Я поднесла стаканчик к губам, взгляд напротив стал откровенно насмешливым. Ах ты ж! То, что он прекрасно меня понимает и просчитывает все мои мотивы, стало очевидным и постыдным открытием. Это что же, он всех так хорошо читает? Или у меня, у дурочки, просто все на лице написано?
Я не успела понять, какой вариант реальнее, когда лифт тряхнуло. Несильно, но основательно.
И стаканчик медленно, как в слоу мо, выпал из моих , поверивших в себя пальцев , полетел на пол... И усеял хромированную кабинку брызгами кофе.
И ладно бы кабинку! Пашиным джинсам тоже перепало! И туфлям, стильным, идеально начищенным, и, скорее всего, стоившим половину моего ипотечного жилья.
Я, скованная ужасом, просто не думала даже, что делаю. Сначала раскрыла рот, в ужасе наблюдая падение и его результаты, перевела взгляд на ботинки и джинсы работодателя, выше не посмела посмотреть, зная, что тут же умру от ужаса, а затем быстро достала дрожащими руками салфетки из сумки и, низко наклонив голову, опустилась на корточки, чтоб вытереть кофе, бормоча без остановки:
- О боже, простите, простите меня, я случайно, я не хотела, я сейчас все вытру, следов не останется, простите, простите...
Я вытирала капли кофе с джинсов, сердце замирало от ужаса, потому что видела, что следы остаются, кофе этот автоматный ядовитый, какой только химии там не льют, а джинсы дорогие, и ботинки еще дороже, и сама ситуция ужасная, как бы сказала Ленка, пиздец пиздецовый, ужас, ужас, пальцы дрожали, ноги подламливались, потому что на корточках неудобно, но я не сдавалась, склонившись, оттирая салфетками проклятый кофе и бормоча, бормоча, бормоча...
А потом внезапно подняла голову. Зачем? Зачем я это сделала? Не знаю. До сих пор не знаю. Боялась ведь, до жути, до обморока, а все равно посмотрела.
И опять застыла. Потому что Паша стоял молча, глядя на меня уже не так, как до этого. Хуже, гораздо хуже! Страшнее. Придавливая меня этим своим взглядом , как плитой бетонной, и, даже если бы я решила сейчас подняться, то ничего не получилось бы.
А затем он приподнял меня за подбородок властным жестким движением. Наверно, подумал, что я хочу взгляд отвести.
Я хотела. Но не могла.
Я открыла рот, чтобы в очередной раз извиниться за загубленные джинсы и обувь, но Паша провел большим пальцем по моим разомкнувшимся губам, и чуть-чуть протолкнул палец внутрь. Я обомлела. Вот реально, даже не понимала, что происходит. Все мысли вынесло прочь. Только ужас остался. Сердце стукнуло отчетливо пару раз так сильно, что стало больно. И остановилось. И все вокруг остановилось. Не было медленно движущегося лифта, не было постронних шумов, катающегося по полу стаканчика...
Ничего.
Только он и я.
Паша смотрел на меня, сводя с ума зрелищем быстро чернеющих, мутнеющих, обволакивающих глаз, мягко и аккуратно гладил большим пальцем по внутренней поверхности нижней губы, жестко придерживая подбородок, чтоб не вздумала отвернуться.
Но я и не думала. Отстраненно, с непреходящим, но уже таким знакомым, можно сказать, родным, ощущением бесконтрольного ужаса, заволокшего полностью сознание, осознавала, как от взгляда его, от скольжения пальца в моем рту, от отражения нас в хромированных поверхностях и зеркалах лифта, становится жарко. Нет, не жарко. Это вообще не определение для того, что я испытывала в тот момент!
Это как сравнивать жар от печки и жар от вулкана , с текущей раскаленной лавой. В первом случае горячо, но не смертельно. А вот во втором. Смертельно.
Вот так и у меня было. Ощущение гибели, падения, туда, в жерло вулкана, в жерла его черных глаз, понимание, что сейчас происходит нечно ужасное и окончательное. То, после чего я не буду прежней.
5
Паша глухо выдохнул, пробормотал что-то еле слышно, и нажал кнопку остановки лифта.
В тот момент, когда он на милисекунду отвел взгляд, чтоб вырубить лифт, я немного очнулась и сделала попытку встать.
Но раздался низкий звериный рык:
- Стой как стоишь.
Он отразился эхом от стен лифта, заставляя прекратить любое движение.
Я застыла. Палец во рту немного нажал на нижнюю губу, раскрывая шире, проталкиваясь внутрь.
- Хорошая какая девочка... - его голос, тихий, спокойный, задумчивый какой-то, ударил по нервам сильнее, чем рычание до этого. Потому что в нем уже было понимание того, что будет дальше. Принятое окончательно решение о том, что он со мной сделает. И я никак на него повлиять не могла. Даже если бы и хотела.
Я была ошарашена и испугана настолько, что даже не думала ни о чем, воспринимая происходящее на чисто инстинктивном уровне, как животное. И реагируя так же.
