- Трудно, знаю. А вести разведку необходимо. Сейчас стало известно, что дивизия будет переправляться через Ворсклу. Заранее отыскать брод - такова ваша задача.
- Значит, в тыл к немцам? - спросил Федотов.
- Да, от этого зависит успех наступления, - жестко сказал полковник. - А вы уже знаете большую часть дороги.
Федотов посмотрел на меня и, словно прочитав в моих глазах свое мнение, спросил;
- Разрешите действовать?
Полковнику, как я заметил по его лицу, решительность Федотова понравилась, и он переспросил:
- Как, как вы сказали?
- Мы готовы действовать. - Разведчик подошел к карте. - Разрешите? - Полковник кивнул. - Вот проселочная дорога, пересекающая шоссе. Здесь гитлеровцы устроили засаду. Но
- Вот то-то, что «но», - усмехнулся полковник. - Хвалю за храбрость и решительность. Однако двоим такая задача не под силу.
В эту минуту в штаб вошел командир одного из наших взводов, лейтенант Стрельников, которого, оказывается, уже успел вызвать Василевский. Худощавый, со впалыми щеками, но всегда бодрый и подтянутый, лейтенант доложил о своем прибытии.
- Прошу к столу. - Полковник сделал секундную паузу, а потом кивнул головой Федотову: - Продолжайте.
- Я уже сказал, что немцы устроили сильную засаду, огневой заслон. Но и у этого заслона, как и у танка, есть уязвимые места. Мы их нащупали - это фланги и стыки. В этих местах найдутся лазейки к немцам в гости.
Василевский подвинул карту к Стрельникову.
- Ваше мнение, товарищ лейтенант?
Лейтенант ответил не сразу. Разбираясь в нанесенной на карте обстановке, он старался запомнить ее и потом уже заговорил;
- Не в лоб же идти, товарищ полковник Раз фланги нащупаны - надо обходить фланги, Федотов и Пипчук будут проводниками.
- Тогда уточним задачу. Возглавит группу лейтенант Стрельников. Необходимо пройти к Ворскле и разведать брод, годный для переправы танков и артиллерии. Действуйте. Времени мало.
И мы опять ушли в тыл врага. Обогнув западную опушку леса, мы проскочили между двумя гитлеровскими полками, только что снявшимися с оборонительных позиций и выходившими на шоссе. Вскоре достигли безымянной пересохшей степной, с отлогими берегами речки, впадающей в Ворсклу, и по ее руслу достигли рощи.
Здесь еще ощутимее потянуло дыханием осени. Деревья, осыпая листья, словно расступились, давая возможность далеко просматривать глубину рощи. Нас это не радовало: если видим мы, то видят и нас.
Лейтенант Стрельников прислушался и, раздвинув густой кустарник, озабоченно буркнул:
- Кажется, мы заимели неприятного соседа. Легкий ветерок доносил чьи-то голоса. Командир группы послал меня и Яковлева выяснить обстановку.
Держа автоматы и гранаты наготове, мы тихопробирались к опушке, прячась за деревья. Голоса становились громче и громче. Наконец роща кончилась. Оказалось, что вдоль опушки проходила дорога и по ней двигалась большая колонна гитлеровцев с повозками. Они, вероятно, отходили к Ворскле. Но это - вероятно. А нам следовало знать это точно. Поэтому мы подползли к густому кустарнику и стали наблюдать за немцами. Неожиданно раздалась команда:
- Хальт!
- Неужели заметили? - прошептал Яковлев. Гитлеровский офицер, подавший команду «стой», махнул рукой вправо. Колонна рассыпалась и хлынула на опушку рощи. Гитлеровцы располагались на привал. «Вот положеньице, - пронеслось в моей голове. - Критичнее некуда».
Надо было возвращаться к своим. Но как? Встать и бежать? Нельзя! Трудность - не друг человеку, а тем более разведчику. Посоветовались и пришли к другому решению: только отползать. Ползти осторожно, так как немцы разбрелись по всей роще.
И тут я допустил непростительную оплошность - задел маскхалатом за старый сухой сук. Он громко треснул. Я оглянулся и увидел в кустах здоровенного гитлеровца, который схватился за автомат. Мы притаились в Кустах. Немец, находившийся от нас шагах в пяти, подозрительно поглядел в нашу сторону, но с перепугу не закричал, а зашипел:
- Партизанен! Русс?!
Почти одновременно, заглушая его слова, застучала автоматная очередь. Немец прочесывал кустарник. Но сноп пуль, скосив ветки кустарника, врезался в землю.
