Она прижала меня к груди. Я почувствовал, как она дрожит. В ее душе происходило что-то непонятное. Я посмотрел ей в лицо, но в темноте ничего не разглядел, лишь почувствовал, как слезы потекли из ее глаз и упали мне на руку. Я не стал их вытиратьпусть думает, что я ничего не заметил. Как ни был тяжел начатый разговор, я продолжал его:
Не бойся, мама. Я ведь здесь, с тобой, а не на виселице.
Ты-то здесь, но мне жалко тех ребят и их матерей. Не надо было тебе рассказывать о них.
Я понимал ее. Она оплакивала наше общее горе. Я решил задать ей еще один вопрос:
Ответь мне, мама, но только откровенно. Если бы меня убили или повесили, чего бы ты пожелала убийцам?
Она крепко прижала меня к себе, но ничего не ответила, видимо обдумывая, какая месть лучше всего подошла бы для убийц.
Лунный луч проник в комнату, и стали видны морщинки на ее преждевременно состарившемся лице. Блеснули две светлые дорожки слез. Она сидела неподвижно, как изваяние. Помолчав немного, произнесла холодным и суровым голосом:
Смерти, смерти я бы им пожелала! Самой страшной, какая только есть на свете! И замолчала, словно еще раз обдумывая сказанное.
Да, мама, убийцам нужно мстить. И поэтому за тех, кто повешен, фашисты должны расплатиться своими головами.
Что ты говоришь? испуганно возразила мать. Ведь это случилось далеко отсюда. Мы даже не знаем, кто их повесил.
Нет, мама, они недалеко. И потом в каком бы месте ни полетели головы фашистских солдат, это будет месть за смерть наших ребят.
Но кто же им отомстит, если армия не смогла сделать этого?
Армией руководили предатели, потому она и сдалась. А будь там честные офицеры, ты бы увидела, как досталось бы оккупантам.
Ладно, оставь это. У нас пока спокойно, сказала она.
Вот ты сказала, что пожелала бы смерти моим убийцам. А была бы ты благодарна моим товарищам, если б они отомстили за меня?
Она снова задумалась, подыскивая ответ, и наконец сказала то, что думала:
Да, я была бы благодарна им.
Я знал, что ты так скажешь. Вот и матери повешенных ребят были бы благодарны тому, кто убьет вражеского солдата и отомстит за смерть их детей. Верно?
Верно.
Значит, мама, гитлеровцев нужно бить, нужно мстить за наших погибших товарищей.
Что с тобой сегодня? Почему ты только об этом и твердишь? Ты что-нибудь задумал и заранее готовишь меня к плохому? В голосе матери послышались тревожные нотки.
Да нет же, я ничего не собираюсь делать, успокоил я ее. Просто времена такие. Нельзя знать, что принесет завтрашний день. Всякое может случиться. Поэтому ты должна быть готова ко всему.
Мы замолчали. Мать поняла меня и погрузилась в свои думы. Больше она меня ни о чем не спрашивала.
Брат и сестра спали. В комнате слышалось их мерное дыхание и тяжелые вздохи матери.
Последний деньтридцать первое июлявыдался теплым и солнечным. Мой уход никому не бросился в глаза, так как в конце месяца мне часто приходилось отправляться к отцу за деньгами. Перед домом возилась в песке сестренка. Она спросила меня, почему военные сменили мундиры. Мне пришлось долго объяснять, кто эти солдаты в зеленой форме.
Я решил уйти пораньше, чтобы не опоздать на поезд. Это было бы рискованно: где я потом найду Селю? Я подошел к матери. Выслушав все ее просьбы к отцу, стал прощаться. Для нее это прощание было обычным. Для меня женет.
Прощай, мама!
До свидания! Возвращайся поскорей, ответила она.
Как закончу дела, сразу приеду. Не беспокойся, сказал я и побежал вниз по крутому склону. Мне было тяжело оставлять мать, поэтому я поспешил поскорее скрыться за холмом.
Куршумлия осталась далеко позади. Мерно постукивали колеса поезда. Я устроился в углу вагона и принялся думать о друзьях, которых оставлял. Они тоже не знали настоящей причины моего отъезда в Ниш.
Поезд останавливался на станциях и снова продолжал путь. Пассажиры меня не интересовали. Еще немного, и мы будем в Прокупле. Вот мы вошли в туннель. В вагой хлынул дым. Спустя две-три минуты в окна снова ворвался свежий воздух и свет.
Вот наконец и Прокупле. Сколько раз я выходил здесь, когда учился в сельскохозяйственном училище! Не задерживаясь, я прошел через вокзал и направился к Гаричу.
Дорога была пыльной. Время от времени мимо проносился немецкий автомобиль, проезжала двуколка или тащилась телега. Немецкие машины по-прежнему свободно мчались по нашим дорогам, и никто их не останавливал. Но пройдет несколько дней, и здесь загрохочут выстрелы, запылают машины.
Я миновал поворот. Слева шумела река Топлица, справа высились отвесные скалы Пасьячи. Впереди показался мост. Летом, случалось, река пересыхала. Но осенью, в дождливую пору, она становилась бурной и стремительной. Где-то здесь, возле моста, меня поджидал Селя. Но где точно, я не знал. В голове мелькнула мысль: может быть, Селя передумал и поручил встретить меня кому-то другому? Я внимательно оглядывал склоны, всматривался в кусты, свистел, чтобы привлечь его внимание, однако ответа не было. Лишь по-прежнему слышался шум реки да завывание ветра.
У самого моста, на левом берегу реки, начиналась дорога, ведущая к Растовнице. Едва я прошел ее и вступил на мост, как кто-то за моей спиной крикнул:
Эй!
Я обернулся. Над дорогой, на уступе скалы, стоял Селя и махал мне рукой.
Лезь наверх!
Запыхавшись, я добрался до уступа, на котором он стоял.
Я тебя давно поджидаю.
Поезд только что пришел, ответил я.
Я так и думал.
Селя испытующе, с любопытством смотрел на меня.
Ну, как ты себя чувствуешь?
Хорошо, коротко ответил я.
Очевидно, ты все как следует обдумал. Если бы ты не пришел сюда, я не стал бы тебя упрекать. Это нелегкое дело.
Как ты мог так подумать? возмутился я.
Не обижайся. Мне хотелось убедиться, что ты не раздумал.
Селя взял меня под руку и, не сводя с меня взгляда, повел в гору.
Поднимемся чуть повыше. Я тебя познакомлю с одним товарищем.
Кто он?
Товарищ Мика. Мы с тобой видимся сегодня последний раз. В дальнейшем все вопросы, связанные с налетом на отель «Парк», ты будешь решать с ним.
Я удивленно взглянул на него. Мне стало как-то не по себе. Селя сразу почувствовал это.
Не беспокойся, Мика хороший товарищ. В таких делах у v него побольше опыта, чем у меня.
Мы поднимались по склону уже минут десять. Справа тянулся лес. Вдруг Селя свистнулдва коротких и один длинный свисток. Из лесу вышел человек среднего роста, с русыми, начинающими редеть волосами.
Вот товарищ Мика, о котором я тебе говорил.
Мика подошел ближе. Внимательно осмотрел меня с головы до ног. Я спокойно выдержал его взгляд.
Мы вошли в лес. По дороге Мика расспрашивал меня буквально обо всем. Его интересовали мои родители, дом, брат и многие другие мелочи. Я недоумевал: зачем ему это?
Селя сказал, что ты согласен выполнить задание.
Да, я его выполню, твердо сказал я.
Мой ответ ему явно понравился.
Да, швабским офицерам солоно придется, улыбаясь, заметил Селя.
Не сомневаюсь, кивнул Мика. Ты умеешь обращаться с оружием? обратился он ко мне.
Умею.
А с гранатами?
Тоже.
Ты бросал их?
Да, ответил я и взглянул на Селю.
Беседа с Микой была своего рода экзаменом. Он хотел твердо знать, действительно ли я смогу выполнить задание. Я, со своей стороны, стремился быть как можно сдержаннее. Мне не хотелось слишком уверять его в своих способностях.
О деталях операции мы вообще не говорили: для этого еще не настало время. Надо было только договориться о времени и месте нашей встречи в Нише.
Ты когда пойдешь на Ястребац? спросил Мика Селю, на секунду отвлекшись от разговора со мной.
Завтра вечером. Встреча назначена на третье августа. К тому времени у нас уже будет создан свой отряд.
Мика снова повернулся ко мне:
А теперь договоримся с тобой. Сегодня ты поедешь в Ниш. Переночуешь в какой-нибудь гостинице. Об остальном условимся после.
Где мы встретимся?
Погоди, дай подумать Давай завтра в восемь вечера. Знаешь, где Народный театр?
Знаю.
А сквер напротив него?
Тоже знаю.