Русские войска продвигались вперед. 30 декабря 1812 года в Таурогене прусский генерал Иоганн Йорк, стоявший во главе вспомогательного корпуса в 15 тысяч человек, находившегося под верховным командованием маршала Макдональда и составлявшего арьергард его войск, самовольно решил заключить соглашение о нейтралитете с генералом Дибичем, который командовал авангардом русской армии. Текст соглашения гласил, что все прусские войска, находящиеся между Мемелем и Тильзитом, сохранят нейтралитет при вступлении армии царя на территорию Пруссии{87}. Таким образом, соглашение открыло дорогу русским войскам в тот самый момент, когда Наполеон мог противопоставить им не более 75 тысяч человек, из которых 10 тысяч находились около Познани, 25 тысяч в Данциге и 30 тысяч в окрестностях Берлина{88} под командованием Евгения Богарне. Таким образом, решение генерала Йорка сыграло важнейшую роль.
На первых порах, не желая портить отношений с Наполеоном, Фридрих-Вильгельм для видимости дезавуировал действия своего непокорного генерала, но уже 27 января он писал Александру I, уверяя его в своей лояльности:
«Для меня невозможно выразить Вашему Величеству в полной мере мою признательность за те чувства, что Вы сохранили ко мне, а также то счастье, которое я испытываю, вновь объединяясь с Вами, с Вашей державой и Вашим образом действий. Лишь самые крайние обстоятельства могли разъединить меня с Вами на несколько мгновений»{89}.
Однако в обмен на присоединение к Александру он продолжал требовать возвращения Пруссии территорий, переданных Великому герцогству Варшавскому, а также других территориальных приращений; и поскольку царь отказывался идти ему навстречу в этих вопросах, прусско-российские переговоры не могли привести ни к каким конкретным результатам.
В то время, как русская дипломатия топталась на месте, русские войска продвигались вперед. 30 января 1813 года в городе Зейче Шварценберг подписал перемирие с Милорадовичем и вернулся в Австрию со всем своим корпусом, без боя отдав Варшаву, куда русские вошли 9 февраля. 13 февраля генерал-лейтенант Винцингероде разбил под Калишем корпус Ренье. В середине февраля французские войска под командованием Евгения Богарне вновь перешли Одер. 14 марта в Варшаве начал действовать Верховный временный совет, созданный царем для управления Великим герцогством.
Параллельно русские развернули искусную пропаганду, нацеленную на немецкое общественное мнение. 22 февраля Александр I адресовал прусскому народу, «как и другим народам, сражающимся на стороне Наполеона», прокламацию, которая уверяла: «мы пользуемся нашей победой, чтобы протянуть руку помощи угнетенным народам»{90}. Русская армия двигалась по Пруссии, встречая восторженный прием у населения, и через некоторое время Александр поставил барона Штейна во главе новой администрации «освобожденных» провинций.
Продвижение русских войск в Пруссии и оказанный им прием ставили короля во все более неудобное положение. Наконец, когда Франция отказалась выплатить Пруссии компенсацию в 94 миллиона франков за припасы, поставленные Великой армии в 1812 году Фридрих-Вильгельм III под давлением Штейна решил возобновить переговоры, на этот раз на более выгодных для России условиях. Союзный договор был заключен 16 (28) февраля 1813 года в Калише, где находился царь, и ратифицирован несколькими днями позже, 27 февраля (1 марта), в Бреслау, где обосновался прусский король.
Долгая преамбула украшает текст договора, первый дипломатический текст, вдохновленный российским двором. В нем слышны мистические нотки, тон которых хорошо отражает духовный настрой Александра:
«Полное уничтожение неприятельских сил, проникнувших в сердце России, приуготовило великую эпоху независимости всех государств, кои пожелают ею воспользоваться для своего освобождения от ига, столь много лет тяготевшего над ними от Франции. Первое чувство, коим был одушевлен его величество император всероссийский, ведя свои победоносные войска за границу, было желание присоединить к справедливому делу, столь явно покровительствуемому провидением, своих древних и любезнейших союзников, дабы вместе с ними исполнить предназначения, с коими связаны спокойствие и благосостояние народов, изнуренных многими потрясениями и жертвами. Наступает время, когда договоры не будут уже более перемириями, когда они снова могут быть соблюдаемы с тою религиозною верою, с тою священною ненарушимостью, от коих проистекают уважение, сила и сохранение государств»{91}.
Искренность духовных порывов царя нельзя ставить под сомнение. Они опирались на ежедневное чтение Библии. «С самого Петербурга не было ни дня, чтобы я не читал Священное Писание. Это чтение все больше и больше завладевает мною»{92},писал император своему другу Александру Голицыну. Но договор «о мире, дружбе и союзе» включал в себя не только вступительную часть, но и оборонительный и наступательный союз, цель которого была указана в статье 2:
«Его [союза] ближайшая цель вновь устроить Пруссию в таких границах, которые обеспечивали бы спокойствие обоих государств и служили бы ему гарантиями. Так как сия двоякая задача не может быть разрешена, пока военные силы Франции занимают позиции или укрепления на севере Германии, равным образом, пока держава эта будет там иметь какое-нибудь влияние, то главные военные действия будут обращены прежде всего на этот существенный пункт».
Сто пятьдесят тысяч русских и восемьдесят тысяч пруссаков будут мобилизованы против Франции (статья 3); договор запрещает заключать сепаратное перемирие или сепаратный мир (статья 6) и призывает другие европейские государства присоединиться к двум Державам, подписавшим его. Наконец, в отдельной, секретной статье Договора уточняется:
«Так как полная безопасность и независимость Пруссии могут быть утверждены на прочном основании не иначе, как с возвращением оной материальной силы, какую она имела до войны 1806 г., то его величество император всероссийский, шедший в этом отношении в своих официальных заявлениях навстречу желаниям его величества прусского короля, обязуется сею секретною и отдельною статьею не полагать оружия, пока Пруссия не будет восстановлена в статистическом, географическом и финансовом отношении в размерах, соответствующих ее положению до вышеупомянутого времени».
Это важнейшее условие, как справедливо подчеркнул Тьерри Ленц, «оставило возможность для российских проектов в Польше, если Пруссия получит компенсацию за счет других немецких государств, которые слишком долго будут оставаться союзниками Наполеона»{93}. Калишский мирный договор, таким образом, стал важным успехом России. Сразу же по его заключении Пруссия объявила войну Франции.
Тем не менее этого первого удара, нанесенного по наполеоновской системе, было недостаточно, чтобы гарантировать успех Александра. Теперь он должен был добиться присоединения других немецких государств к русско-прусскому союзу. С этой целью полководцы царской армии разворачивали все более мощную пропаганду. Витгенштейн призвал саксонцев к национальному восстанию:
«Вас поддержат бесчисленные армии России и Пруссии. () Тот, кто не за свободу, тот против нее! Выбирайтеили мой братский поцелуй, или острие моей шпаги. () К оружию! Саксонцы! Если вам не хватает ружей, вооружитесь косами и дубинами»{94}.
Со своей стороны, Кутузов 25 марта подписал в Калише подсказанный Штейном манифест, в котором сообщалось о роспуске Рейнского союза и «возрождении» Германии:
«Их величества император российский и король прусский пришли с единственной целью помочь князьям и народам Германии вновь обрести наследственные права народов, кои были у них похищены, будучи неотъемлемыми: свободу и независимость. Честь и Родину! () Нельзя более терпеть Рейнский союз, эту цепь лжи, при помощи коей узурпаторский дух вновь сковал разъединенную Германию».
Ниже в том же документе Кутузов говорит и о будущей участи Франции: