Черты лица Штайнера как будто окаменели. Его глаза недовольно сузились, и Шнуррбарт поспешил извиниться.
Я не хотел наступать на больную мозоль, сказал он, уже пожалев о том, что, видимо, задал неподходящий вопрос. Штайнер и раньше давал понять, что на подобные темы говорить он не любит. Но, в конце концов, они воюют вместе уже более трех лет. Что плохого в подобном невинном вопросе? Шнуррбарт раздраженно принялся выколачивать трубку о ножку стола, после чего торопливо засунул ее в карман. Если Штайнер не хочет разговаривать, никто из него ничего не будет клещами вытягивать, подумал он и зевнул.
Пожалуй, немного вздремну, пробормотал он. Я чертовски устал.
На этот раз Штайнер смягчился.
Погоди! произнес он и быстро оглянулся на спящих солдат. Затем положил руку на стол и подался вперед:У меня была девушка, но она умерла.
Последовавшая за этим признанием тишина прерывалась лишь воем вьюги и порывами ветра, обрушивавшимися на дверь. Казалось, будто в нее стучит чья-то сильная рука. Вот, оказывается, как, подумал Шнуррбарт, пытаясь сохранить на лице выражение бесстрастной вежливости. Он привалился спиной к стене, скрестил ноги и спокойно встретил испытующий взгляд Штайнера.
Могу представить себе, каково чувствовать такое, осторожно произнес он и замолчал.
Снова стало тихо. Затем где-то рядом разорвался артиллерийский снаряд. Стены блиндажа содрогнулись от взрыва. Кто-то из спящих солдат простонал и пробормотал что-то неразборчивое. Шнуррбарт бросил взгляд на дверь. На полу возле порога нанесло полоску снега.
Нет конца этому проклятому снегу, пробормотал он. Штайнер ничего не ответил, и, наконец, Шнуррбарт снова повернулся к нему и спросил:Как ее звали?
Анна.
Шнуррбарт кивнул:
Хорошее имя. Что с ней случилось?
Она трагически погибла, коротко ответил Штайнер, и его собеседнику показалось, что больше ничего он не узнает. Шнуррбарт почесал затылок, думая о том, как бы перевести разговор на другую, более подходящую тему. Но Штайнер и на этот раз опередил его. Указав на дверь, он сказал:
Погода была такая, как сейчас. Мы вдвоем часто ходили в горы. Когда мы поднимались к вершине, неожиданно разразилась снежная буря. Она поскользнулась и Он замолчал, устремив взгляд на мерцающий огонек свечи. Пауза снова затянулась. Шнуррбарт втянул голову в плечи и заговорил:
Ужасно. Когда это случилось?
В тридцать восьмом. Незадолго до начала войны.
Пять лет назад. Мне кажется, что это было очень давно.
Может быть, для тебя это было давно, отозвался Штайнер и покачал головой. Для меня это было как будто вчера. Вчера, и сегодня, и всегда. Прядь черных волос упала ему на лоб. Он смахнул ее нетерпеливым движением. Понимаешь, это была моя вина, только моя. Я отпустил ее, вот эти руки, которые ты видишь, отпустили ее. Когда ты пережил такое, то никогда уже об этом не забудешь.
Его лицо неожиданно сморщилось, как будто в него плеснули кислотой. Лучше было бы мне не затевать этот разговор, подумал Шнуррбарт. Испытывая почти физически неловкость, он полез в карман за трубкой и тут же набил ее. В печке потрескивали поленья и стреляли головешки. Спустя какое-то время молчание показалось ему почти осязаемым. Он оперся локтями о стол, откашлялся и, наконец, заговорил:
Я понимаю, что ты имеешь в виду. Для тебя это адские муки. Но нельзя всю жизнь терзаться чувством вины.
Штайнер медленно поднял голову и внимательно посмотрел на Шнуррбарта.
Всю жизнь? спросил он и повернул голову, как будто к чему-то прислушиваясь. Затем издал короткий смешок:Нет, не всю жизнь. Я думаю, что все прекратится, когда я снова встречу ее.
Встретишь ее? недоуменно переспросил Шнуррбарт.
Конечно. Можешь считать меня сумасшедшим, но я точно скажу тебе, что когда-нибудь встречусь с ней снова. Если я все еще здесь, то и она тоже должна быть здесь. Когда война закончится, наши пути обязательно где-нибудь пересекутся.
Этого придется подождать, заметил Шнуррбарт.
Штайнер кивнул:
Каждый ждет до тех пор, пока есть надежда.
