Полынин также описал в книге воздушный погром аэродрома Выползово 21 марта 1943 года. Я был свидетелем этой мощной фашистской бомбежки и чудом остался жив. Но трагический итог налета узнал лишь из книги генерала. Согласно Полынину, 15 наших самолетов получили повреждения, 17 пришлось списать, погибло 18 человек, среди них 11 медработников (бомба угодила в щель, где они спрятались). Хотелось спросить генерала, что значит «пришлось списать». Среди списанных была и моя «пешка», которая стояла «как на параде» вместе с другими самолетами нашей эскадрильи. В нее попала бомба, и от бомбардировщика остался только пепел. «Случай на аэродроме в Выползово послужил для всех нас горьким уроком», написал Полынин.
Если бы я прочитал эти строки до беседы с Тюриным, наверняка задал бы ему вопрос. Как же так, в июне 41-го вы отчитывали командира полка в Шаталово, расставившего свои самолеты в парадный ряд, а вот приезжая в Выползово, не усмотрели строй наших «пешек» у взлетной полосы. Явная беспечность! Увы-увы! Война и наш боевой путь состояли из будничных побед и обидных промахов.
В тот злополучный день кто-то (комендант выползовского гарнизона, вот кто!) должен был сообщить в штаб Полынину, что над аэродромом пролетел фашистский разведчик. Поднявшиеся «ястребки» не смогли его догнать и сбить. Кроме наших «пешек» фашист сфотографировал около десятка новеньких «мигов», которых перегоняли на Ленинградский фронт. Следовало их «растащить» по стоянкам, капонирам, по опушкам, замаскировать, наконец.
Гибель Столярова переживали все. Тюрин послал людей на поиски упавшего самолета. Но они не увенчались успехом. Наравне со Столяровым в полку высоко ценили второго заместителя Тюринамайора Романова, который регулярно летал на разведку. А вот сам Тюрин отсиживался в штабе. Почему? спрашивал я многих.
Возможно, Трофим Романович тогда, в первый день войны, в первом сражении пережил нервный срыв и стал бояться неба. А скорее всего, командование сложным разведывательным полком, чему не учили ни в одной академии, как говорится, «засосало». И он из лихого летчика превратился в администратора.
«Хозяйство» у Тюрина было огромное. В лучшие времена в полку насчитывалось до 80 самолетов различных типов. Почти целая авиадивизия. В ту войну полки бомбардировщиков, истребителей, штурмовиков состояли из двух эскадрилий, гвардейскиеиз трех. Наш полкисключение из правил. Приказы на разведку поступали от Генштаба по телеграфу и лично по телефону. Указания давал и командующий воздушной армий фронта. А когда полк обслуживал своими данными несколько фронтов, то донесения посылались по многим адресам.
И все же Тюрина тянуло в небо. Ему хотелось хотя бы подышать аэродромным воздухом, пройтись по стоянкам самолетов, «размять ноги» от сидячей штабной работы. Вспоминаю связанный с этим забавный случай. Однажды, когда на аэродроме в Выползово я работал со своей «пешкой», меня обогнала «эмка», легковой автомобиль отечественного производства. Из кабины появился Трофим Романович и направился к нашим самолетам, спрятанным в просеках леса, хорошо замаскированным срубленными елками. Я подумал, что горький урок бомбежки 1943 года не забылся. Помнил ли о нем Тюрин, шагая к нашим стоянкам?
«ОСОБИСТ» И ЖАЛОБЩИК
Наивными юнцами мы были на войне. Не раз, не два нам показывали фильмы про шпионов, диверсантов, «врагов народа». А нам и в голову не приходило, что в нашу среду может быть заслан изменник. Хотя бы «особисты» лекцию прочитали о «болтуненаходке для шпиона». А может быть, «особисты» настолько хорошо знали наше просоветское патриотическое настроение, что считали ненужным проявить себя. Мы бы отрезали им: «Ты что, с Луны свалился? Среди нас подозреваешь таких-сяких?» А сейчас, когда стучу на машинке эти строки, думаю, разведчик-то улетал один, без пригляда истребителей, далеко в тыл немцам. Мог пролететь от Москвы до Берлина. Многие не возвращались. Все ли выдержали жестокий экзамен- пытку, оказавшись в плену?
