Механики-фотоспециалисты монтировали внутри бомболюков стальные рамы. К ним они прикрепляли фотоаппараты. Появился рабочий из ремонтных мастерских и принялся выпиливать в створках центрального бомболюка большой круг. Я догадался: отверстие под объектив. Затем фотоспециалисты протянули электропроводку из бомболюка в кабину летчика. Там рядом с панелью приборов к имевшимся десяткам тумблеров прибавилось еще несколькодля включения фотоаппарата.
Механики работали весь день, но успели оборудовать всего два самолета. Майор сам проверял их работу и остался доволен. Фотоаппараты были настолько большимичуть ли не с кухонную плиту, что в центральном бомболюке совсем не осталось мест для подвески бомб. И это нас очень удивило.
А чем же летчик будет бить фашистов? спросили мы майора.
Молодые, а забияки! лукаво улыбнулся Морозов. Вам бы только бомбы швырять. А ведь есть и другие задачи
Не понимаем, товарищ майор. Объясните!
Много будете знать, скоро состаритесь! И майор, загадочно улыбнувшись, натянул на лоб фуражку и удалился вместе с фотоспециалистами.
ЦЕНА ПЕРЕУЧИВАНИЯ
Первый день службы на аэродроме Монино запомнился навсегда. Инженер эскадрильи Петр Фисак появился неожиданно в нашей казарме на третьем этаже. Он был чем-то встревожен. Обвел нас усталым взглядом и сказал:
Старшие сержанты Майстров и Вы. Как Ваша фамилия? обратился он ко мне. Так вот, вы двое пойдете в караул.
В караул, так в караул. Хотя обычно в караул посылали мотористов. Мы же, выпускники училища, по всем статьям были «старшие»: старшие сержанты по званию и старшие механики по должности. И приравнивались по служебному положению к кадровым техникам-лейтенантам. Мой тезка, розовощекий Майстров, резонно возразил:
С чем пойдем в караул? С пистолетами?
Верно, нам только что выдали пистолеты, а мотористамвинтовки. И Майстров добавил тверже:
В карауле стоят с карабинами.
Возьмите винтовки у своих мотористов. Тут особый случай, отрезал Фисак.
Инженер торопил нас одеваться, придирчиво оглядел наши шинели, целы ли пуговицы, блестят ли. Все было в ажуре. Боевая авиация, как мы вскоре убедились, требует высокой дисциплины. Она не признает муштры. Но удивительное дело: подтянутость, аккуратность, исполнительностьвсе, что мы усвоили в училище и называем воинской дисциплиной, продолжало жить в нас без понуканий начальников. Выходит, крепкие корни она пустила в нашем сознании. А ведь всего полгода мы были курсантами.
У подъезда нас ждал грузовик. Ехали недолго. Полуторка затормозила возле кустарника, за которым виднелось гарнизонное кладбище. Мы присоединились к группе товарищей и узнали от них, что назначены в почетный похоронный караул.
Хоронили сразу шестерых жертв авиационной катастрофы. Во время учебно-тренировочных полетов над аэродромом столкнулись два бомбардировщика Пе-2. В каждом было по три члена экипажалетчик, штурман и стрелок-радист. В одном из самолетов находился «четвертый лишний» механик фотослужбы. Он летел без парашюта. Впрочем, прыгать было бессмысленно: самолеты шли на малой высоте. Лишь один из летчиков сумел выброситься. Его парашют полностью не раскрылся, но произошло чудо, редкое в авиации: летчик упал на линию электропередач, и стропы его парашюта зацепились за электропровода. Это смягчило удар о землю. С тяжелыми увечьями он был направлен в госпиталь, поправился, начал летать, но в грозные дни отступления, выполняя боевое задание, однажды не вернулся из вражеского тыла.
Обо всем этом мы узнаем позже. А сейчас мы, молодые сержанты, расставлены по двое у изголовий нелепо погибших товарищей. После краткой прощальной речи комиссара полка Настоящего звучит команда «Заряжай!». «Огонь!.. Огонь!» Наш воинский салют в память о погибших звучит нестройно. Волнуемся. Скорбим. Происшедшее не укладывается в голове.
Удрученные трагедией, мы молча шагали с кладбища в гарнизон. Винтовки болтались на плечах, задевая штыками за кустарники. Моя дружба с Майстровым помогала мне в нелегкой технарской службе. Ведь в одиночку не справиться с обслуживанием и подготовкой двухмоторного самолета к боевому вылету. Скажем, невозможно опробовать работу рулей управления. Кто-то один должен сидеть в кабине летчика и вращать штурвалом. Второй снаружи проверять свободный ход элеронов. Одно время старший механик Майстров был «безлошадным». Не хватало на всех новой техники, а однажды его самолет не вернулся с боевого задания. Он ходил как неприкаянный по аэродромной стоянке, пока его не определили ко мне в помощники. Очень кстати. Мои штатные механик Григорьев и моторист Федотов не кончали училищ и способны были на работу типа подай-принести, вытри стекла кабины и зачехли моторы. Им не доверяли даже накинуть гайку и завернуть ее ключомбоялись, что загонят резьбу. Пройдет время, и они тоже станут настоящими специалистами.
Мы с Владимиром съели не один пуд соли. Находили и устраняли неисправности в моторах, регулировали клапана, меняли карбюраторы и прочее-прочее. Напарник работал споро, безотказно, отлично освоил бомбардировщик. Современный по тем временам самолет был начинен хитроумными агрегатами и автоматикой.
Когда в полк прибыла первая «пешка», мы с восхищением принялись рассматривать новинку. Несмотря на разъяснения, мудреным казался кожаный шлем с теплой прокладкой, оборудованный двумя радионаушниками и двумя пуговицами-лорингофонами, которые прижимались к горлу. Новинка сразу полюбилась авиаторам. В воздухе члены экипажа могли переговариваться друг с другом, как по телефону, сигнализировать об опасности, передавать результаты наблюдения.
Бесконечное количество загадок, которые мы пытались разгадать, осваивая новый бомбардировщик, стремительность нараставших событий на всех фронтах, тяжелые думы о судьбах нашей Родины занимали все наши мысли. Но страшная катастрофа, унесшая жизни товарищей, нет-нет да и отзывалась острой болью. Она напоминала: в авиации малейшая оплошность, пустяк грозит гибелью. Значит, каждый винтик, каждый агрегат надо проверять и перепроверять. В этом заключалась наша малозаметная на первый взгляд наземная служба.
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
И вот настал долгожданный день: переучивание на новых бомбардировщиках закончено, полк готов к боевой работе. Рано утром 3 октября наиболее подготовленные экипажи улетели в тыл фашистов.
Как заведено в авиации, механики поднялись раньше всех и затемно прибыли к самолетам, чтобы запустить и прогреть моторы, проверить все жизненно важные узлы машин и спецоборудования. Я со своей командоймехаником Василием Григорьевым и мотористом Павлом Федотовымпомогал младшему технику, лейтенанту Григорию Бельскому, который обслуживал новенький Пе-2, закрепленный за командиром эскадрильи.
Рассвет чуть забрезжил, но чистое небо стало затягиваться облаками. Приподнятое настроение омрачилось опасением, что боевые полеты могут отменить. Облачность сгущалась. Но вот со стороны казарм показалась тень двигающегося грузовичка. «К нам или в соседнюю эскадрилью?» К нам, к нам!
Через борт затормозившей машины перепрыгнул боевой друг нашего Батиштурман Политыкин. Сам комэск уже вышел из кабины и слушал доклад Бельского.
Товарищ командир, самолет к вылету готов! Все в порядке!
Вольно! Коли в порядке, то полетим, спокойно ответил командир и начал пристегивать лямки парашюта. В этот момент я услышал, как моторист тихо сказал механику Григорьеву:
Как же в порядке, когда бомбы не подвешены?
Не твое дело, ответил Василий. Приказано стоять «смирно», так стой!
Хочешьстой, а я не буду! Ведь была команда «вольно», упорствовал моторист. А что бомб нет, пойду скажу старшему.
Мой моторист, хотя и младший по званию, годами был старше нас. Родом из псковской деревни, молчун, себе на уме, иногда в час досуга вдруг осаживал иного механика-горожанина, пускавшегося в рассуждения о сельской жизни. За невозмутимость, хладнокровие и большую рассудительность его стали величать Пал Карпычем.
Моторист подошел ко мне и повторил вопрос, с которым обращался к Григорьеву.
В следующий раз возьмет бомбы, сказал я, а сегодня Батя летит на разведку.
То-то и оно, успокоился Пал Карпыч.