Жители Дубровки, по совету нашего командования, заблаговременно перебрались к своим родственникам в соседние деревни. Они знали, с каким упорством дерутся десантники, отстаивая деревни и села, и что остается от них после боя.
Несколько дней мы томились в ожидании. Переговорили, кажется, обо всем: и о настоящем, и о будущем, какое оно будет после войны. От непривычной тишины не по себе было. Выручал «Садко». Он много рассказывал нам о прошлом Новгорода, о его красотах и достопримечательностях. Виктор читал нам стихи Пушкина, Лермонтова. Писал и свои, в которых прославлял наши весьма скромные подвиги и доблести. Стихи были огневыми, только с рифмой не все обстояло гладко. Опыта у нашего поэта еще не хватало.
С особым чувством Витя читал лермонтовское:
Меня могила не страшит:
Там, говорят, страданье спит
В холодной вечной тишине;
Но с жизнью жаль расстаться мне.
Я молод, молод
В этих строках стихотворения как бы заключена была наша суровая действительность. Мы любили слушать Виктора. Нравилась нам его манера читать - просто и доходчиво.
Вскоре наше отделение, и еще четверых десантников послали в засаду. В перелеске, у самого выхода дороги из леса, мы установили и замаскировали два ручных пулемета с таким расчетом, чтобы дорога находилась под перекрестным огнем. Ждали два дня. На третий, со стороны Дубровки, раздались выстрелы, а через несколько минут, как мы поняли, там уже шел жаркий бой. Видимо, «гости пожаловали» в деревню.
Сняв засаду, пошли на выручку к своим. Пришлось идти в обход, через лес, по целинному снегу, который пересыпался под ногами, как песок в пустыне. Чтобы заглушить голод, жевали кончики липовых веток. Когда вышли на дорогу, которая должна была привести к деревне, повалились от усталости. Устали до изнеможения. На лицах выступила холодная испарина. Сон одолевал нас. Казалось, не было силы, которая заставила бы подняться и снова пойти. Длинная автоматная очередь и команда сержанта Юры «Встать!» не произвели никакого действия.
- Ребята, - сказал Юра, вкладывая в это слово всю свою душу, - я знаю, как вы устали, но мы должны идти. Вы слышите, идет бой! Там бьются наши! Нельзя нам задерживаться ни одной минуты!
Виктор, Иван и я подняли головы. Дальние разрывы бомб, заглушенные расстоянием, прогнали сонную муть, прояснили сознание. С трудом мы поднялись на ноги. Хоть и небольшая была передышка, но и она частично восстановила силы. Главное же было в том, что в нас заговорило чувство солдатского братства, взаимовыручки и товарищества,
- Вставайте, вставайте! - Отбросив в сторону всякую сентиментальность, бросая на лица пригоршни снега, мы растолкали и подняли на ноги Сашу, Володю, Женю и всех остальных. Но как ни торопились, как ни спешили, до деревни добрались лишь с наступлением темноты, когда бой уже закончился. Только зарево пожаров освещало мартовское, как фиолетовые чернила, небо, да иногда раздавались одиночные выстрелы и короткие очереди. От деревни уцелела только одна небольшая избенка. В ней разместился штаб батальона. Воронки от бомб и мин чернели по всей деревне. Тут и там лежали тела павших десантников.
Подошедший Цветков выглядел очень усталым и постаревшим. Нелегко, видно, достался ему этот бой. При виде нас он оживился.
- Какие вы все-таки молодцы, что живыми вернулись. От взвода кроме вас осталось всего три человека. Все полегли, но ни шагу назад не сделали, и Кокорев тоже
- Какой был тенор! Сгубили сволочи, - выругался Цветков, повернув голову в сторону ручья.
Что-то новое появилось в характере начинающего комвзвода. Он менялся на глазах и нравился нам положительно день ото дня все больше и больше. Но об этом он, конечно, не знал, так как свои чувства мы держали при себе.
Оглядев нас, младший лейтенант строго приказал:
- Забирайте пулеметы и пошли! Время не терпит. Необходимо новую линию обороны соорудить. Утром гитлеровцы снова могут предпринять атаку. Держаться нужно крепко. Прорвутся - худо нам будет.
Не хотелось мне быть пулеметчиком, но пришлось. Все прежние номера расчетов вышли из строя. Иван и я остались первыми номерами, Виктор и Александр - вторыми. Наши минометы так и застряли на Большой земле. Мы превратились в пулеметчиков, но и с автоматами не расставались. Тяжеленько - зато надежно. Вдвоем с Виктором мы оборудовали пулеметную ячейку в воронке от бомбы. На дне настелили соломы, из досок соорудили что-то похожее на щит с амбразурой. Набили патронами не три, а целых пять дисков. Чтобы в них не попал снег, завернули в плащ-палатку.
Метрах в двадцати от нас, в следующей воронке, рас-положились со своим пулеметом Иван с Александром. В подполье разрушенного дома комвзвода устроил взводный КП.
К утру линия обороны, хоть и с большими прорехами, была оборудована. По правде говоря, в душе у меня на этот раз почти не было надежды остаться в живых, если фашисты подтянут силы и на рассвете завяжется бой. Мало нас осталось, хотя и стоил каждый десятерых.
Утро наступило, начался день, а фрицы играли в молчанку. У самых траншей, занятых ими, стоял подбитый танк с пушкой и двумя пулеметами.
Метрах в тридцати от него, возле сгоревшего сарая, лежала на боку наша вторая разбитая пушка сорокапятимиллиметровка, вместе с расчетом - тремя молодыми десантниками. Они погибли, но до конца мужественно и героически исполнили свой воинский долг. Все было исковеркано, неподвижно и мертво. Я силился представить лица артиллеристов, их движения в последние секунды, когда громадина танка двигалась на них, лязгая гусеницами, изрыгая огонь из орудия и пулеметов. Как же нужно было ненавидеть тех, кто сидел в танке, чтобы вот так стоять, не дрогнув, у орудия и смотреть смерти в глаза! Все говорило об ожесточенности происходившего боя.
Мы ждали ночи, чтобы коротким и решительным ударом вышвырнуть гитлеровцев из траншей и захватить их вновь. Об этом нас уведомил Цветков, приказав быть готовыми в любую минуту. Перед началом атаки на взводном КП появились ротный и комиссар Васильев. Не забыли они и к нам заглянуть.
- Пулеметчики, как дела? - вполголоса спросил ротный, спрыгнув к нам в воронку.
- Ждем сигнала, товарищ лейтенант,- так же тихо ответил Виктор.
Комроты начал объяснять нашу задачу:
- Как только ударит пушка, открывайте огонь. Потом, по команде, не задерживаясь, на ту сторону, через ручей, и как можно ближе подбирайтесь к траншее. И побольше огня! Не давайте фашистам головы высунуть из траншей. Поняли?
- Поняли, товарищ лейтенант, - ответили мы.
Начальство пошло дальше по линии обороны, а я на
правах первого принялся наставлять своего второго:
- Витя, будь наготове, скоро уже. Не отставай от меня и вперед не рвись. Два диска положи в коробку, остальные - в вещмешок.
- Кого ты, Миша, учить вздумал? Впервые мне, что ли? - с ноткой обиды прервал он меня.
В это время выстрел сорокапятимиллиметровки расколол томительную тишину ожидания. Снаряд, как болид, через наши головы понесся на вражескую сторону.
- Атака!
Я нажал на спуск. Десятки светящихся нитей протянулись на ту сторону, по всей нашей линии атаки.
- Вперед, ура!.. - первым бросился в атаку Цветков.
Подхватив пулемет, я выпрыгнул из воронки и побежал пригнувшись. Виктор бежал со мной и кричал Громче всех. Под прикрытием пушки и двух «станковых» мы одним духом- перемахнули через ручей, на ту сторону, и подобрались к самым траншеям. Для исходной позиции избрали подбитый танк. Взобравшись на его броню, установили пулемет на башню и открыли огонь по фашистским автоматчикам и пулемету, строчившему по атакующим траншеи десантникам. С высоты танка удобно было стрелять. Длинной очередью я, словно косой, срезал пучок светящихся трасс, вылетавших из ствола вражеского пулемета. Он смолк.
Воспользовавшись этим, десантники ворвались в траншеи. Закипел рукопашный бой. Сдавленные крики, взрывы гранат, треск автоматов, истеричные вопли фашистов долетали до меня, когда я менял диски.
Бой достиг своего предела, чаши весов как бы сравнялись. Грозное «ура» десантников явилось, видимо, тем довеском, который перетянул чашу победы в нашу сторону.
Мы выиграли бой! Он закончился, и все стихло, как будто и не лилась только что кровь и смерть не пожинала свою жатву.
Любой бой, будь он малым или большим,- это всегда встреча, с глазу на глаз, со смертью. И какая радость испытать после боя счастье жизни и победы над врагом, ощутить окрыляющее чувство воинского успеха! Такое чувство испытывал и я, сидя на броне танка, но не выпуская, однако, пулемета из рук.