Нужно было успеть выбраться из леса прежде чем начнут просыпаться хутора. Мы то и дело отдыхали. Ноша становилась все тяжелее, силы были на исходе. Я чувствовала, как распухает рука. Не могла уже сжать пальцы.
Затем ельник перешел в кустарник. Идти стало еще труднее. Белые березки, стройные ольхи, серые осинки. Дождь лил за шиворот, стекал по спине. В свете занимающегося утра неожиданно вышли на шоссе. Оно само выстелилось нам под ноги. Только мы не знали, откуда и куда оно ведет.
Вошли обратно в лес. Спрятать часть вещей, чтобы немного облегчить ношу. Выбрали такое место, которое потом можно было бы легко найти. Труута обнаружила яму под елью с раздвоенной верхушкой. Вблизи от нее лежал приметный красный валун. Такое место должно было запомниться.
Решили оставить в тайнике запасные батареи, консервы, рафинад и сухари. Пока закапывали, комары искусали лицо и шею. Лезли в рот. Тьфу!
Труута сказала:
Запомним ель с раздвоенной верхушкой. Камень красный.
И вдруг!
Труута подняла палец.
Тсс! Слушай! Слыхала?
Да, поскрипывала телега. Очень далеко. Интересно, и кто это тащится в такую рань?
Быстренько привели в порядок свои сумки. Труута проворно, я одной рукой. Берет нашелся. Труута спрятала передатчик на дно сумки под одежду. Она тревожилась: не повредился ли передатчик.
Почему ты так думаешь?
Слезая с дерева, Труута упала, и мешок с передатчиком ударился о землю. Ох, беда!
Будем надеяться, что не повредился, сказала я. Это ее немного успокоило.
Поскрипывание телеги стало слышнее.
Мы продрались сквозь кустарник. Выбежали на дорогу. Увидели: издалека приближалась лошадь. В телеге сидела женщина.
Поплелись по дороге в ту же сторону, куда ехала телега. Словно две хромоногие калеки. Когда женщина в телеге догнала нас, я сказала ей:
Здравствуйте, хозяйка.
Здравствуйте, ответила она и хотела было проехать мимо, но любопытство пересилило. Спросила: Куда путь держите?
Я ответила, что в ту же сторону, куда и она. Женщина остановила лошадь. Спросила, тяжелые ли у нас узлы.
Кладите в телегу, предложила она.
Я пояснила, что мы хотели немного передохнуть.
Откуда же вы идете?
Из Тарту.
Женщина спросила тревожно:
Опять бомбили, что ли?
Я ответила:
Решили уйти. Хватит шуток! Верно?
Женщина позволила:
Садитесь в телегу.
Ехала она на мельницу. Два мешка с зерном были прикрыты соломой. Я спросила, на какую мельницу она едет.
В Лиллвере, ответила она.
Я едва сдержала радостное восклицание: мы случайно нашли правильную дорогу. И теперь находились на безопасном расстоянии от места приземления.
С погодой нам тоже повезло: дождь смыл следы.
Женщина наклонилась вперед, чтобы стегнуть лошадь. По обеим сторонам дороги все еще был лес. Женщина поинтересовалась, к кому мы идем. Сначала мне в голову не пришло ни одной фамилии. Наконец сообразила, сказала:
К Каскам.
Не было сомнений, женщина спросила просто так, чтобы скоротать за разговором путь.
У меня тоже есть один знакомый Каск, сказала она. Его Яаном зовут.
Я покачала головой: такого, мол, не знаю. Хозяйка согласилась:
Откуда же знать-то. Их по всей Эстонии полно. И она рассмеялась: мы как раз проезжали мимо двух берез.
Она принялась рассказывать про того Яана Каска. Что его жена заболела чахоткой. Яан отвез ее в санаторий. Но как только вернулся и распряг лошадь, посадил свинью на откорм. Чтобы зарезать на поминки. И не откладывая стал подыскивать себе новую молодуху. Пообещал, что вызовет оркестр Джона Пори из самой столицы. Играть на свадьбе.
Померла жена-то? поинтересовалась я, побуждая ее говорить. Пусть болтает! Тогда ей будет не до вопросов.
Да, померла.
И он взял себе новую?
Яан-то? Да никто за него не пошел.
Почему?
Кому же захочется?
Женщина объяснила все подробно: в доме и следов уюта не осталось. В комнатах кучами яблоки и картофель. На столе и на стульях лежат тыквы. Ключи висят в задней комнате под присмотром Яана. Каждый кусок он учитывает, каждая вещь у него на счету и под замком. Зато особенно он гордится самодельными корытами для свиней. А еще он хвалится, будто строил себе самолет. Только собрать его ему не разрешили.
Эстонец, и дела его неисповедимы. Поэтому я сказала:
А вдруг он правду говорил?
Ветер угонял тучи и пригонял обратно.
Где вы работаете? спросила женщина.
Я-то?
Да, ты.
В кафе. Официанткой.
В каком же?
У Вернера.
Ах, у Вернера? А другая?
Я подумала: лучше, если будет отвечать одна из нас. А то еще станем говорить вразнобой.
Она парикмахерша.
Женщина обернулась, хотела получше рассмотреть другую девушку.
Немцам локоны выкладываешь?
Нет, она только завивает щипцами усы, сказала я.
Дорога шла в гору. Кончалась в воздухе.
Когда телега взобралась на гребень холма, внизу опять было видно все то же самое: лес по обеим сторонам дороги.
Навстречу шел солдат.
Со штыком на поясе, с палкой в руке. Когда подошел совсем близко, я увидела погоны. Сжала в кармане рукоятку пистолета.
Женщина захихикала.
Ишь, немец идет. Ходил в деревню. Котовать.
Солдат прошел мимо, помахивая очищенной от коры палкой. Ах вот, значит, как выглядит оккупант? Совсем молокосос!
Женщина рассказывала громко: в Тарту на еврейском кладбище немцы сжигали трупы. Весь свет провоняли.
Сказывают, русские взяли Нарву и наступают дальше. Не знаешь, правда ли? спросила она у меня.
Я пожала плечами.
Вы к родственникам идете или на работу наниматься?
Нам сказали, что на хуторе нужны рабочие руки.
Тучи ползли по небу просто так. Дождь прекратился. Но все равно было мокро и серо.
Женщина объявила: до деревни около километра. Впереди были видны три дома и мостик через канаву. Но еще до них ответвлялась от шоссе наезженная лошадьми тропа. Виднелись постройки. Кукарекали петухи. Я показала пальцем, словно узнала:
Вот там и есть тот хутор.
Мы соскочили с телеги. Пошли по наезженной лошадьми тропе. Прокрались вдоль края хлебного поля. Держались поближе к кудрявому лесочку. За ним нашли сарай для сена. Словно по заказу: в стороне от хутора, в укромном месте. Я засмеялась: обрадовалась сараю.
Труута хромала. Она удивлялась, как ловко я задурила голову крестьянке. Сказала:
Я бы и сама поверила.
Здесь луговина была уже скошена. Сарай набит сеном. Труута тут же повалилась на сено.
Ты была готова стрелять в него? спросила она.
Конечно. Изрешетила бы. Или превратила бы в дуршлаг, если тебе это больше нравится.
Труута с трудом поднялась, чтобы повесить пальто сушиться. Сняла туфли.
Что ты думала, когда увидала его?
Прочитала «Отче наш».
Она сняла чулки. Посмотрела на вздувшиеся на пятках волдыри. Снова легла. Сказала:
Я не усну. Я только так И заснула на полуслове. Лежала как мертвая. На белом лице чернели глазницы. Ноги вместе, руки сложены на груди.
До сарая доносилось мычание коров. Собака лаяла хрипло, была не в голосе. Солнце показалось лишь на миг. Затем дождь полил с новой силой.
Я накрыла ее голые ноги сеном.
От нудного шороха дождя тяжелели веки. Уговаривала себя: не засыпай!
Неужели радиопередатчик действительно поврежден? Как же быть в таком случае? До сих пор нам везло. Когда мы лезли по лесенке в самолет, ночь была пугающе ясной. Светила луна. Но постепенно становилось все облачнее. После приземления пошел дождь. И смыл наши следы.
У женщины в телеге были мешки с пшеницей. Разве оккупанты не отобрали все зерно? Может, здесь условия жизни были не такими, как нам объясняли?
С каким ужасом следила я за тем немцем, который давеча попался нам навстречу.
Он прошел мимо нас. Не подозревая, что я держала палец на курке. Три года назад я бы не поверила, что могу убивать. Я еще никого не убила. Пока никого. До сих пор я только спасала людей.
Когда в самолете над люком загорелась сигнальная красная лампочка и провожавший нас летчик подал знак взмахом руки, я сказала себе: «Теперь, Ингель, бери свои крылышки и лети на землю!» Нас обещали выбросить точно в предусмотренном месте. Черта с два! Выбросили далеко в стороне от намеченной точки. Самолет шел на бреющем. В летней ночи видна была земля. Моя родина. За годы разлуки я ни разу не почувствовала себя оторванной от нее.