Гитлеровец, держа наготове автомат, испуганно водил глазами по сторонам.
«Значит, нас не видит», - мелькнуло в голове. Я посмотрел на Яковлева. Лицо у него было серьезным, сосредоточенным. Я дернул его за рукав маскхалата:
- Держись!
Рыжеволосый, в мутно-зеленой куртке, с пузатым ранцем за плечами, немец по-прежнему шарил глазами по кустам. Лицо его побледнело от страха, на нем крупными каплями выступал пот.
Секунда решила все. Прицеливаться было уже некогда. Я, пожав другу руку, - мол, что будет, то и будет, - в ярости выстрелил в немца. Фашист упал. Яковлев, привстав, бросил две гранаты в толпу фашистов. Мы дали еще по две очереди из автоматов по толпе и, воспользовавшись паникой, кинулись в глубину рощи.
Гитлеровцы открыли бешеный огонь по кустам. Но нас там уже не было. Мы быстро бежали к своим. Вдруг я почувствовал, что правую руку сильно ожгло. Быстро прорезалась боль. Показалась кровь. «Ранен», - подумал я, и сразу мне захотелось пить. Но мы бежали и бежали к своим. Стрельба стихла, хотя одиночные шальные пули иногда падали у самых ног, ударяясь о стволы деревьев, как будто рядом стучал дятел.
Мы доложили лейтенанту Стрельникову о результатах разведки. Посоветовались. Решили изменить маршрут движения, чтобы избежать встреч с немцами. Но я оказался помехой для разведчиков: рука болела все сильней. Стрельников осмотрел рану, наложил жгут и сказал:
- Дело серьезное.
Да я и сам чувствовал, что дело серьезное. Но что делать - не представлял. Мы ведь в тылу врага, помощи ждать неоткуда, а приказ должен быть выполнен во что бы-то ни стало. Решили, что мне надо где-то подождать два, от силы три дня, пока подойдут наши передовые части.
Ох, как не хотелось расставаться с товарищами. Но что делать? Иного выхода не было. Я быстро слабел, рука набрякла, подташнивало. Я действительно становился обузой.
К полуночи мы вышли на окраину хутора, километрах в двух от опушки леса. Оставили часового, несколько разведчиков, пригнувшись, осторожно подобрались к крайней хате. Окна наглухо закрыты ставнями. Света не видно.
- Неужели никого нет? - тихо сказал лейтенант и осторожно нажал на дверь. Она оказалась закрытой изнутри.
- Спят, - жестом показал Федотов, склонив голову на левое плечо, а сам тихонько, но настойчиво постучал в окошко.
Несколько минут никто не отвечал. Потом в сенях послышались осторожные шаги, и женский голос спросил:
- Кто там?
В этом голосе мне почудилась тревога, но в то же время в нем были и нотки презрения к врагам, поэтому голос прозвучал как-то гордо. Лейтенант приник к щели в двери и прошептал:
- Свои, мамаша. Откройте.
Звякнул запор - железный ломик, и дверь растворилась. На пороге стояла пожилая женщина. Она хотела что-то сказать.
- Тс-с! - успел предупредить лейтенант. - Немцы в хуторе есть?
Женщина, пристально рассматривая нас, молчала. А когда узнала, что мы - советские разведчики, от радости растерялась,
- Сыночки мои, да как же вы так? Ведь кругом фашисты, - дрожащим голосом заговорила она, вытирая слезы. - Только сейчас, ироды, ушли, забрали все. Да вы заходите, заходите.
Разведчики переглянулись.
- Медлить нельзя, - сказал им лейтенант и обратился к женщине: - Вот что, мамаша, нужно спрятать нашего товарища до прихода советских частей или до нашего возвращения. Сможете?
Евдокия Петровна только всплеснула руками.
- Да как же нельзя? Конечно, можно.
Разведчики, попрощавшись со мной и хозяйкой, ушли.
Евдокия Петровна устроила меня в погребе, укрыв всем тряпьем, что нашлось в ее хате, - хорошие вещи давно растащили немцы и полицейские.
Нестерпимо ныла рана. Евдокия Петровна достала каких-то трав и часто перевязывала рану. На второй день опухоль спала.
Но на сердце все равно было тревожно. О себе как-то не думалось. Меня беспокоила судьба не только разведчиков, но и этой милой русской женщины, рисковавшей ради меня своей жизнью. Ведь кругом сновали немцы. Они часто заходили в хату, требуя от Евдокии Петровны то одно, то другое.
А однажды в хату заскочил гитлеровец, схватил Евдокию Петровну за горло и заорал: