Гринька как подошел к назревающим кулачкам, так сразу и заприметил в стоящей напротив стенке Пашку. Коломесились пока еще мальчишки, но уже чувствовалось, что вот-вот выйдут и парни. К радости Гриньки, первым-то и выметнулся из толпы Пашка. Похлопывая ладонью о ладонь, он напористо пошел вперед, не встречая пока сопротивления. Гриньке того и надо было: коршуном вылетел он на середину и встал супротив Нюркиного обидчика. Пашка растерялся было, но тут же, сбычившись, ринулся на противника. И Гринька занес кулак. Всю злость вложил в свой первый удар, всю силу. Пашка снопом рухнул на зелень выгона, заливая кровью из носа сатиновую рубаху. Гринька даже не глянул на поверженного врага, побежал вместе с годками вперед, ломя чужую стенку. Боковым зрением он видел, как ловко бьется, сбивая с ног коротким ударом кулака противников, его друг Сашка, по-уличному Санчук, признанный среди парней кулачник. А сам невольно думал о побежденном Пашке: «Будешь знать, как лезть не к своим девчонкам!..»
Ох, как же давно это было! Где сейчас Нюрка, Аннушка Сотскова? Пока служил на действительной, она выучилась на агронома и уехала работать в соседнее Афанасьево. Говорят, вскоре там и вышла замуж
Ого! Ну и развспоминался! Этак можно и весь день простоять! Да что же это он прохлаждается, словно бы и дел никаких нет. И Григорий, отставив к стене один костыль, взял прислоненную к верстаку совковую лопату и начал выгребать пепел и желтые уголья из горна.
В деревянном ларе обнаружил немного курного угля, а за кузней откопал в хламе вполне пригодное полосовое железо. На первый случай есть хоть чем косы поклепать. Осталось дело за инструментом и молотобойцем.
К вечеру, когда все уже приехали с поля, Григорий пошел по домам. Как и думал, у одних сыскался молоток, у другихзубило или клещи. А вскоре и вовсе повезло. В село после жарких боев прибыл на краткий отдых казачий корпус Белова. Кавалеристы надавали Григорию столько всякого инструмента, подков и ухналей, что тот радовался, как мальчишка. Ничего, что подковы и гвозди пока будут лежать без надобностипоявятся скоро и у них в колхозе лошади, не век же на коровах пахать да скородить.
Что же до молотобойца, то и он нашелся. Однажды, когда Григорий, раздув огонь в горне, клепал собранные Лукерьей косы, в кузницу шагнул Мишка.
Одному-то, небось, несподручно, дядь Гриш? сказал он, поздоровавшись.
Григорий промолчал, потом спросил парня:
Ну и с какой ты заботой ко мне?
Можно я у вас помощником буду, молотом бить?
Бить молотомодно, а молотобойничать, брат, другое дело! Посерьезнее.
Научусь, дядя Гриша! Давайте попробую!
И остался с того дня Мишка в кузнепонравился он Григорию.
А вскоре пришел к нему еще один помощникСемка. Привел его в кузню Мишка.
Вот он у нас будет горн раздувать.
Григорий при виде незрячего подростка глубоко вздохнул, но ничего не сказал, а только молча кивнул головой
В распахнутую дверь кузни широким потоком льется вешний солнечный свет, озаряя даже темные углы и закоулки. Семка сидит на ларе и, держась за шест, качает мехи. Григорий и Мишка чинят сошники. Уютно, по-домашнему пышет невидимым на солнце жаром горн, позванивает по наковальне ручник.
Ожила кузня, наполнилась живыми голосами, веселыми звуками металла. Словно и не было у нее тоскливой поры запустения, не стыл от мороза и безлюдья горн, не безмолвствовала наковальня. Человеческие руки вдохнули в ее душу тепло, пробудили от кошмарного забытья. И село огласилось извечным, радующим людские сердца, звоном.
Глава пятая
ЗАГОВОР В ЧАСОВНЕ
Покидая Казачье, кавалеристы оставили колхозникам семь выбракованных коней. Лукерья Стребкова рада была без памяти: теперь можно и отставку давать коровенкам. Инвентаря кузнецы наготовили вдоволь, сбруя, хоть и плохонькая, но есть. Повеселее пошли дела в бригаде.
Венька с вечера получил нарядскородить за Таборами только что вспаханное под картошку поле. Табораэто место так называется, там когда-то в старину цыгане любили раскидывать свои шатры. Широкая, поросшая шиповником лощина весною вся в цвету, а неподалеку, в большом овраге, по долине Хомутец течет, вот и облюбовали они это местечко.