После этих слов оба замолчали. Паузу первым нарушил Шнуррбарт:
Допустим, что ты все-таки не встретишь ее. Что тогда?
Что тогда? переспросил Штайнер.
Я имею в виду, что ты будешь делать, если все-таки не встретишь ее?
Штайнер сделал небрежный жест.
Если я переживу войну, то обязательно встречу ее. Если же погибну Он встал, подошел к крошечному окошку и выглянул наружу.
Шнуррбарт вынул трубку изо рта и принялся задумчиво разглядывать собственные сапоги. Подняв голову, он заметил, что Штайнер насмешливо посматривает на него.
О чем ты думаешь? спросил он.
Шнуррбарт почувствовал, что тот нарывается на ссору.
Так, о разном, ответил он и пожал плечами.
Перестань, лучше не думай, пренебрежительно посоветовал ему Штайнер. Все равно ничего не поймешь.
Почему это?
Не поймешь, и все, с непредсказуемой злостью проговорил Штайнер. Вам, олухам, не понять этого.
Послушай!.. начал Шнуррбарт, но Штайнер резко оборвал его:
Выолухи, вы не можете представить себе, что такое женщина и что она может значить. Для вас женщинаэто лишь создание, с которым можно перепихнуться. Голос его принял угрожающие обертоны, и несколько разбуженных им солдат приподнялись на своих койках. Они сонно посмотрели на тех, кто потревожил их покой. Кто-то пробормотал:
Успокойтесь, черт вас побери! Дайте поспать!
Штайнер резко отделился от стены и сделал четыре больших шага к койке проснувшегося.
Заткнись, идиот! прорычал он. Вам только спать да жрать!.. Он не договорил и, посмотрев на заспанные лица солдат, вернулся обратно.
Когда он направился к двери, Шнуррбарт схватил его за руку.
Если тебе нравится верить в подобные вещи, то пожалуйста, тебя никто не отговаривает! понизив голос, произнес он. Но ты несправедлив к своим же товарищам.
Штайнер смерил его тяжелым взглядом и неожиданно спросил:
А к тебе? К тебе я тоже несправедлив? Он развернулся и вышел из блиндажа.
Вспоминая этот эпизод, Шнуррбарт каждый раз испытывал смешанное чувство неловкости и удовлетворения. Он укрепился во мнении, что неверное слово, сказанное вовремя, может сделать любые будущие отношения со Штайнером невыносимыми. Как бы то ни было, но они все-таки сблизились. Не настолько, как ему хотелось бы, потому что Штайнер больше никогда не допускал вспышек гнева. Во взводе никто не мог похвастаться тем, что пользовался его доверием и выслушивал откровенные признания. Штайнер дал понять всем, что не желает ни с кем сближаться и не имеет ни перед кем никаких обязательств. Он ни с кем не делился своими мыслями, даже в таких ситуациях, как эта, когда он, никому ничего не сообщив, отправился в разведку, результат которой может быть совершенно непредсказуемым.
Эта мысль вернула Шнуррбарта из мира грез на землю. Вздохнув, он посмотрел вперед, на бруствер окопа. Ночь была темная. Казалось, будто окружающий мир обсыпан густым слоем печной сажи. Он бросил взгляд на светящийся циферблат часов. Оказывается, воспоминания отняли у него более двадцати минут. Шнуррбарт торопливо вылез из траншеи, несколько секунд постоял, прислушиваясь, затем направился к блиндажу.
Из темноты неожиданно выросла какая-то фигура, устремившаяся прямо к нему. Он узнал Голлербаха.
О Штайнере что-нибудь известно? поинтересовался Шнуррбарт.
Нет, ничего. Одному дьяволу известно, где он.
Скверно, проворчал Шнуррбарт. Вечно он затевает игру в прятки. Мог бы взять с собой кого-нибудь из наших.
Голлербах пожал плечами:
Ты же его знаешь.
Хотя Шнуррбарт не маленького роста, Голлербах все равно был выше. Он стоял с непокрытой головой, и его светлые, почти белые волосы были хорошо заметны в темноте. Вместе с Крюгером он был во взводе одним из немногих «стариков». Это был уравновешенный, легкий в общении солдат. Отличался он тем, что в каждый привоз почты ему всегда доставалось письмо от его девушки. Однако за последнюю неделю почту в батальон не привозили, и Шнуррбарту вспомнились недавние слухи о масштабном окружении, в которое попала вся кавказская армия. Хотя он не слишком доверял подобным разговорам, ему было ясно, что такую перспективу не следует исключать. Их еще ждет множество неприятных сюрпризов. Жаль, что Штайнера здесь нет, подумал он, но вслух сказал следующее: