Под конец дня я покрылась потом и пыхтела, как толстуха на марафонской дистанции, но зато в голову не лезли мысли о собственной ущербности и бесталанности.
К десяти часам вечера дом был в относительном порядке, можно было приниматься за сад, но этим я решила заняться завтра. Вспомнив, что за весь день не съела и крошки, захватила с собой кусок хлеба и прошла в сад, глянуть, что там мне бог послал.
Послал он мне малины, крупной садовой земляники и уже вполне съедобных яблок золотой китайки. Набрав туесок, устроилась в той самой беседке, где и были зачаты мои близнецы.
Вокруг всё было почти так же, как семнадцать лет назад, но теперь, оценивая происшедшее глазами взрослой женщины, я себя ни в чем не винила. В то время я не сделала ничего, чтобы соблазнить Георгия. И мое чувство вины было вызвано его словами, но не моими поступками. И отвечает за случившееся только он.
В конце концов, он старше меня почти на шесть лет и в те времена уже имел приличный сексуальный опыт. И к этой беременности, из-за которой ему пришлось на мне жениться, его привело собственное вожделение. Прекрасно зная, что соитие может быть чревато определенными последствиями, он не сделал ничего, чтобы их предотвратить. Мог бы просто уйти, в конце-то концов.
А что было бы, уйди он тогда или не приходя вовсе? Скорее всего, мы больше никогда бы и не встретились. Я жила бы другой, неизвестной мне жизнью, которая, вполне возможно, была бы ничуть не хуже.
И уж, конечно, я не выскочила бы замуж в восемнадцать лет, так и не узнав, каково это, когда за тобой ухаживают мужчины, приглашают на свидания, дарят цветы, признаются в любви сами, по собственной инициативе, не дожидаясь моих конфузливых вопросов.
Так что можно считать, что это Георгий испортил мне жизнь, а не я ему.
Осознание этого принесло моей душе горьковатую удовлетворенность. Значит, уверенность, что я бесстыдно завлекла его к алтарю, просто иллюзия, внушенная мне Георгием. При моем воспитании и неумении отстоять собственное «я» мне всегда можно было внушить всё, что угодно.
Стемнело, и на противоположном берегу зажглись еле видимые огни большого города. Они манили к себе, как обещание призрачного счастья. Как обманные болотные огонькиприблизишься, а они исчезают, и вновь появляются уже на новом месте, вдалеке от прежнего.
Как всегда во времена неприятностей, есть мне совершенно не хотелось. Заставив себя проглотить кусок хлеба, чтобы поддержать силы, я положила подбородок на теплые балясины, окружавшие беседку. Руки от непривычной нагрузки мелко подрагивали, и мне пришлось несколько раз потрясти кистями, стряхивая напряжение.
Воздух был чист и свеж, тишина прерывалась только пением какой-то ночной пташки, и я расслабилась, внушая себе мысль о заслуженном покое. Но сквозь усталость всё равно прорывались страдальческие мысли, и я пожалела, что не взяла с собой коньяка или другого успокаивающего в этом роде. Хотя я и не пью, но этот тот самый случай, когда можно.
Вернувшись в дом, заперла на засов двери и посмотрела на сотовый телефон, оставленный мной на кухонном столе. На его дисплее несколько раз высветился неотвеченный вызов с номером Георгия. И зачем он мне названивал? Хотел продолжить наш «приятный» утренний разговор? Нет уж, спасибо, хватит с меня дурацких обвинений.
Не хочу я больше быть виноватой. Я его на мне жениться, между прочим, не просила, как и в беседке не обольщала. Снова нахлынула мучительная боль, и я решительно поставила запрет на входящие звонки от Георгия. Больше я с ним разговаривать не хочу. Никогда!
Стараясь успокоиться, принялась разбирать привезенные с собой вещи. Ничего особенного в них не было, если не считать затолканных на самое дно двух вечерних платьев, надевать которые здесь было абсолютно некуда. Озадаченно на них посмотрев, я утешила себя тем, что не взяла с собой шубу, это говорит о том, что если я и была в прострации, то не вовсе уж безнадежной.
Разложив привезенное белье по полкам старого шифоньера и аккуратно развесив по плечикам одежду, легла спать, нервно прислушиваясь к окружавшим меня со всех сторон ночным шорохам. Сообразив, что теперь я буду спать одна очень долго, возможно, всю оставшуюся жизнь, чуть не заплакала, но сдержалась. По крайней мере, никто не будет храпеть над ухом. Хотя Георгий и не храпит, но когда-нибудь же это случится. Хотя теперь мне этого и не узнать.
