Ефим Коленчук ненавидел русских только за одно то, что они русские. Вслух обычно говорил, что ему не нравится звучание их речинадо же так опошлить мову! Коленчук ненавидел немцев, потому что воевал с ними, а кроме того, его самого часто принимали за «колбасника». Ненавидел англичан, придумавших Версаль и новые границы в Европе. Ненавидел поляков, потому что они всю жизнь мечтали владеть Украиной, Карпатами. Ненавидел французов, потому что ему приходилось жить среди них, а ему не нравилось, как они живут. Евреев ненавидел потому, что считал антисемитизм хорошим тоном.
Когда-то, в начале века, он учился в Московском университете на медицинском факультете, потом бросил и в итоге закончил фельдшерское училище в Петербурге, но практиковать его отправили в заштатный полк, квартировавший под Станиславом, где он сам родился,это заело Коленчука, он считал себя не глупее русских лекарей, которые получили практику в столицах или хотя бы в Киеве или во Львове. Потом началась война, его прикомандировали ко 2-му Брестскому полку. Он был тоже офицер, но офицер медицинской части, и за всю войнуто есть до февраля семнадцатогоне получал повышения. А те «дурни», что шли в атаки, получали одну награду за другой лишь потому, что умудрялись возвращаться из мясорубки живыми. А онничего Он, который всегда чувствовал в себе призвание быть организатором и руководителем.
Потом Коленчук немного попутался с Махно, но ему не понравилось, что Нестор Иванович заигрывал с большевиками, и когда в феврале 1919 года Махно вошел в подчинение 2-й Украинской Красной армии, Коленчук дезертировал. Потом прибился к Бандере, но этот человек раздражал его своим авторитетом, который мешал Ефиму Коленчуку выбиться в лидеры движения. И так было до 1929 года, пока не создалась ОУНОрганизация украинских националистов. К этому времени Коленчук работал помощником прозектора в морге при больнице для бедных в пригороде Парижа Иври, что его вообще не устраивало. Программа ОУН понравиласьантикоммунизмом, доктриной самостийной и неделимой Украины.
«А действительно,рассуждал Коленчук,если взять всю Украину целиком, собрать все ее части, растащенные Москвой, Прагой и Варшавой, то на поверку может получиться такое государство, что заткнет за пояс, то бишь за кушак, хоть Францию, хоть Германию. Мы куда толковее французов и гибче немцев, которые инициативой владеют, если только пробились в начальство, тогда как любой из нас по природе предприимчив и склонен указку обмозговывать, а не слепо поступать, как велят. У Украины природные богатства пошибче германских, пахотные земли плодороднее французских, да и украинцев больше, чем немцев и французов, ежели собрать всех тех, кого по свету раскидало,Коленчук помнил цифры на тринадцатый годукраинцев было 35 миллионов, немцев же и французов не намного больше, а вот рождаемость у них год от года падает.Еще как зажила бы Украина самостийная, всю Европу бы содержали и пускали денежки в оборот в Америку».
Речь Коленчука, полная подобных мыслей, на оуновском учредительном съезде произвела столь глубокое впечатление, что заштатный прозектор был избран в правлениеа там уж грезились ему и выборы в Раду, они, конечно, принесут министерский, может быть, даже премьер-министерский портфель
В общем, стало за что бороться, и Коленчук боролся, собирая вокруг себя обездоленных эмиграцией и взвинченных бандеровскими, оуновскими, волошинскими агитаторами украинцев, словаков, русин. Русских тоже привечал, особенно из знакомых, которых знал по Петербургу, Москве, Станиславу и службе в армии. Поэтому появлению Бориски Лиханова не удивилсянамотался, рассказывали, парень, нигде пристанища не нашел. В возвращении ему отказано, оттого на большевичков совсем лютый.
Коленчук Лиханова принял. Все такой жедерганый, с комплексами, дурной. Выслушал со снисхождением. Спросил, конечно, зачем пришел и от кого. Другого ответа не ждал. Руки у парня зачесались по настоящему офицерскому мужскому делу. Да и привели его ребята надежные. К тому же школа фон Лампесама по себе характеристика. Нужны хлопцы, знающие диверсионную технику.
