Вот, хозяйка, мы покупаем твой клоповник. Здесь нормально. И даже переплатил. За срочность. И еще доплачу, если завтра съедешь. Мебель можешь оставить. Прикольно.
Я всего ожидала, только не этого. То есть Они хотят квартиру купить? Мою? Но я
Но я не продаю квартиру
Продаешь.
И сказано это с такой уверенностью непрошибаемой, что мне становится еще страшнее.
Я сразу вспоминаю о подобных случаях. Очень сейчас модно у новых хозяев жизни покупать квартиры в старых питерских домах. И хорошо, если покупают. Понятие «черный риэлтор» уже прочно вошло в обиход, земля слухами полнится. Да и газеты стараются.
Поэтому я сразу понимаю, кто ко мне пришел. И так же понимаю, что я попала. Но в любом случае отдавать свое я не собираюсь. Это квартира моей прабабушки, в ней она с моей бабушкой всю блокаду прожила. Меня отсюда только вперед ногами.
Я резко перестаю волноваться и дрожать. Смотрю твердо в глаза сначала одному, потом второму.
Нет. Уходите.
Больше хочешь?
Нет. Я не буду продавать квартиру. Ни при каких условиях.
Они переглядываются. Лениво так, насмешливо. Словно прикидывают, что со мной сотворить.
Я делаю маленький шажок к телефону.
Успею? Нет?
Давай так, коза, неожиданно вступает в разговор тот, что пониже ростом, и я вздрагиваю. Пустой у него голос. Мертвый. Ты думаешь до завтра. А потом соглашаешься. Неохота с тобой Ну ты поняла, да?
Нет.
Ну, значит, завтра поймешь. Подумай все же. Мы придем с утра. И да, цена уже будет другая, раз ты такая борзая.
Они молча проходят мимо меня, так и замершей на месте с судорожно сжатым в кулаке воротом кофты.
Уходят? Они уходят?
Не успеваю я облегченно выдохнуть, как высокий останавливается возле меня, бесцеремонно хватает за подбородок, поднимает:
Ниче так переглядывается с приятелем, давай, ты завтра не согласишься? И тогда я тебя на счетчик поставлю. Будешь каждый день натурой расплачиваться. А то дерзкая очень.
Я резко дергаю подбородок, вырываясь и с трудом сдерживая желание ударить по мерзкой роже.
Понимаю, что он только этого и ждет. Готов к этому.
Поэтому просто смотрю. Зло и надменно. Я надеюсь, что это так. Я надеюсь, что во мне хоть что-то осталось от моих предков, которые таких тварей даже на порог не пускали. И не боялись. И хоть я пустила и боюсь, но все же
Он хмыкает, возвращает руку, проводит большим пальцем по нижней губе. И это мерзко. До тошноты.
Но я терплю. Чтоб не провоцировать.
И меня вознаграждают.
Уходят.
Я какое-то время неверяще смотрю на дверь. А потом сначала бросаюсь запирать ее на все замки и только после этого бегу к телефону.
Но разговор с милицией ничего не дает. Мои бессвязные объяснения о том, что приходили, угрожали и вообще, разбиваются о привычное равнодушие. Я жива? Жива. Вреда не причинили? Нет. Вот когда причинят, тогда и обращайтесь.
Я кладу трубку и начинаю в панике ходить из угла в угол в поисках выхода из ситуации.
Я слышала, конечно слышала, знаю о таких историях и отдаю себе отчет, что меня пока что очень вежливо предупредили. Очень вежливо.
Газеты рассказывают совершенно страшные вещи про хозяев таких квартир, попросту пропавших без вести Хотя не факт, что и со мной так же не будет. Кто им помешает забрать у меня деньги после подписания документов? А меня саму И это еще будет легкий вариант, если просто убьют. А, судя по мерзкому интересу в глазах высокого, меня не просто убьют. Поиграют сначала.
Становится так страшно, так жутко!
В первую очередь, от собственной беззащитности.
Я внезапно отчетливо понимаю, что совсем одна, что никто обо мне не будет переживать, беспокоиться. Родных не осталось. Работа и домвот все, что у меня есть! Даже друзей не нажила как-то. Всегда была тихая, скромная, хорошо и много училась. Последние годы провела у постели бабушки. Ради того, чтоб ее поддержать, и в мед пошла! Слишком дефицитные сейчас лекарства. Да что говорить, обычных бинтов не хватало! Иголок! Шприцов!
Я думала только об облегчении боли для родного человека, работала, училась, выживала.
И вот теперь я совсем одна. Господи, да у меня даже парня нет! Из знакомых только Веник!
Веник!
Я бросаюсь к телефону, но трубку так и не снимаю.
Он не поможет.
Сын интеллигентнейших родителей, умный и спокойный, Веник всегда был не от мира сего немного, как и многие гении. И перебивался случайными заработками. Как и многие никому сейчас не нужные гении. Я не сомневаюсь, что он решит помочь.
И, возможно, приедет сюда, ко не, чтоб завтра встретить этих людей.
И я прекрасно знаю, чем такая встреча закончится.
Нет, подставлять Веника я не могу.
Но что же делать? Что?
Из головы не выходит Олег.
Это ведь он!
Внезапное озарение отдает еще большим холодом.
Конечно, он!
Он, наверно, с ними заодно! Разведчик! Выведал, где живу, что совсем одна, и прислал этих
На душе, кроме страха, становится невероятно противно.
Я вспоминаю его взгляд, такой тяжелый, такой пугающий Такой внимательный. Как он смотрел на меня сегодня на кладбище И потом, в машине. Как я обманывалась! Какая я дура!
Эти мысли не добавляют ясности в сознание, и, сделав еще несколько бесцельных кругов, я валюсь без сил обратно на диванчик. Он ужасно неудобный, кожаный, с высокой массивной спинкой с полочкой наверху и жесткими деревянными, тоже обитыми кожей подлокотниками. Но я к нему так привыкла. Я столько ночей на нем провела, когда бабушка болела.
И теперь меня моментально морит. Сказывается усталость за смену, недосып, нервы.
Я решаю, что утром просто не открою дверь этим мерзавцам. А, если будут ломиться, сразу вызову милицию. Должны же они среагировать? А еще я решаю позвонить на станцию и попросить, чтоб за мной заехал водитель на машине скорой. И вообще, вполне можно договориться, чтоб какое-то время меня привозили и увозили Я думаю о том, что коллеги вполне могут меня поддержать, если все рассказать. И, таким образом, удастся оттянуть время немного. А потом Ну, мало ли, что потом может произойти? Может, все же милиция Должна же быть на них какая-то управа?
С этими мыслями я засыпаю.
Только для того, чтоб утром опять проснуться от резкого дверного звонка.
7. Примерно двадцать лет назад
Резкий звонок будит, опять теряю понимание, сплю я или уже нет, подпрыгиваю. Вчерашнее вечернее происшествие кажется теперь сном. Кошмаром. Словно насмотрелась, скажем, «Человек и закон» или Доренко перед сном Опять звонят.
Вздрагиваю, сердце бьется заполошно.
Тихонько, на цыпочках, подкрадываюсь к двери, смотрю в глазок. И каменею.
Они. Двое. Те, что приходили.
В ужасе закрываю рот ладонью, чтоб ни звука, ни всхлипа. Замираю, боясь пошевелиться. Паркет старый и скрипит. И дверь не сказать, чтоб надежная. Обычная деревянная.
Сюда добралась беззвучно, а вот что теперь делать? Они просто так не уйдут же Или уйдут?
Но следующий длительный звонок и потом стук в дверь лишают меня иллюзий.
Не уйдут.
Эй, коза, открывай давай! голос высокого. Грубый и веселый.
Им весело. Они развлекаются. Они наверняка знают, что я здесь, затаилась, как мышка, под дверью, и потешаются надо мной.
Твари! Какие твари!
Я сухо сглатываю, стараюсь не шевелиться. И опять вздрагиваю, потому что в дверь стучат. И, похоже, все, что было до этого, просто мягкая разминка.
Потому что дверь реально трясется. Так, что на меня от косяков штукатурка сыплется.
Я, уже не скрываясь, бегу к телефону, чтоб набрать милицию.
Дверь еще какое-то время продержится. Может, успеют раньше приехать?
Но пробиться через длинные гудки нереально.
Я с остервенением сбрасываю, набираю опять, слыша, как все сильнее долбят эти твари в дверь. Как кричат. Ругаются.
И, хоть не верю в Бога, молюсь, чтоб кто-то из соседей вызвал милицию. Чтоб кому-то это удалось.
Меня переполняет ужас. Такой ужас!
Так страшно, наверно, никогда не было. И даже проскальзывает малодушная мысль, открыть дверь. И договориться. Взять деньги Но мысль именно что проскальзывает и тут же изгоняется. И здесь дело даже не в том, что я такая смелая. Нет. Просто отчетливо понимаю, что поезд ушел. Никто не будет со мной теперь разговаривать. Никто не будет платить. Зачем? Если можно просто забрать? И то, что я открою дверь, смирюсь, не поможет. Ничего не изменит.