Но я так и не смогла закончить « тебя больше видеть».
Я уже ничего не смогла. Его руки, подхватив за шею, подтянули меня к себе. И время остановилось
Словно кто-то щёлкнул пальцами: Занавес! Свет! Звук! Когда его губы коснулись моих. И свет погас. Оркестр затих. Тёмная штора отгородила нас от этого мира, оставив мне лишь тоненький голосок сознания, что противно верещал из-за кулис: «Остановись! Что ты делаешь, остановись!» Но я отмахнулась «Заткнись! Да заткнись уже!» и ответила на его поцелуй.
Всего на мгновенье забыв обо всём, растворилась в его горячем дыхании, вкусе его губ, напоре, жадности.
А когда он отстранился, нехотя, мучительно возвращалась в реальность.
Я тебе не верю, прошептал он. Ты хочешь. Я умею читать по губам. Ничего не закончилось, Эль. Ничего. Я это точно знаю, потому что всё ещё вижу тебя во снах. И брежу тобой наяву.
Уличный шум вернулся, когда он ослабил хватку. Но его сбившееся дыхание всё ещё делало все остальные звуки какими-то глухими, чуждыми.
Ты удалил мой телефон, упрямо посмотрела я в его серо-голубые, сегодня как небо над этим городом, глаза.
Да. Потому что дурак, обхватив шею, он гладил большим пальцем мою щёку. Потому что мне казалось, что ты права. Я поверил тебе. Хотя не готов был с тобой расстаться. Не готов был всё закончить вот так. Но я боялся, что, если оставлю твой номер, сорвусь. Услышу твой голос и всё брошу к чертям. Найду тебя. И хочешь ты или нет, но больше не отпущу. И, конечно, всё испорчу, как ты и предрекала. Да, тогда я тебе поверил. Но сейчаснет.
Хочешь всё испортить сейчас?
Сейчас я хочу всё исправить.
Господи, мы же на улице, оглянулась я на глазеющих прохожих.
Да плевать! развернул он обратно моё лицо.
Сейчас всё ещё хуже, Паш. Ещё невозможнее, чем тогда, убрала я его руку.
Нет. Сейчас мне уже всё равно. Я знаю, ты не поверишь, если я скажу, что именно из-за тебя до сих пор не женился. Но это так. И беременна Юлька или нет, для меня неважно. Я не брошу ребёнка, но с ней всё равно не останусь.
Правда? усмехнулась я. А она об этом знает?
Он промолчал, опустил глаза. Стиснул зубы. Вздохнул.
Ну, так я и думала.
Я опаздываю, Паш, шагнула я от него. И ты наверно, плохо слушал. Но дело не в тебе. Яне свободна.
Он схватил меня за руку.
Тот, кто с тобой сейчас, ты ведь совсем им не дорожишь.
Неправда. Он хороший человек.
Даже не сомневаюсь, что хороший. Только ты его не любишь. Я знаю точно: не любишь. Признайся!
И всё-то ты знаешь, освободилась я из его захвата. Что ты хочешь услышать? Что я люблю тебя? усмехнулась я.
Да, он самоуверенно кивнул. Мы ведь давно не подростки, чтобы строить друг другу глазки, дёргать за косички и обмениваться колкостями, правда? И я могу только надеяться на твои чувства, но зато как никогда уверен в своих. А я тебя люблю.
От его слов и пронзительного упрямого взгляда у меня словно плавились кости. Ноги не держали. Сердце сбоило как старенький мотор. Но я упрямо сделал шаг назад.
Мы и дня не повели вместе, а ты уже про любовь.
Мы опоздали на четыре года и опоздаем на целую жизнь, если ты и дальше будешь артачиться.
Яне опоздала, уверенно покачала я головой.
Он замер. Посмотрел на меня с подозрением. И чёрт его знает, о чём он подумал в этот момент, но вдруг поднял глаза вверх, на вывеску, под которой мы стояли.
Это что, гостиница? снова взял меня за руку. Очень кстати.
Паш, нет, попыталась вырваться я. Глянула на часы. Мне правда, пора.
Он достал телефон.
Говори номер. Кого предупредить, что тебя сегодня не будет, упрямо тянул он меня ко входу. Усмехнулся, когда я снова покачала головой. Я же и сам найду кому позвонить. Просто сэкономишь мне время.
Я не могу. У меня есть мужчина. И я им дорожу.
А похоже, не очень. И пойти со мной в эту гостиницуудачный повод закончить неудачные отношения, буквально затягивал он меня в открытую дверь.
И четыре года назад у него бы вышло. Да что там, я бы и десятой доли усилий не проявила, чтобы ему помешать. Но не сегодня. Не сейчас.