Старый дом поскрипывал, на что-то скорбно жалуясь, и я долго не могла уснуть, стараясь убедить себя, что так и должно быть. Почему-то в детстве и юности этих звуков не было, или я просто не обращала на них внимания. Но в те времена я никогда и не ночевала в доме одна. Но всё-таки вскоре усталость и тяжелый день взяли свое, и я задремала.
Проснулась на рассвете от яркого солнца, бившего в незашторенное окно. Ругая себя за забывчивость, встала, задвинула шторы, и снова легла. Но спать больше не хотелось. Подумать только, еще позавчера в это время я спала под казавшейся мне такой надежной рукой мужа!
Запретив себе ныть, решительно поднялась, преодолевая тяжкую хандру, умылась и отправилась в сад наводить порядок. К обеду руки, хотя и в хозяйственных перчатках, были исколоты чертополохом и другим зеленым воинством, сражавшимся со мной с отчаяньем обреченных. Но всё же четверть сада расчистить мне удалось.
За неделю приведу его в порядок, и буду продавать дом. И тут в голове полыхнула жаркая мысльили не буду? В конце-то концов, дом-то оставлен бабушкой мне, а не мамуле. Значит, я могу делать с ним всё, что хочу. А я его продавать не желаю!
К тому же, рассуждая здраво, жить мне негде. Конечно, Георгий не приведет в свою квартиру подругу немедленно, но рано или поздно он это сделает.
А мне этого просто не перенести. Значит, надо искать жилье. Квартиру снимать бессмысленно, не свое это не свое, а на новую у меня денег не хватит. Выход одинжить здесь. Чем больше я об этом думала, тем больше и больше мне нравилась эта идея.
А что? Вполне реально. Ездить в Нижний можно не каждый день, пары раз в неделю вполне достаточно. Я посмотрела вокруг и порадовалась, что приехала сюда. Здесь мою боль исцеляло всёот привольно раскинувшейся реки до жаркого солнца, пробивавшегося сквозь кроны старых деревьев.
На следующий день я сделала то, на что накануне у меня просто духу не хватилопошла на кладбище к бабушке. Могилу нашла быстроее положили к мужу, моему деду, к которому мы с бабушкой ходили каждый месяц. Закрытая тяжелой мраморной плитой могила имела теперь не одну, а две надписи.
Присев на низенькую скамеечку у памятника, я не стала сдерживать слез. Только сейчас, глядя на родное мне имя, я поняла, что больше близких людей у меня нет. У сыновей своя дорога, родителям с братом я никогда нужна не была. Даже любовь ко мне Георгия оказалась лишь моей жалкой шизофренической выдумкой.
По сути, я одна на всем белом свете. Может быть, в этом моя вина? Но что я делаю не так? Мысли перескакивали с одного на другое, как небольшой водопад, не давая ни на чем сосредоточиться.
Положив руку на надгробный камень, я негромко сказала, будто бабушка могла меня слышать:
Спасибо тебе, моя родная. За любовь, за заботу. За то, что ты никогда меня не предавала. И за дом, конечно. Я постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы его сохранить!
Встав, еще раз подумала, каким же опытным конспиратором оказалась бабушкавесь последний год живя у мамули в моей бывшей комнате, она никому не проговорилась о том, что завещала дом только мне.
А ведь я приезжала к ней почти каждый день, мы подолгу гуляли, ходили на спектакли и концерты и возможностей конфиденциально сообщить мне о завещании было множество. Но она прекрасно знала, что после такой новости я не смогу прямо смотреть в глаза мамуле.
Оставив на могиле четыре срезанные мной в саду гвоздики, я пошла дальше. Родственников здесь лежало многопрадеды, тети, дяди. Двоюродные, троюродные. Почему-то все, кто родился в Пореченске, просили похоронить их на местном кладбище, и, бывало, печальные грузы шли сюда со всех концов страны. Вот и бабушка захотела лежать здесь, рядом с дорогим ей человеком.
Разложив цветы по могилам и приведя в порядок те, которые в этом нуждались, я пошла домой, медленно передвигая ноги. У меня было отвратительное чувство, будто я только что проводила в последний путь свою дорогую бабушку. В прошлый раз было легчетогда со мной был Георгий, понимающий и сочувствующий.