Мать чуть свет разбудила Веньку. Тот послушно встал было, но стоило Федосье отойти в чулан, как он снова лег и уснул. Подошла Федосья, глянула на сынишку, свернувшегося калачиком, и, сокрушенно покачав головой, махнула рукой: пусть еще хоть полчасика поспит
А Варька была уж на ногахне спится стрекозе. Взяв ведерко, она упорхнула за водой.
Гляди, половинку черпай! крикнула ей вдогонку мать.
Варька вернулась мигом: принесла полное, по ушки, ведро. Мать пожурила:
Я ж тебе, неслуху, сказалаполовинку! А ты что? Не смей больше по полной носить!
Ладно, мам, ладно. А Веня еще не встал?
Жалко будить.
Да ведь он строго-настрого наказывал, чтоб разбудили в шесть. Ему на Табора ехать, я слышала.
И Варька решительно пошла расталкивать брата. Тот сердито замычал, но все же встал. Пошлепал в сенцы, умылся студеной ключевой водой, вошел в хату совсем проснувшийся.
Поешь молочка, сынок, сказала Федосья.
Не хочу, мам, я лучше с собой бутылочку возьму.
Да и туда хватит, садись поешь.
Правда, еще не хочу
Мать быстро собрала мешочек с харчами, и Венька, прихватив кнут, вышел из хаты.
На бригадном дворе он взял из деревянного амбара, где когда-то, до войны, хозяйничал дед Веденей, сбрую и пошел запрягать каурого меринка. Надел и засупонил хомут, прицепил постромки к валькам, а к ним бороны. И тронул лошадь, бороны кверху зубьями поволоклись, застучали по неровной дороге.
С околицы села открылось широкое поле, пролегшее до Хомутовского леса, видневшегося на горизонте. ВонПрогон, справаКосой верх, слеваМалый, а за ним, чуть подальше, и Большой верх. Еще недавно гут повсюду шли жаркие бои. Крепко досталось фашистам от наших: до сих пор по обочинам дороги стоят брошенные ими машины и пушки.
Веньке вспомнилось, как наши наступали на село от Богомолова сада. Он тогда смотрел в окно. Бежали по Дубровскому верху, который немцы заранее пристреляли из орудий. Венька видел, как в гуще атакующей цепи то и дело рвались снаряды. Он только зубами скрипел от бессильной ярости: как на полигоне, проклятые, расстреливают! Хотелось крикнуть бойцам: ну куда ж вы лезете! Правее, правее забирайте, в обходтам снаряды не достанут! Но до верхадобрых две версты, разве ж они услышат, разве ж им помочь! Позже стало известно, что шли наши бойцы в лобовую атаку неспроста, сознательно шли под снаряды: отвлекая огонь противника на себя, пока батальоны обходили Казачье с флангов.
А потом в хату ворвались гитлеровцы, выбили оконную раму, стали пулемет втискивать. Но он не влезал, и солдаты зло ругались. Они с силой вытолкали мать и Веньку с Варькой наружу. Пули впиваются в снег почти у самых босых ног, кругом громыхает, рветсячто делать? Мать схватила их за руки ив погреб. Там и отсиделись, пока немца не прогнали
Венька не заметил, как подъехал к Таборам. Завел лошадь на пашню и стал боронить. Земля была глудковатая, борона запрыгала по комьям, еле-еле рыхля почву. Пришлось поискать камень и навалить его на борону. Дело пошло лучше. Земля холодила босые ноги, застревала меж пальцами. Но на такие мелочи Венька не обращал внимания. Он только быстрее стал погонять мерина.
Скородил долго, пока не заломило в пояснице. Пекло солнце, стало поташнивать. Вспомнил, что он еще не завтракал. Остановил лошадь, окинул взглядом поле и возрадовался: гектара два, пожалуй, смахнул! Можно и поесть.
Венька отпряг лошадь и отвел ее в овраг, на травупусть тоже подкрепится. А сам взял мешочек с харчами и отправился к часовне, что стояла у большака. Это древнее строеньице, нивесть кем и когда поставленное, укрывалось в густых зарослях сирени. Сюда-то и пришел Венька. Уселся в тенечек, быстро опорожнил бутылку с молоком, лег, подложив пустой мешочек под голову. Легкая истома охватила наломавшееся в работе тело.
Сколько проспалсказать трудно. Пробудил же его чей-то разговор, приглушенно доносившийся из часовни. Что бы это значило? Венька навострил ухо. Разговор было слышно, а слов не разобрать.