Ничего, морщусь я и массирую левую ладонь. Что-то с рукой. Сейчас пройдет.
Джош хватает меня за руку:
Покажи.
Опять мою левую кисть рассматривают и изучают со всех сторон.
Ни хрена себе, да это серьезно!
Не очень, мотаю головой я. С утра все было нормально. Просто я немного устала.
Тогда топай на кухню и сиди на жопе ровно, пока не отдохнешь.
Да я уже почти закончила
Джессика, которая всегда все слышит, подходит к нам и тоже разглядывает мою руку.
Это у тебя давно? Пробовала массаж? И еще иглоукалывание здорово помогает.
Ничего я не пробовала. Само пройдет.
Послушай, когда ты подашь на нас в суд из-за производственной травмы
Успокойся, ни в какой суд я не подам.
Я знаю, но ты все-таки меня послушай. Сядь. Успокойся. Поешь супа. Приложи к руке лед.
Джош силой усаживает меня на стул и решительно заявляет:
На сегодня завязывай с работой. Все, хватит.
Да со мной все в порядке. Сейчас только два часа, и без помощи вам не
И ты правда считаешь, что можешь меня переспорить? щурится Джош. Ну, ты даешь!
Я вздыхаю и покоряюсь. Сжимая чашку с горячим бульоном, я сижу за столом и жду, когда онемевшее запястье начнет оживать. Пожалуй, ребята правы: с этим шутить нельзя.
Послушай, тебе по-любому надо провести этот день с семьей. Иди, наряжай елку, пей эггног, как все нормальные люди.
Я понимаю, что сопротивление бесполезно. А может, Джош и прав. Нехорошо прятаться от родных в канун кануна Рождества.
Стоп. Я ведь не прячусь. Я работаю. Я хотела сказать, «нехорошо работать» и т. д.
Ну хорошо, пойду. Так завтра я вас жду к обеду?
Жди, куда мы денемся. Что принести?
Да как всегда. Алкоголь. Закуски.
Отлично. Так Стеф с Мэттом тоже могут прийти? Это вас не напрягает?
Стефани и Мэттстарые друзья Джоша и Джессики. У них здесь дом, и они приезжают каждые выходные. Поскольку я обычно провожу уик-энд в городе, то встречалась с ними от силы пару раз.
Нет, конечно. Чем больше народу, тем веселее. Джесс уже сказал, что точно придет.
Я пригласила всех, с кем работаю, и уже вывесила на стене самодельную карту, обозначив на ней красным крестиком наш коттедж.
А ты, Хуан, что решил? кричу я в сторону разделочного стола. Придешь?
Куда?
Ко мне. Завтра.
Он вытирает руки белым вафельным полотенцем.
Постараюсь.
Мы можем за тобой заехать, предлагает Джош.
Или я! кричит из торгового зала Джесс. Мне по дороге!
Спасибо. Я постараюсь.
* * *
В свою квартиру я возвращаюсь с огромным пакетом: в нем свиные отбивные и почти три кило баранины для рагу. Пес Роберт встречает меня у дверей, а Эрика, как выясняется, нет дома. Наверняка помогает моим родным закупать продукты, елку и прочее. Я посылала ему пару эсэмэсок, но ответа так и не получила. С трудом засунув мясо в холодильник, я насыпаю в пакет льда и решаю прилечь ненадолго. Пес Роберт тут же прыгает на кровать и устраивается у меня в ногах. Его надо бы согнать, но сил на это нет.
Джули? Ты дома?
Я открываю глаза и вижу, что в комнате уже темно. Конечно, зимой солнце садится рано, но часа три я, наверное, проспала. Лед в пакете совсем растаял. Я сажусь и почему-то чувствую себя виноватой, так же как по утрам, если накануне напилась и не помню, чем кончился вечер: идиотским пьяным звонком бывшему любовнику или ссорой с мужем.
Да, я здесь.
Эрик заходит в комнату, не снимая куртки.
Спишь? А мы гадали, куда ты подевалась.
Извини. Я тебе посылала эсэмэски.
Да, у меня телефон разрядился. И связь здесь все равно паршивая.
Ну, я так и подумала.
Мы с Робертом с трудом поднимаемся с постели. Рука по-прежнему болит.
А мы купили елку. И все продукты. Хотим сегодня вечером куда-нибудь сходить.
Куда?
Мы думали, ты что-нибудь предложишь.
Да тут же полная задница. Даже пиццу не закажешь.
Ладно, что-нибудь придумаем. Все равно сейчас надо идти в коттедж, наряжать елку и пить эггног.
