Будущее объединенной Европы, говорил он, почему-то улыбаясь, зависит от нас, и только от нас. Нас всехнемцев, итальянцев, испанцев, французов, финнов, хорватов и небольшая пауза, украинцев. Это потребует жертв, но жертвы не будут напрасны. Вознаграждением за них станет процветание вашей спасенной от большевизма и московского империализма родины. Но мы спасем ее не только от Московии. Не менее опасен империализм Северо-Американских Соединенных Штатов. Доподлинно известно, что еврейскими воротилами Нью-Йорка уже запланировано расчленение бывшего Советского Союза, иными словамиРоссии и Украины. Эти территории будут разбиты на множество псевдонациональных марионеточных государств, подвергнутся колонизации, в которой примут участие негры и американские монополии. Если мы проиграем, черные придут в ваш дом и станут его хозяевами. Дальнейший этапреставрация капитализма в наиболее уродливых формах.
Аргументация Грубера показалась мне непоследовательной и неубедительной, настолько разнородными были основные тезисы. Однако туземцы считали иначе. Они переглядывались, перешептывались, кивали головами. Некоторые кое-что записывали.
Когда Грубер окончил, посыпались вопросы. Поскольку мой переводчик находился на кафедре, я понимал лишь те, что задавались по-немецки. Так, длинноволосый тип, читавший доклад о фольклористе и представившийся доктором украинской филологии Ярославом Луцаком, спросил о полуострове Крымскоро ли тот будет реально присоединен к рейхскомиссариату Украина?
Вряд ли, твердо ответил Грубер, на этот счет существуют иные планы, поскольку Крым исконно германская земля. Вспомните древних готов.
Ответ зондерфюрера не удовлетворил Луцака. Он обиженно скривил лицои тут же подвергся нападению с другой стороны. Раздался громкий смех, выкрик: «Что, получили, милейший?»и с места вскочил бородатый старик в старомодном, двадцатилетней давности, пиджаке. Вспыхнула перебранка, в которой часть зала была на стороне старика-профессора (звали его Ненароков), тогда как другие поддерживали Луцака. Горячий диспут продолжился на местном наречии. Я не мог понять, о чем они спорили, и безмерно об этом жалеюнакал страстей позволял предположить нечто в высшей степени увлекательное.
То, чего не мог понять Флавио Росси
А говорили они вот о чемкрича, жестикулируя и самозабвенно ненавидя друг друга.
Сначала вскочивший с места профессор Ненароков выпалил по-немецки:
Что, получили, милейший?
Продолжил он, однако, по-русски:
И вообще, господин Луцак, не нужно вводить в заблуждение дорогих гостей. По-нашему, никакой вы не доктор, а всего лишь магистр. Доктор это я! Настоящий, не галицийский.
В этом месте раздался одобрительный смех той половины зала, что поддерживала Ненарокова.
Доктор? свирепо передразнил его Луцак. Жалкий профессоришка, получивший свое звание от царского режима!
Я представитель русской науки. Я получил свое звание в университете святого Владимира. Я четыре десятилетия трудился на ниве народного просвещения. Я был общественным деятелем нашего края. Мои сыновья сражались в русской армии против большевизма. Меня лично знал генерал Бредов. А вот вы тутникто!
Ответ доктора Луцака, будучи слабо связан с высказыванием оппонента, ответом, по существу, не являлся. Такого рода реплики вообще были характерной чертой его полемического стиля, и оставалось лишь гадать, где он этому научился.
Украинское крестьянство дважды изгоняло большевиков из Украины, в то время как ваши «русские армии» отсиживались в Крыму!
Ненароков отреагировал моментально, слышать алогичные доводы Луцака ему было не впервой.
А какое отношение вы имеете к этому крестьянству? И где отсиживались тогда вы? В своей сраной Галиции? И позвольте заметить
Нет, не позволю! перебил его Луцак. И я вам не хо-хол! Прошу представителей германского командования обратить внимание на подобные высказывания подобных, с позволения, личностей! Личностей, которые в своем узком кругу смеют поднимать вопрос об использовании в школьном и высшем образовании московского языка, подвергая таким образом сомнению итоги украинской национальной революции и действия германских властей!
