Да и где было нам им учиться? Мы же здесь существовали, как первые христиане в римских катакомбахлишь бы веру сохранить. Жили как на вулкане Везувия. Ах, что было, что было, вам такого и не представить.
Теперь, по его словам, всё радикально переменилось. Открыты запертые и оскверненные большевистской сворой храмы, молодые венчаются, покойники отпеваются, в школах введен Закон Божий.
Я сам преподаю, не чураюсь. А детишки-то, детишкитянутся, словно бы и не было жидовской коммунии. И ведь ни о чем раньше не ведалини о Новом Завете, ни о Ветхом. А теперь вот узнаю́т, разумом просветляются.
Я проявил любопытство, возможно излишнее.
Не могли бы вы сказать, отец, как в процессе преподавания решается еврейский вопрос. Ну вот, скажем, Ветхий Завет
Поп прыснул, сообразив, куда я веду разговор.
Это вы о жидах, что ли? Я уже знал русское слово «жид», еще от Зорицы, у них по-хорватски оно звучало так же и происходило от нашего giudeo. Так я о них вовсе не говорю, зачем смущать юные души? Вы вот в Италии как выкручиваетесь?
Не знаю, пожал я плечами, в мои школьные годы подобной проблемы не было.
Отец Филарет испытующе поглядел мне в глаза и наставительно заметил:
Проблема была всегда, только вы ее не замечали. И что бы мы делали без нашего фюрера? А тут, не поверите, одним ударом двух зайцеви от проблемы избавляемся, и народ обращаем к Богу.
Это как? не понял я.
А мы объявили по селам да деревням, в его речи я уловил русское слово «хутор», вероятно и обозначавшее деревню, кто не покрестится сам или детей не будет креститьтот еврей, ну и, понятное дело, его того Толпами в церковь повалили, даже самые безбожники. Были дни в прошлом годув день по семьдесят душ обращали, он лукаво подмигнул. А у вас в Италии много безбожников?
Знаете ли, протянул я задумчиво, мы не ставим задачи поголовной евангелизации.
Грубер добавилпо-русски, но с последующим переводом для меня:
И вообще у нас другие задачи, отче, почитайте основополагающий труд Альфреда Розенберга. Большой специалист в духовной области.
Отец Филарет уловил сарказм и пожевал задумчиво губами.
Да, да, понимаю. Но у нас в России, то есть на Украине, всё совсем по-иному. Надо восстановить разрушенное жидами и коммунистами. Одно плохо, священников не хватает. Мне вот теперь приходится сразу несколько приходов окормлять. Одного попа неделю назад ваши как бы лучше сказать увезли. Не о том думал. Абстрактные представления о христианстве, неуместные в наше время конкретных дел. Не стоит этого записывать, я лучше что-нибудь о духовном возрождении.
* * *
Несмотря на целый ряд неожиданных препятствий и еще одну незапланированную ночевку, долгожданный момент наступил. Справа открылось море, слева заблестели озераи мы, сквозь густую линию постов и заграждений, постепенно углубились в Крым. Пейзаж изменился не сильно. Немножко поблёкла степьздешняя почва была сильно просолена, но рядки пирамидальных тополей и появлявшиеся то и дело россыпи белых домиков мало чем отличались от виденных нами прежде. Правда, резко увеличилось количество военных грузовиковот буквосочетания WH буквально рябило в глазах, а в небе то и дело проносились охранявшие трассу немецкие истребители. Наша цель была ближе и ближено снова вмешалась судьба.
В какой-то момент наш шофер сообщилгорючее на исходе, пора заполнять бензобак. На первой же заправке нам сказали, что придется подождатьиз-за операций на Керченском полуострове весь бензин на счету и сейчас его выделяют лишь тем, чье присутствие в зоне военных действий совершенно необходимо. Грубер не стал доказывать, что нахождение под Керчью корреспондентов и пропагандистов не менее важно, чем грузовиков с боеприпасами, это бы было неправдой. Стоически перенеся удар, он заглянул в свою карту и хмуро спросил у Юргена:
На сколько километров нам хватит?
На пятнадцать, не меньше.
Следовательно, всё идет в соответствии с нашим планом. За исключением Керченской операции, которую планировали не мы, а Левинский. В четырех километрах отсюда расположен учебный лагерь, который я был намерен посетить. До него нам горючего хватит.