В Ленинграде я встречался с летчиками и механиками. У меня был номер телефона некоего Аркадия Иванова, старшего лейтенанта. Созвонились. Я пригласил его встретиться в гостинице. Он сказал, что придет, будет ждать меня у входа в отель. Он меня узнал, а я подумал, глядя ему в лицо: «Где-то мы встречались». В телефонном разговоре я объяснил ему, что жду от него «мемуары» о войне. Он не возразил, а при встрече заговорил:
Владимир Иванович, рад вас видеть живым и здоровым. Вы, конечно, меня не помните. На вашу просьбу отвечу. Нет у меня в памяти боевых эпизодов. Я же не летал на разведку. Не будем тянуть резину. Я был у вас от особого отдела. Понимаете, я «особист».
Сначала я остолбенел, ибо ничего не знал об «особистах» у нас в полку. Потом воскликнул:
Вот и прекрасно! У меня столько собралось материала о подвигах лихих разведчиков и нет ни одного эпизода ЧП. Но ведь они были! Расскажите, надо писать всю правду.
Ничем не могу помочь. Не помню ни одного случая, чтобы из-за ЧП кого-то судили, отчислили. Постойте, а вы знаете историю моего однофамильца, штурмана.
Иванова Геннадия? Знаю, его отчислили. За что, скажите?
Мое участие в этом деле никакое, я справлялся у вашего комэска, капитана Малютина. Он говорил, будто бы Геннадий «плохой штурман, до десяти сосчитать не может». Короче, хвастун, преувеличивал результаты разведки. Да и какое это ЧП? Человека перевели на другую работу, ни в чине, ни в жаловании не понизили. Жив, здоров.
После разговора с Аркадием я посетил его однофамильца, штурмана-неудачника Геннадия Иванова. Впрочем, неудачником он был на фронте. А как жилось на гражданке? Жаловался в штаб ВВС, писал бывшему командиру и другу Анатолию Попову о том, что его дело было несправедливым, ошибочным. Он мог бы летать вместе с Поповым и, как знать, тоже стал бы Героем Советского Союза. А теперь вот живет в «коммуналке», работает управдомом. Получает льготы как участник войны. Он вручил мне бумаги с жалобой, надеясь, что я смогу чем- то ему помочь.
Аркадий наверняка не лукавил, когда говорил, что не причастен к судьбе его однофамильца. Но, поскольку мы не знали о существовании эскадрильского «особиста», то сейчас можно лишь догадываться о характере его информации, справок, которые он готовил и передавал. Возможно, он сообщал о крупных авариях и разбитых эскадрильских «пешках». Такое случалось, но очень редко.
После окончания войны была актуальной тема оставшихся на чужбине советских граждан. Тысячи, если не сказать миллионы из них попали в окружение и плен, были угнаны на работы в Германию. Десятки тысяч умерли в концлагерях. Среди оставшихся в живых многие были честными, преданными Родине людьми. Они хотели вернуться домой. В 1946 году я расстался с авиацией, был демобилизован и выехал в Москву через Варшаву и пограничный Брест. Ехал в польском поезде, в вагоне западного образца, узком, с сидячими местами, большими окнами и дверьми и длинной, во весь вагон, подножкой для пассажиров. Сопровождавший поезд наш лейтенант в форме пограничника предупредил: за несколько километров до Бреста поезд сбавляет ход. В этот момент на подножку вскакивают незнакомые нам люди. Говорят по-русски. Они цепляются за двери, умоляют пустить их внутрь, помочь пересечь границу. То могут быть и честные бывшие пленные, и власовцы и бендеровцы, а то и латышские эсэсовцы и таллинские полицаи-каратели, прислужники немецких оккупантов, и, возможно, просто бандиты. Будьте настороже! Не спите, поезд приходит в Брест ночью. Дверей не открывать! Никого к себе не пускать.
Все произошло, как предупреждал лейтенант. Раздался стук в дверь вагона. Голоса умоляюще просили провезти через границу. А когда за дверью «зайцы» поняли, что на просьбу нет ответа, стали ругаться: «Сволочи! Красная мразь! Мало вас расстреливали». В Бресте долго проверяли документы. Наконец пересадили в наш русский поезд, просторный, с постелями в три этажа. После ночной нервотрепки мы повеселели, выпили, закусили и мертвецки уснули. В Москве на Белорусском вокзале нас встречали толпы москвичек с цветами. Гремела музыка маршей Победы.
НЕБЕСНЫЕ ПЕСНИ ВАНО
Над нашими стоянками, над соснами Валдая беспрестанно кружит стальная птица. Уже полчаса, запрокинув головы вверх, мы с замиранием сердца следим, как тяжелый самолет проделывает сложные фигуры пилотажа, будто легкий истребитель. Из землянок высыпали все летчики и механики не только нашей эскдрильи, но и соседнего истребительного полка.