Семеновича, он дома уже не застал: Григорий Семенович был призван из запаса как врач и уехал на фронт.
Мама, Вера Ивановна, подняла Гошу на рукион был в красном берете, нахлобученном на самые уши, сонный и сердитый после трудной дороги, поцеловала и сказала бабке, Софье Евграфовне:
Гошка у нас теперь единственное мужское начало в доме!
«Мужское начало» сморщило розовый мокрый нос и заревело басом.
Потом Гоша испытал все, что принес москвичам 1941 год: просыпался от пронзительного, чудовищного воя сирен воздушной тревоги, сам быстро, не хныкая, одевался и вместе с бабкой и матерью спешил в бомбоубежище.
А когда на рассвете его, сонного и теплого, выносили на руках из подвала, Гоша, проснувшись, глубоко, всей грудью, по-взрослому вбирал в себя прохладный, пахнущий гарью и все же вкусный утренний воздух и спрашивал Веру Ивановну:
Мама, Гитлер улетел?
Улетел, Гошенька!
И Вера Ивановна с тоской оглядывала золотое московское небо, такое пустое и печальное сейчас, после яростного грохота и огня, которым оно дышало ночью.
Потом Веру Ивановну с Софьей Евграфовной и Гошей эвакуировали на восток, в маленький деревянный городок, по широким улицам которого носились студеные шалые ветры. А в тихую погоду с низкого серого неба здесь валил снег такой густой, что даже на близком расстоянии встречные прохожие, разделенные этой трепещущей белой завесой, не видели друг друга. Зато здесь было тихо и спокойно, не выли сирены и по ночам светились живым человеческим уютом незатемненные окна.
В маленьком деревянном городке Гоша прожил почти три годамирно и без особых происшествий. В памяти у него от этого периода жизни остались три события: как мама упала в обморок, когда почтальон принес письмо от папы с фронта (от Григория Семеновича полгода не было никаких известий), как ему, Гоше, на елке для детей фронтовиков подарили кулек с конфетами и роскошную деревянную саблю и как соседская коза сжевала Гошин красный берет, забытый на скамейке во дворе.
В Москву Гоша вернулся только в 1944 годубывалым парнем, крепким и горластым, как молодой галчонок. С московской жизнью Гоша освоился очень быстро, как будто он никогда и не покидал большого, просторного двора, заставленного со всех четырех сторон громадными каменными коробками жилых корпусов.
Вместе с другими мальчишками Гоша кричал «ура», когда гремели залпы салютов; всегда точно знал, к какому часу в булочную должны привезти горячий хлеб, и любил прокатиться, замирая от сладкого ужаса, на трамвайной подножке.
Вера Ивановна работала в учреждении, возвращалась домой поздно и сыном занималась мало. Воспитывала его бабка, но Гоша бабкин авторитет не признавал, и между Софьей Евграфовной и внуком то и дело происходили стычки.
Не носись как угорелый по комнате!
Я не как угорелый ношусь. Я как танк ношусь!..
Прекрати! У меня от тебя в глазах мельтешит.
А вы закройте глаза.
Как ты смеешь так бабке отвечать? Вот обожди, папа приедет!.. Я все ему скажу!.. Он тебя приструнит!
Однажды, это было уже после капитуляции Германии, Вера Ивановна радостно сказала:
Ну, Гошенька, на днях к нам наш папа приедет. Я письмо получила!
А какой наш папа, мама?
Разве ты его совсем не помнишь, Гошенька?
Гоша сконфузился и засопел.
Ну, конечно, не помнишь! Ты был совсем маленьким, когда он уехал. Папа у нас хороший, Гоша Вот смотри!
Вера Ивановна достала из сумочки карточку Григория Семеновича и показала сыну.
Григорий Семенович был снят в штатском пиджаке. Улыбаясь, он смотрел на Гошу широко раскрытыми добрыми глазами. Папа был действительно хороший!
Он большой, папа, да? спросил Гоша.
Нет, Гошенька, наш папа невысокий.
Вроде меня?
Нет, конечно не вроде тебя А вообще низкого роста.
Ну, ничего, он у нас вырастет. Правда, мама?
Правда, Гоша. Только бы приехал!
Я его буду каждый день у ворот ждать Хорошо, мама?
Хорошо Только за ворота не выходить! Слышишь?
Слышу!
На следующий день с утра Гоша занял позицию у ворот дома.
Входили и выходили военные, но все они были не Гошины папы и не обращали на него никакого внимания.
Потом у ворот остановилась машина, и из нее вылез невысокий плотный генерал. На груди у него было так много орденов, что Гоша сразу же сбился со счета.
Генерал посмотрел на Гошу и вдруг улыбнулся. У Гоши забилось сердце. «Папа!»подумал он.
Генерал, звеня шпорами, быстро пошел вглубь двора.
Гоша побежал за ним.
Папа! прошептал он чуть слышно.
Генерал продолжал шагать.
Папа! уже громко крикнул Гоша.
Генерал обернулся. Гоша замер от страха.
Тебе что, мальчик?
Гоша молчал, продолжая с восторгом и обожанием глядеть на генерала.
Ну, говори же!
Вы папа? наконец, выдавил из себя мальчик.
Папа, сказал генерал и улыбнулся.
Мой?
Нет, детка, не твой! ответил генерал и, отдав Гоше честь, пошел своей дорогой.
Разочарованный, Гоша вернулся к воротам. Подошли рыжий Юрка из пятой квартиры, Степа из третьей, братья Кока и Лека из десятой. Рыжий Юрка, атаман детворы, предложил покататься на трамвае. Предложение было принято, и мальчишки побежали к остановке. Гоша, самый маленький из них, тоже побежал, придерживая спадающие помочи штанишек. Все же он отстал и не успел вскочить на площадку: трамвай уже тронулся. Гоша бросился догонять трамвай, чтобы вскочить на ходу, но вдруг чья-то сильная рука схватила его сзади за штанишки.
Гоша обернулся и увидел военного с вещевым мешком за плечами. Военный был низкого роста, с усами. На плечах его были узкие защитные фронтовые погоны.
Ты что же делаешь, чертенок? грозно сказал военный, продолжая держать Гошу за штаны.
Пусти! прошептал Гоша, пытаясь вырваться.
Нет, брат, не пущу! Ты кто такой?
Мальчик!
Вижу, что не девочка. Кто твой отец?
А тебе какое дело?
Ты, брат, со мной так не разговаривай, а то я тебя и за ухо могу Такой клоп, а уже за трамваями гоняется! Без ноги хочешь остаться? Ты где живешь?
В этом доме живу!
Оч-чень хорошо! Мне тоже в этот дом надо!.. Вот я тебя сейчас отведу к твоей маме, все расскажу и еще прикажу высечь тебя как следует, чтобы ты даже забыл, какой он из себятрамвай! Давай лапу!
Военный крепко взял Гошу за руку, и они стали переходить улицу.
Как тебя зовут, трамвайный герой, а? спросил военный уже более мягким голосом.
Го Гоша
Гоша? А фамилия твоя как?
Винокуров.
Гошка! сказал военный и одним рывком поднял Гошу на руки. Гошка, чертенок дорогой!
Гоша увидел широко раскрытые, добрые, как на карточке, глаза и, обняв военного за шею, заплакал, уткнувшись носом в его ухо.
1945
Дружеская услуга
Ненастный осенний день. Холодный, злой ветер мечется по размокшим улицам районного городка, срывает последние, черные листья с нагих веток молодых берез.
Быстрой рысью бегут куда-то на запад рваные, набухшие тучи. Дождь то пойдет, то перестанетмелкий, нудный, будто из испорченной лейки.
На базарной площади грязь по колено, но здесь, в колхозной чайной, тепло, сухо и относительно чисто.
Румяная кокетливая гардеробщица Дуся грудным сопрано предупреждает всех входящих:
Граждане, снимайте верхнюю одежду. И обувь очищайте. У нас для этого имеется веник и персональные щепочки!
Граждане послушно сдают Дусе свои мокрые ватники, куртки, пальто и долго орудуют веником и «персональной» щепкой, счищая с сапог налипшие комья грязи. Потом, крякнув и поправив перед зеркалом волосы (а у кого их нет, то просто с душевным сокрушением погладив себя по лысине), идут в зал.
Приятно после осенней мокроты посидеть в тепле и сухости, попить чайку из пузатого белого чайника, а то и водочки попросить, закусить чем бог послал, послушать патефон, почитать газету или поговорить с хорошим человеком о жизни.
В чайной всегда полно. Подавальщицы носятся, как на роликах, но все равно не успевают подавать.