Может, там и нальют немного, трезво заметил Юрген.
Кто такой Левинский? спросил я Грубера, когда мы тронулись по проселку, уводившему в сторону от главной дороги.
Генерал-полковник фон Манштейн, объяснил зондерфюрер. Это его первая фамилия, до усыновления. Правда, неплохо звучит? Фон Левинскийистинно прусское имя.
Я равнодушно пожал плечами. Родовая история генерал-полковника занимала меня гораздо меньше, чем его успехи на керченском фронте.
Начальник лагеря майор Бандтке принял нас радушно, накормил обедом, бегло высказался о грядущих перспективах национал-социализма, фашизма, коммунизма и плутократии, после чего устроил обзорную экскурсию по своим довольно обширным владениям. Я не пожалел. Такого количества интересных снимков в течение дня мне не доводилось делать давно.
Большая учебная атака, свидетелями которой мы стали, была великолепна. Грохот пулеметов, разрывы гранат, быстро возникавшие и исчезавшие в высокой траве группки солдат пехотывсё выглядело весьма натурально. Действия личного состава отличались слаженностью и целесообразностью. Огонь стремительно перемещался по фронту, то затухая, то вспыхивая вновь, работавшие в поле нашего зрения минометчики, получив по рации команду, быстро и ловко переносили обстрел на нужные участки, команды саперов стремительно уползали туда, где требовалась их помощь. Порой на поле не было заметно ни фигурки, но я постоянно чувствовалоно наполнено людьми, идущими прямым путем к победе. Ничего подобного в Испании я не видел. Но там была настоящая война со свойственным той беспорядком и бестолковщиной, тогда как здесь всего лишь учения.
Я спросил сопровождавшего нас капитана Шёнера, командира одной из учебных рот:
Стреляют холостыми?
У обороны, кроме гранат и мин, всё боевое, ответил тот с гордостью. Наша обычная практика.
И бывают потери? уточнил я, подумав вдруг, что достаточно одному из пулеметчиков сбрендить и влепить очередь по совершенно открытому наблюдательному пункту, где находимся мы Впрочем, Елена и миланская журналистика перенесут эту утрату спокойно.
Мы прилагаем все силы, чтоб их не было, но солдатам об этом лучше не знать. Их дело самим научиться, как не стать потерей. В целом обучение продумано как нельзя лучше. Надо сделать так, чтобы солдат сам хотел уехать отсюда на фронт. И нам это удается.
После полигона мы прошлись по лагерю. В нем, конечно же, царил идеальный порядок, долженствующий воцариться в каждом месте, где ступит нога тевтона. Бараки были чисты, плац выметен, хотя и не блестел (добиться блеска в пыльной степи возможным не представлялось), и даже сортир, куда я зашел по надобности, практически не вонял.
Санитарное состояние на самом высоком уровне, несмотря на полевые условия, с удовольствием комментировал Шёнер. Солдат сыт, одет, чист, и если бы не усталость от ежедневных многочасовых тренировок, он был бы доволен жизнью. Но последнее в учебном лагере ни к чему. А вот это для тех, кто оказался чести недостоин, продолжил он, подводя меня и Грубера к деревянным клеткам, в одной из которых в полусогнутом положении находилось существо, отдаленно напоминавшее человека. Некоторые, впрочем, исправляются.
А если нет? поинтересовался я, моментально осознав, что тот, кто в клетке, не исправится никогда.
Не стоит писать об этом, посоветовал Шёнер, ведя нас дальше, но голод и жара помогают довольно быстро избавиться от балласта. В конце концов, это естественный отбор. Мы всего лишь его ускоряем. Наша задачасделать из наличного человеческого материала то, что послужит Великогерманской империи и, в конечном счете, созиданию нового мира. Ведь у нас и у вас любят поболтать о сверхчеловеках, римлянах, германских доблестяхв том числе и те, кто далек от всего этого и никогда ни на йоту не приблизится к идеалу. Мы же на практике делаем сверхлюдейвот из этих вчерашних мальчишек. Ну, а отходы неизбежны в каждом производстве. Кстати, могу предложить хорошее название для вашего очерка: «Здесь закаляется сталь».