Быстренько сориентироваться, найти людей сможешь?спросил Коленчук Лиханова.Сможешь сколотить отряд? Мы и жильем обеспечиваем, и питание у нас трехразовое. Большие дела предстоят. Форму уже шьем. Война Прагатьфу Не за Прагу, не за Берлин будем биться. За родные закаты
А для начала на чьей стороне выступать будем?спросил Борис.
Офицерский вопрос. Штабной, не окопный. Сначала, думаю, на их, а потом на своей собственнойпротив тех и против этих. Так тоже дело может обернуться. Давай, Борис Петрович, начинай крутитьсяи царским жестомгде только научился?отпустил сослуживца.
Потом долго с лупой в руках рассматривал снимки Чемберлена и Вильсона в «Таймс», а Даладье и Боннэв «Попюлер». Лица премьеров и советников показались глупейшими, как виделось Коленчуку, с глупейшими неискренними улыбками. «Он,имелся в виду Гитлер,посадил их в одну лужу, они отряхнули штаны, но готовятся сесть в другую, поэтому спешно ищут клееночку». Утренняя «Таймс» давала интервью Чемберлена перед трапом самолета, на котором он летел в Германию, чтобы встретиться с Гитлером в Годесберге. «Все ближе к Лондону»,усмехнулся Коленчук. Фыркнул ехидно, прочитав заявление Чемберлена для прессы: «Мир в Европеэто моя политическая цель, и я думаю, что предстоящая поездка откроет для этого путь».
Газеты Коленчука не удовлетворили. Это была набившая оскомину открытая информация. Информация закрытая всегда куда ценнее. Коленчук постоянно стремился к ней. Поэтому и Дорн оказался бесценным подарком судьбы. Спасибо Курту Хайнихелю, продажной душе, Дорн стоил того бриллиантового перстня, что в четырнадцатом году Коленчук снял с пальца умершего в лазарете графа Шувалова,этим перстнем он и сквитался с Хайнихелем за Дорна.
В общем, основной вопрос решится буквально на днях, рассуждал Коленчук, или не решится вовсе. Тогда начнется война, и если Гитлер обманет, нужно искать других гарантов, покровителей и союзников, готовых принять под крыло украинский легион. Недаром Гераклит говорил, что войнаотец всех вещей, крепко Коленчук помнил древних вместе с лекарской латынью.
Замок на берегу Сены, уже за городской чертой, оуновцы арендовали у князя Гогенлоэ, который считал, что приютил под крылышком словацких сепаратистов. Коленчук понял, что Дорн тоже так считает. Есть в этом положительный момент, отметил для себя, когда по узким средневековым галереям шел в башню, где оборудовал камеру для Дорна. Оттуда не сбежишь. И не потому, что высоко и бойницы узкие. Помещение, где находился Дорн, было внутренним, кругом комнатушки, в которых свои. В проходном темном зальчике перед дверью сидела мадам Леже. Настольная лампа освещает книжицу, видно, очередной амурный роман, на который так падки одинокие бабы.
Ну, что он сегодня?спросил, не здороваясь.
Мадам Леже подняла голову:
На мой взгляд, он вполне готов.
Тем лучше,Коленчук отодвинул засов, крутанул ключ.
Дорн у окна читал газету, с тем же самым заявлением Чемберлена для прессы, пощипывал отросшие усики.
«Развелось грамотных»,хмыкнул Коленчук.
Приветствую вас,мрачно бросил, располагаясь на табуретке возле кровати.Вот я и пришел. Говорить будете?
Дорн отложил газету, глянул вопросительно:
А дальше что? После разговора?
Разговор последний. Итог зависит от того, что вы скажете,Коленчук с удовлетворением заметил, что Дорн непроизвольно зябко повел плечами.
Кто разрабатывал операцию с Дворником?
СД, вы это знаете.
Конкретно?
Я получил задание от моего руководства в лице штандартенфюрера Лея,Дорн внимательно следил, как прореагирует Коленчук на названное имя, но тот только сухо задал следующий вопрос:
Цели задания?
Склонить Дворника принять позицию рейха в вопросе о самоопределении судето-немецкого нацменьшинства. Вы это знаете. К чему вопросы?
Убеждая Дворника, вы касались судеб и других нацменьшинств, проживающих в Чехословакии?
Нет.
А судьба Словакии, это ж родина Дворника, неужели она не волновала его и он сам, говоря с вами, не затрагивал эту тему?