Венька поднялся, свистнул собаке, и они побежали по склону лощины, к лесопосадке. Молоденькие тополя, посаженные перед самой войной, вытянулись и уже зеленели. Венька прикоснулся к одному тополькуладонь стала сразу клейкойи подумал: когда-то он вырастет большим? А ведь вырастет! Не будет уж, конечно, войны, все домой повозвращаются. И папа Эх ты, опять!..
Он со зла поддал ногой сухой ком травы и тот разлетелся, соря трухой на молодые листочки топольков. Чем бы заняться? Машинально сунул руку в карман, наткнулся на коробок спичек. О! Постой-ка, Цурюк! Сейчас мы повеселимся!
Он вприпрыжку побежал обратно, туда, где, положив под головы пустые мешочки, уже спали утомленные женщины. Удостоверившись, что они спят, Венька зашел с наветренной стороны и начал поджигать спичками прошлогоднюю траву. Она мигом вспыхнула, как порох, и огонь пошел на спящих женщин. Венька сперва от восторга подпрыгнул, но потом, видя, как огонь неудержимо рвется к женщинам, похолодел от ужаса. Да что ж это он делает! И стал суматошно бить картузом по пламени, надеясь погасить его сам. Но огонь, раздуваемый свежим ветром, уже добрался до спящих. Вот он лизнул Ульянины голые ноги, жигнул Домнуху, и те, почуяв боль и ничего не понимая спросонья, видя только огонь, закричали благим матом:
Ой! Горим! Батюшки! Горим!..
Подхватилась с земли и Настенкапламя коснулось и ее. Побросав жакетки, женщины припустились бежать. Цурюк с лаемза ними, решив, что те захотели вдруг поиграть с ним. И только пробежав с полсотни метров, остановились.
А Венька, не ожидая от своей затеи ничего хорошего, удирал в другую сторону, к селу. «Вот повеселился! хватаясь за голову, думал он. Ну, будет мне лупка!..»
Лупка ему вечером и впрямь была: широкий отцовский ремень походил по Венькепопал под горячую материну руку.
Глава четвертая
В КУЗНИЦЕ
Побыл пришедший с фронта Григорий дома несколько деньков и пошел к бригадирке.
Давай мне наряд на работу, Лукерья, сказал он. Время такое, что сидеть не позволено.
Помолчала с минуту бригадирка, взглянула на его костыли и ответила:
Право, не думала я, Григорь Веденеич, что тебя так быстро к колхозной работе потянет, считала, что имеешь полное право и дома посидетьинвалид ведь. Но коль пришел, выбирай сам, что под силу.
Право-то я имею, верно говоришь. Но у каждого из нас и долг ныне великий А я уж выбрал себе работенку, хоть и пыльна да не денежна.
Ну-ну?
Я ведь когда-то подростком у Максима Сотскова в молотобойцах ходил. Так вот попробую покузнечить: нужда, я вижу, в этом немалая.
Еще бы, вставила Лукерья. Все бороны развихлялись, того гляди, рассыплются. Косы поклепать некому. Картошку нечем перепахивать: ни одной сохивсе сгорели в сарае. Ой, да куда ни киньодин клин
То-то и оно! А ты говоришь, имею право сидеть дома!
А где струмент-то возьмем?
Похожу по домам, может, что и наскребу.
Ну, благодарствую тебе, Григорь Веденеич!
За что?
Вот за все это и превеликое тебе от нас, баб, спасибо.
Выйдя от бригадирки, Григорий покостылял к кузнице. Уцелела она в отгудевшей здесь огненной крутоверти, хоть и стояла без крыши: то ли бурей сдуло, то ль взрывной волной снесло. Но это полбеды, главное, целы и горн, и наковальня, а самое ценноемехи.
Григорий взялся за подвешенный к закопченному потолку шест и разок-другой качнул им: мехи шумно и тяжко вздохнули, и из горка фукнула серая угольная пыль, заточило в косу. В мыслях тут же возникли давние картины
Вот он, Григорий, тогда еще Гринька, коренастый и жилистый подросток, молотобойничает в этой кузне. Кузнец Максим, крупный и стройный, с красным от постоянного стояния у огня лицом, словно врос у наковальни, в фартуке, с клещами в одной руке и с молоточком-ручником в другой. Держит горячую поковку, ручником в такт постукивает и наставляет:
Ты молот-то не задерживай, не рви мускулы: ударил и сразу заводи его на новый удар. Иначе быстро пуп надорвешь. Так! Так! Путем, путем!..
Путем означает хорошо, и это подбадривает Гриньку. Бух! Бух! Бух! мерно бухает послушная кувалда по гулкой наковальне. И это не кто-нибудь, а он, Гринька, кует!
Когда Максим пустым ударом по наковальне дает знак остановиться и ловко сует поковку в пышущие жаром уголья, Гринька живо отставляет молот в сторону и бросает нетерпеливый взгляд на широко распахнутую дверь: не идет ли по дороге Нюрка, Максимова дочка? О на каждый день ходит сюда, обед отцу носит. Гриньке же мать дает с собой еду. И эти минуты, когда Нюрка появляется в кузне, бывают для Гриньки самыми желанными. Увидит ее еще издали, ладненькую такую и недосягаемую, сердечко враз и екнет, забьется сладко. А потом глядит на нее украдочкой и не наглядится: ну всем-то она ему в душу запалаи золотистыми волосами, и пухлыми губками, и курносым, с задиринкой, носомвсе-то в ней ему мило. Он почему-то всегда стеснялся есть при Нюрке и ждал, когда она, сложив в сумку опорожненную отцом посуду, уйдет, зыркнув в его сторону, глазами. Тогда он снимал с гвоздя мешочек, садился на верстак и мигом управлялся со своим обедом. Максим понимающе молчал и улыбался в жесткие усы
Однажды Нюрка пришла с заплаканными глазами. Отдала обед отцу и, даже не взглянув на Гриньку, заторопилась домой.
Ты что, дочка? обеспокоенно спросил Максим.
Да ничего уклонилась та и выпорхнула в дверь.
Гринька не утерпелвыскочил за ней.
Ну чего пристал? сердито обернулась Нюрка.
А я. я и не пристаю, покраснел тот. Узнать даже нельзя, почему плакала!
Почему, почемупо кочану! Тебя не спросилась.
Я думал, тебя обидел кто.
Ну и что, если обидел?.. Пашка Горлов сейчас встретил и говорит, что это ты каждый день заладила на кузнюне в Гриньку ли втрескалась? А когда я ему в ответ сказала пару теплых словечек, он как развернется да
Ну я ему, Горлé слюнтявому, дам теперича! вскипел Гринька
Максиму он не хотел было ничего говорить, но тот уж очень заинтересовался их разговором и пришлось рассказать.
За свою честь, Гриня, всегда умей постоять, только и сказал кузнец и взялся за ручник. Гринька яростно взмахивал молотом и упорно думал, как проучить Пашку, ставшего непримиримым врагом. Нет, он не станет, как тот, подкарауливать его в глухом месте, а отплатит ему при народе.
Случай представился очень скоро: подошла пасха, а с неюцелая неделя кулачных боев на выгоне, по-казачьи, кулачек.
Широченный зеленый выгон кипит от гуляющего, празднично разряженного люда. Там наяривают «страданья» гармони, тут бабы пляшут «колчака», по всему выгону ходят, взявшись под ручку, парами и рядами с веселыми песнями девчата и парни. А вон у земляного вала и кулачки назревают! Здесь один только мужской полмальчишки, подростки да мужикини единой женской души. Это сугубо мужское делопринародное испытание сил и удали, ловкости и бесстрашия, без чего нет мужчины.
Стоят друг против друга, лицом к лицу две живые стенки, ждут зачина, затравки. Начинают, затравляют, как правило, ребятишки. Приняв позу заправских кулачных бойцов, они звонко похлопывают ладонь о ладонь: вызывают сверстников на бой. Ну, давай, давай! Налетай, кто смел! И пошла потасовка! Кулачишки только знай постукивают по головам и бокам. С тыла заходить нельзя, лежащих не бьют, в кулак ничего не брать: нарушишь веками сложившийся обычайсвои же отколотят. Наскакивают и отскакивают ребята, словно петушки. Взрослые одобрительно покрикивают, подбадривают, сами постепенно входя в кулачный азарт.
Вдруг впереди одной из стенок встает рослый парень, в расстегнутой рубахе, с засученными по локоть рукавами. Лихо ударяет в ладони, солидно похаживая, выжидает себе равного, любца. И тот появляется. Вот яростно схватились, кулаки мелькают в воздухе На помощь с обеих сторон выскакивают другие бойцы. Бой принимает грозный вид, от его накатывающегося вала гуляющие с криком и визгом шарахаются врассыпную. А стенка ломит стенку
И когда стенка послабее рассыпается и бой вот-вот угаснет, выходит на середину, лицом к наступающим, высокий и широкоплечий мужик: хватит отступать! Он ждет поединка. И налетает равный ему кулачник: либо сбивает того с ног, либо сам от сильного удара вяло подгибает колени и пластом ложится на вешнюю землю. А тут уж встают новые бойцы, не дай бог, очутиться вблизи: моментом попадешь в страшный людской водоворот сомнут под каблуками. Посторонних кулачный бой не любит, как не любит их и бой настоящий!