Нечего тут клеветать на малороссийский народ, прокричал в ответ Ненароков. Не было у нас никакой национальной революции. Была петлюровщина, махновщина, а потом большевистская украинизация! И заметьте, господа, этот галичанин, ко всему, еще доносчик! Но я знаю, доктор Грубер не из тех людей, что стали бы прислушиваться к гнусным инсинуациям этого господина.
Не обращая внимания на Ненарокова, Луцак продолжал излагать свое видение истории последних десятилетий.
Местью большевистского режима стал искусственный голод в Украине, явившийся геноцидом станового хребта украинской нацииукраинского крестьянства
Ненароков, который, в отличие от Луцака, слышал не только себя, окончательно рассвирепел.
Геноцид русского крестьянства, сопротивлявшегося большевистской украинизации!
Московский наймит! заклеймил его Луцак.
Дурак, болван, осел, невежда! Такой, как вы, мог защитить магистерскую диссертацию во Львове только на украинской кафедре или в каком-нибудь тайном «университете», ни на одну приличную кафедру в настоящем университете вас бы попросту не пустили!
Докторскую! взвыл Луцак. И что вы называете «приличными кафедрами»? Польские? Что такое «настоящий университет»? Прошу господина Грубера обратить внимание
Ненароков смерил его презрительным взглядом.
Я же говорил, жалкий доносчик. Но наше различие, милостивый государь, не только в этом. В отличие от вас, я потомок запорожских казаков и нахожусь у себя дома. Это мой город, пусть ему до сих пор не возвращено историческое название и он носит имя большевика и украинизатора.
На сей раз он был услышан.
Так вот вы чего захотели! со злорадством расхохотался Луцак. Мечтаете о возвращении царизма? Черта вам лысого! Никогда больше украинские города не будут называться именами царей и царских сатрапов. Господин Грубер дал нам ясно понять, что реставрации Германия не допустит. Ведь, правда, господин Грубер?
Когда Луцак произнес свою последнюю, обращенную к Груберу фразу, тот неопределенно пожевал губами. То ли ему не хотелось поощрять Луцака, то ли он не желал обижать Ненарокова. Профессор же, видно, решил, что Грубер на его стороне. Когда заседание кончилось, он поспешил ко мне и Груберу и, подойдя почти вплотную, доверительно заговорил по-немецки:
Ваш доклад был, конечно же, интересен. Но я хочу подчеркнуть, что настала пора сделать решительный акцент на деле возрождения русского народа. Сейчас мы раздроблены и задавлены последышами большевистских украинизаторов, которым ненавистно само имя моей многострадальной родины. Настоящая русская интеллигенция выбита, эмигрировала, запугана или измучена борьбой за существование. Единственной силой, которая может содействовать возрождению России, осталась русская православная церковь. Германии следует иметь это в виду. В этом месте профессор печально вздохнул. Однако мне кажется иногда, что Германии нет никакого дела до возрождения нашей страны.
Зондерфюрер поспешил заверить, что дело у Германии есть до всего, и мы тепло попрощались. Ободренный профессор поспешил с благой вестью к кучке единомышленников, столпившихся возле карты, отражавшей новое территориальное устройство континента. И тут же рядом появился Луцак. Обдав нас легким запахом дешевого одеколона (я поспешно отодвинулся), он заговорил с нами очень мягким и вкрадчивым голосом, произнося слова немного нараспев. Немецкий, не столь правильный, как у Ненарокова, звучал в его устах гораздо естественнее, а выговор напоминал один из южных диалектовбаварский, австрийский, богемскийкороче, что-то в этом роде, я не специалист в германской филологии.
Великолепно, просто великолепно, уважаемый коллега. Тема раскрыта, выводы сделаны
«Знаки препинания расставлены», подумал я.
От похвал Ярослав Луцак перешел к сути дела, заочно продолжив свой спор с Ненароковым и беспощадно того разгромив, не переставая при этом вопросительно поглядывать то на Грубера, то на меня и спрашивать: «Ведь верно, господа? Вы со мной согласны?» Грубер терпеливо выслушал его до конца, после чего мстительно поведал Луцаку о казусе, случившемся в школе, а именно о моей промашке со стихами господина Кобыльницкого. Луцак, как ни странно, пришел в восторг.