Иду, иду, иду! Я что, и помыться не успею? Сколько сейчас времени?
Я все еще в своей рабочей одежде: грязной, пропахшей мясом футболке и джинсах.
Половина шестого. Прими душ, если хочешь. А потом придумаем что-нибудь с обедом.
Эрик наклоняется и чешет Роберта, который уже успел подставить пузо. Стыдно признаться, но иногда меня раздражает все это внимание, которое он уделяет собаке. Я сдерживаюсь и говорю с ласковым упреком:
Ты испортишь пса.
Каждому приятно, когда ему чешут животик. Правда ведь, нам нравится? Нравится? Носом он игриво трется о мокрый нос Роберта.
Покормим его здесь или там?
Я сам накормлю. Ты иди мыться.
Нет. То есть да. Кажется, иду. Упс.
Откуда у тебя это «упс»? То и дело повторяешь. Дурацкое слово.
Бог мой, до чего же странная вещьсупружеская жизнь. Все подразумевается, ничего не говорится вслух.
Не знаю. Подхватила у кого-то.
Я точно знаю, почему Эрик об этом спрашивает. И он знает, что я знаю. Но ни он, ни я никогда не признаемся в том, что он думает, будто я подхватила это словечко у Д. (это, кстати, неправда, но любое новое слово в моем лексиконе немедленно попадает под подозрение).
Ну хорошо, я кормлю собаку, ты идешь в душ. Может, тебе полегчает.
Может, и полегчает.
Я снимаю грязную одежду и бросаю ее куда-то в сторону мешка с одеждой, который пока заменяет мне шкаф. Мы с Эриком никогда не стеснялись расхаживать друг перед другом нагишом, да и спим всегда без одежды. Когда-то давно я считала, что это знак нашей близости, а теперь боюсь, что дело просто в привычке и равнодушии. Даже не взглянув на меня, Эрик с Робертом уходят на кухню, а я отправляюсь в ванную.
И там целую вечность жду, пока согреется вода.
* * *
На обед мы готовим пасту и сдабриваем ее магазинным соусом. Елку мои родные купили забавную: с лысинами и кривым стволом, у нас в семье такие любят. Мама вовремя вспоминает, что иголки от нее могут навечно втоптаться в хозяйский ковер, и потому мы ставим елку на крыльце и украшаем фонариками, блестящими гирляндами и немногочисленными игрушками, которые я отыскала в кладовке нашей городской квартиры. В куртках мы неуклюже топчемся вокруг дерева и с трудом протискиваемся между колючими ветками и стеной дома, чтобы повесить украшение. Результат получается немного странным, но симпатичным. Через десять минут, когда мы уже сидим за обедом, елка с грохотом падаетее опрокинуло ветром. Папа с братом бегут на крыльцо и еще минут двадцать крепят елку с помощью веревок и проволоки к перилам.
Канун Рождества мы с мамой, как обычно, проводим на кухне. Пока мальчикипапа, брат, Эрик и Робертиграют во дворе в футбол, я жарю на газовой горелке перцы поблано, а на сковородке в оливковом масле подрумяниваю бараний фарш с беконом. Мама в духовке жарит орехи-пекан и крошит кукурузный хлебчтобы стать начинкой для «короны», он должен быть совершенно сухим. Я по-прежнему прикладываю лед к запястью. Сегодня боль опять разбудила меня посреди ночи. Я лежала, глядя в потолок, слушала сонное дыхание Эрика и Роберта, а по моим щекам без всяких видимых причин катились слезы и затекали в уши.
Джесс приходит на пару часов раньше остальных гостей.
Привет! У вас отличная елка. А я не видел елок уже несколько лет.
Привет. Хорошо, если ее опять не сдует. А где Хуан?
Я ему звонил, он не отвечает.
Честно говоря, я и не ожидала, что Хуан придет, но все равно немного разочарована. Мне хотелось, хоть я и не говорила об этом вслух, чтобы все, с кем я подружилась у «Флейшера», собрались сегодня в нашем доме.
Ты давай, заходи. Выпьешь что-нибудь? Есть вино, эггног, куча всякого разного алкоголя и минералка.
Эггног выпью с удовольствием. И, если можно, стакан воды.
Располагайся. Мы с мамой еще на кухне, разумеется.
Разумеется.
Джесс точно такой же, как в магазине: немного заторможенный, тихий, милый. Он предлагает нам свою помощь, и мама тут же усаживает его крошить хлеб. За работой они болтают о махинациях, которые творятся в избирательной комиссии, и о шансах демократов выиграть выборы в две тысячи восьмом году.