Вот сейчас, например, глубинные , принесенные из каменного века инстинкты повелевали не шевелиться. И подчиняться. И тогда все будет хорошо.
Бугор в его джинсах, прямо напротив моего лица, был серьезным. Внушительным. Я, не понимая, не допуская в мозг ни одной мысли, чтоб от ужаса с ума не сойти, уже знала, что будет дальше. Так же, как и он. Это знание концентрированно воронкой окутывало нас в маленьком тесном помещении, не давая полноценно вздохнуть, прийти в себя от морока. Мне - выйти из оцепеняющего, давящего влияния Паши, ему - вернуться в нормальный мир, где женщина - не добыча, не самка, которую достаточно загнать в угол, чтоб поиметь.
Наверно, мы оба оказались заложниками ситуации.
Именно так я впоследствии оправдывала свое бездействие. Непротивление.
И его действия. Его напор.
- Расстегни.
Я дрогнула, машинально смыкая губы и прикусывая его палец. За это меня наказали чуть более жестким хватом подбородка.
- Давай.
Голос стал еще тише и страшнее. Взгляд не отпускал меня ни на секунду, подчинял похлеще голоса. Он, наверно, мог бы и не говорить ничего. Не требовалось при такой тяжести, что давила меня , не позволяя даже начать думать.
Я протянула дрожащие пальцы и медленно расстегнула болты на джинсах.
Белья он не носил. И член, освобожденный от оков одежды, выглядел еще внушительнее, чем до этого угадывался. Я коротко выдохнула и нечаянно втянула ноздрями его терпкий запах. Не противный. Совсем нет. Просто непривычный, мужской.
Он уловил мой незаметный вдох, хищно дрогнул ноздрями, глаза стали еще темнее, тяжелее.
- Оближи.
И короткий перехват ладонью, за затылок. Предварительно вынимая палец. Освобождая мой рот. Для другой работы.
Я не могла ничего сказать. Может, если бы в голове появилась хотя бы одна мысль, то я бы попыталась. Честно, попыталась бы уклониться, разжалобить. Рассказать, например, что я не особо опытна в этом деле, что у меня за всю мою жизнь было только два парня, да и то давненько, еще до смерти родителей, и минет не входит в перечень моих постельных умений... Да много чего могла бы рассказать... Но мыслей не было. Совсем. А Паша был. Его запах был, его жажда была, его подчиняющий взгляд был. И короткий , совершенно однозначный нажим на затылок.
Я открыла рот и облизнула головку. И почувствовала, как он дрогнул. Крупно, всем телом. Выругался сквозь зубы. Еще раз надавил на затылок, приказывая действовать дальше.
Я сомкнула губы на члене и сделала первое пробное движение. Он сразу надавил сильнее, побуждая взять глубже. Я, чувствуя, что сейчас задохнусь, каким-то чудом умудрилась расслабить горло и задышала носом, окончательно дурея от его запаха, теперь еще более сильного, возбужденного. Член скользнул глубже, мой мучитель вздрогнул еще раз, опять выругался. Приказ шепотом, гулким и страшным:
- Давай, девочка.
Я закрыла глаза и подчинилась. По сути, мне ничего делать не надо было, он все делал сам. Сам двигался, трахая меня в рот, не жестко, не грубо, но сильно, в одной, все нарастающей амплитуде, ладонь на моем затылке сжалась, собирая волосы в горсть, не давая возможности отклониться, отдышаться. Я подчинялась. Стояла на коленях перед ним, из сомкнутых глаз текли слезы, еле ловила вздохи между движениями, придерживала машинально его за пояс джинсов, в голове все плыло, и , казалось, что вот-вот потеряю сознание. От ужаса, от невозможности, ирреальности ситуации, от его напора, от своего подчинения.
- На меня смотри.
Голос, уже не тихий, с отчетливым рычанием, сбитым дыханием. Я открыла полные слез глаза, послушно глядя на него. И вздрагивая вместе с ним. Потому что настолько ярко, настолько мощно он траслировал свои эмоции, заставляя подключиться, заставляя ощущать отголоски его удовольствия. Мне было жарко, душно, плохо, тяжело, унизительно. И остро-горячо. Так остро, что бешено стучащее сердце, кажется, прорубало грудную клетку, выскакивая наружу. Настолько горячо, что тело пылало, я не могла дотронуться, так обжигало. И когда, не сводя с него взгляда, повинуясь всем движениям, безотчетно оторвала руку от его джинсов и провела по своей груди, то буквально ломануло судорогой, такой мучительно-тянущей, жестокой и горячей, что ноги сами расставились еще шире, поясница выгнулась, и слезы из глаз полились еще сильнее. Он увидел это. Увидел в моих распахнутых глазах, в моем напрягшемся теле, и, кажется, это послужило катализатором, потому что он сделал еще одно, очень резкое, движение и кончил. И держал меня, заставляя глотать.