Горелов уже немало слышал о «святом» и хотел быстрее познакомиться с ним поближе. Теперь, когда исчезла Галя Спасова, а цепочка следов вела к «отцу Даниилу», это знакомство стало неизбежным. Все же, помня постоянные сдерживающие замечания Павленко, его критические вопросы в ходе следствия, лейтенант не спешил с выводами. «Важно обстоятельно и бесстрастно разобраться во всем этом деле», - говорил он себе. Однако само это слово «бесстрастно» казалось ему до обидного неуместным. Разве можно идти без страсти по горячему следу врага? Нет, очевидно, нужно подчинить себе страсть, обратить ее в силу, в логику, научиться терпеливо развязывать самые сложные житейские узлы
На углу Крутой, у ее начала, Горелов заметил мужчину в серой кепке и легком темном пальто. Он не сразу узнал майора, которого больше привык видеть в военной форме.
- Есть признаки, что птичка улетела, - сказал Бутенко, оборачиваясь и раскрывая пачку «Беломора». - Я заходил здесь в два дома, чтобы снять угол. В одном посмеялись над этим «святым», а в другом ждут «чуда». Оказывается, трое суток назад он ночевал у богомольной хозяйки и сказал, что уходит «искать истину»
- А какое же «чудо» он запланировал?
- Толком хозяйка и сама не поняла, да это и простительно - ей восемьдесят лет! Однако мне хотелось бы знать: ушел он из города или просто спрятался? Если ушел, найти его по приметам - дело несложное, а если спрятался, искать будет сложней.
Они остановились у дома17. Это был последний в ряду, старенький домишко над оврагом. Узенькая тропинка вела в глубь двора, к ветхой дощатой веранде. Вдоль высокого прогнившего забора и у полуразрушенного сарая с покосившимися дверьми буйно разросся бурьян. Дальше, по склону оврага, виднелся запущенный, заросший травой сад.
Бутенко первый поднялся по скрипучим ступенькам на веранду и постучал в дверь. Ему не ответили. Подождав с минуту, он постучал снова. За дверью послышалось старческое покашливание и неторопливое шарканье ног.
- Кого там бог несет в такую позднюю пору? - спросил болезненно слабый женский голос. - Ежели ты, Феодора, то отца Даниила нету
Звякнул отброшенный крючок, проскрипел засов, и дверь приоткрылась. Пожилая женщина с грустным восковым лицом удивленно взглянула на незнакомца.
- Да ведь еще только пятый час, мамаша, - вежливо сказал Бутенко, приподнимая кепку. - Извините за беспокойство, но мы ненадолго
- Что ж, заходите, - робко молвила Евфросиния, сторонясь от порога и пропуская гостей. - Мне, больной, что вечер, что ночь, что утро
В квартире было сумрачно, почти темно; ставни здесь, по-видимому, никогда не открывались; в сыром, затхлом воздухе стоял запах ладана и топленого воска. На стенах смутно поблескивало серебро икон; в углу еле мерцал синеватый огонек лампады. В этой первой комнатке, служившей и кухней, жила хозяйка, а остальные, как видно, пустовали.
Чтобы сразу же поддержать и продолжить разговор, Бутенко спросил участливо:
- Как же так, мамаша, вы - больная, и никто из соседей не вызовет врача?
Женщина туже затянула у подбородка узел черного монашеского платка, смахнула какой-то ветошью пыль с грубей, топорной работы скамейки и предложила гостям присесть.
- Люди у нас, дай бог здоровья, добрые. Вызывали они доктора, да только к чему? Все от воли божьей зависит, и у каждого свой крест. В молитве мое исцеление и в святой воде, которой кроплюсь каждую субботу. А вы, добрые люди, не доктора ли?
- Нет, мы заводские, - сказал Бутенко. - Нашей работницей Галенькой Спасовой интересуемся. Кажется, она бывала у вас?
Старушка перекрестилась на образ, вздыхая, присела на табурет.
- Как же, бывала, милая. Скромная такая, ласковая. Отец Даниил горлицей ее называл, а только горлица не удостоилась - Евфросиния внезапно смолкла, видимо решила, что рассказывает лишнее этим незнакомым людям, но Бутенко быстро спросил:
- Чего не удостоилась? Стать послушницей? Ну, какие тут секреты, мамаша, если речь о жизни человека идет?
Хозяйка снова вздохнула и передернула плечами; глаза ее неотрывно смотрели на икону.
- Я разве все знаю? Мне и не положено все знать. Я в комнату к ним не заходила.
- В эту? В соседнюю? - спросил майор.
- Да, в эту
- Здесь жил отец Даниил?
- Здесь он жил и молился.
- А почему он с Галей оставался наедине?
- Он со всеми истинно верующими наедине беседовал.
- Но вот вы сказали, что Галя не удостоилась Откуда вам это известью?
Евфросиния перевела на Бутенко смиренно-равнодушный взгляд.
- Отец Даниил поведал. Галя хотя и добрая, и ласковая была, а в душе ее бес гордыни таился. Потому она и отвернулась от Христа
Бутенко растерянно развел руками.
- Не понимаю, хозяюшка. Так она и сказала, - мол, отрекаюсь?
Лицо хозяйки вытянулось и стало безжизненно строгим; она заговорила тем бесстрастным тоном, каким начетчики повторяют чужие слова:
- Пророк Матфей говорит, что Христос был друг мытарям и грешникам и повторял законникам, что блудницы и мытари предварят их в царствии божьем. Он открыто беседовал с женой-самаритянкой, ел и пил у мытарей и принимал дары блудницы Он всем нам велел наследовать этот пример. А Галя воспротивилась. Она увидела здесь двух женщин, торгующих на базаре, и сказала, что не верит им, ибо они завтра снова будут на базаре обманывать, сквернословить и пить вино. Тогда отец Даниил ответил ей, что Христос останавливался в Вифании у Симона Прокаженного, у мытарей - Левия и Закхея, и сам пил вино
- О, да вы знаете писание! - невольно удивился, Бутенко. - Эти две женщины спекулянтки?
Евфросиния по-прежнему неотрывно смотрела на икону.
- Бог им судья
- Они приносили сюда вино?
- Отец Даниил не чуждался их.
- Он пил вместе с ними?
- Он причащался
- Значит, предварительно «освящал» вино?
- Он освящал и вино, и хлеб
- А Галя тоже «причащалась»?
Хозяйка обиженно вскинула голову.
- Я никогда не подсматривала за ними. Разве только Галя молилась с ним наедине? Приходили разные люди - и молодые, и старики. Одна культурная, вежливая дамочка целыми вечерами с ним просиживала. Если бы, не дай бог, с той дамочкой случилось какое несчастье, - разве я свидетель или судья?
- А как звали эту дамочку? - спросил Горелов. - Как называл ее отец Даниил?
- Как всех: раба божья Мирского имени ее не помню. Помнится только, что была она и в тот вечер, когда Галя ушла и не вернулась. Меня отец Даниил к церковному старосте купить свечей послал. Возвращаюсь - он сам полы моет. Воду вскипятил и какой-то железкой доски скребет. Это, говорит, у меня закон. Я, говорит, всегда чистым жилище оставляю Вот ведь какой человек! Послушницы были готовы ноги ему мыть, а он не погнушался сам тряпку взять и черной работой заняться.
Горелов перехватил быстрый и напряженный взгляд майора; он заметил, как руки Бутенко сжались и побелели. По-видимому, майор придавал какое-то особое значение тому, что проповедник сам вымыл пол. Впрочем, продолжая беседу, Бутенко оставался спокойным, даже несколько равнодушным.
- Вы знали, что проповедник собирался уйти? - спросил он. - Отец Даниил говорил вам об этом и раньше?
- Нет, ничего не говорил. Может, и собирался, а только мне об этом не сказывал
- А когда вы вернулись со свечами, Гали и той дамочки уже не было дома?
- Не было. Он сам полы мыл. Я хотела помочь, так он не позволил и сказал, что утром уйдет
- И ушел утром?
- На зорьке еще.
Бутенко встал и приоткрыл дверь соседней комнаты.
- Вы позволите посмотреть покои отца Даниила?
- Смотрите, - равнодушно молвила хозяйка. - Никаких секретов тут нет. Люди мирно и тихо молились, какой же в том грех?
Евфросиния сняла с гвоздя жестяную керосиновую лампу, вытерла краем фартука закопченное стекло. Горелов зажег спичку, и огонек неохотно переместился на обгорелый фитиль.
- Вы извините, что ставни у меня в доме закрыты, - сказала хозяйка. - Ветром они сорваны были, так пришлось гвоздями заколотить. Дом-то совсем уже обветшал, того и смотри, в овраг свалится
Она взяла ведро и, с трудом передвигая ревматические ноги, вышла на веранду.
Осторожно неся перед собой лампу, Горелов первый вошел в покои «святого».
Бутенко внимательно осмотрел мебель: стол, старую никелированную кровать, шаткие стулья. Проповедник, по-видимому, спал совсем не на голых досках: кроме мягкой перины и одеяла на кровати громоздилось несколько больших подушек.