Нет, упёрлась я.
Он отпустил руку. И я рванула наутёк.
Эль! крикнул вдогонку. Я ведь не сдамся.
А я пленных не беру, хмыкнула я и прибавила шагу.
На ходу дозвонилась на кафедру, чтобы моих студентов не отпускали.
Ну, почему, чёрт побери, ты не прошёл мимо? Не сделал вид, что мы не знакомы?
Зачем настаиваешь? Зачем сорвал этот поцелуй? Ну добьёшься ты своего, а дальше что? На сколько тебя хватит? На неделю, две, три? А потом? Твоя изобретательная подружка ещё что-нибудь придумает. И ты снова к ней вернёшься. Начнёшь меня избегать, стесняться, тяготиться нашими отношениями, врать.
А я ждать, надеяться, кусать губы, преданно заглядывать в глаза.
Этот бесконечный разговор я вела с ним до вечера. Сама спрашивала. Сама отвечала.
Да, может, я пессимистка. Но скореереалистка. А тыохотник. Тебя привлекает процесс. Азарт. Погоня. Трофей.
Но вот рубеж взят. На стену прибит очередной скальп. Победный кубок выпит. И взмах других пышных юбок, волос, ресниц или хвоста (нужное подчеркнуть) вновь поманит за собой вдаль. А я не та скво, что будет терпеливо ждать на берегу, когда мимо проплывут трупы моих соперниц. Я гордая, уважающая себя, требовательная скво с дипломом, которой надо или всё, или ничего.
Всё или ничего, господин Верейский. И никак иначе.
Глава 10. Павел
А я уже и забыл каково этоцеловать любимую женщину. Когда пульс зашкаливает, руки потеют, в голове тесно, в штанах горячо, а, может, наоборот. Неважно. Важно само это пьянящее чувство близости, сумасшедший убойный коктейль, когда тело, душа и разум, как три стихии, объединяются. И ты хочешь, любишь и вожделеешь однопричудливо уложенный в женское тело набор атомов, генов, веснушек, ямочек и безделушек, единственно нужный тебе. Ты пропал. Вернее, япропал.
И не знал, радоваться или устраивать траур, потому что вспомнил каково это. Разворотил душу как муравейник, снова встретив Её. Мысли бегали, жалили, кусались. Но самый жуткий зуд и паховый чёс ничто по сравнению с неукротимым желанием реализовать единственно возможный вариант развития событий в данном случае: онамоя. Навсегда. Всё.
Но она была права. У неёкто-то там (я поморщился), у меня обязательства. Она занята, я несвободен. И сначала я должен разобраться с тем, что имею, а потом уже втягивать её в новые отношения, если рассчитываю довести их не до ближайшего мотеля, а до «долго, счастливо и умерли в один день».
В чемодан, раскрытый на кровати, я сбрасывал вещи, что могут понадобиться мне в ближайшие дни.
Куда ты летишь? обняв колени, сидела на широком подоконнике Юлька.
Последние недели две она была странная. То взрывалась, орала «Не трогай меня!» на малейшее прикосновение, то становилась тиха, нежна и сама ластилась. То устраивала неожиданные вылазки «ползком по барам» до утра с подружками, то сутки не поднималась с кровати, читала, бесцельно пялилась в телек.
Сегодня с ней и вообще творилось что-то неладное. Рядом лежал ноутбук, и он был закрыт! Её миллион, наверняка, обновлял и обновлял страницу в ожидании новой публикации, а она сидела ненакрашенная, с опухшим носом, красными глазами и не выходила в эфир.
И я всё понимаю: беременность, гормоны, перепады настроения. Но как объяснить синяки, что она от меня скрывала? А, когда я спросил, сослалась на новую массажистку. Телефон, что раньше валялся где попало, теперь прописался у неё в кармане даже когда она шла в душ. И много других мелочей. Например, эти слёзы.
Когда живёшь с кем-то долгое время, привычки, как татуировки словно врастают в кожу. И не найдя её «какие-то цветочки» на привычном месте, я бы так же удивился, как удивился, увидев её с мокрыми глазами. Но на попытку узнать, что случилось, утешить, помочь, она грубо отмахнулась. И я замолчал, отступил, оставил в покое её тайны, раз она не хотела ими делиться.
Я лечу в Нью-Йорк, вспомнив, что забыл мамину «передачку», теперь я пытался разместить среди своих вещей увесистый пакет.
А это что?
Мама Татьяне собрала, я слегка потряс гостинец. Подозреваю, опять её любимые сушки, гематоген и ещё какие-нибудь гостинцы внуку.