Однако неделю спустя красный от солнца Сенька уже играл перед столовой босиком, и тесемки его галифе тянулись по земле, а сапоги валялись в разных концах двора.
Дня два подряд шел сильный дождь, глинистая дорога сделалась вязкой, сырой воздух потеплел, журчали ручейки, и за одну ночь вся земля покрылась яркой зеленью.
Пахота подходила к концу. У трактора давно уже иссякли силы, и теперь женщины, много женщин с раннего утра и до захода солнца пахали борозды. Водовоз со своей бочкой тащился на поля и привозил пахарям воду. Это был молодой гражданин, который не протер еще в школе за партой ни одних штанов. Он терпеливо ждал, пока уставшая пахать женщина утолит жажду, потом деловито дергал вожжи, сплевывал сквозь зубы и, не произнося ни слова, ехал дальше. О чем можно говорить с бабами!
А работница вытирала ладонью рот и шла обратно в поле.
Но-о!
Это была не Арабелла, старая шутница, но повадки, казалось, у всех лошадей одинаковые. У стройной солдатки, пахавшей землю, в душе поднималась злоба: попробуй выполни план с такой черепахой! И водовоз услыхал, как солдатка в сердцах сказала лошади: «Эх ты! Беспартийный большевик!» Водовоз не умел еще читать и не знал слов Шолохова из «Поднятой целины».
Высоко в небе пели жаворонки, и бригадир уже прыгал по бороздам со своим метром. Он прикладывал руку к глазам и озабоченно смотрел вокруг. Хорошо это или плохо, но Такмаку принадлежали большие поля. И теперь, когда здесь пахали вдовы и солдатки, поля казались бесконечными.
Колхозники с нетерпением ждали конца учебного года. Каждая пара рук была на счету. Предстояла тяжелая борьба.
Бетти уже не нужны были сапоги Искандера Салимова, и она отнесла их Вареньке. Та предложила Бетти сесть и вытерла передником стул. Но гостья торопилась, и Варенька увидела в окошко, как художница своей тяжелой походкой шла через площадь Карла Маркса.
«К кому же она пошла? подумала Варенька печально. За площадью Карла Маркса жила новый директор школы Амина Абаева. Прежде все ходили к Искандеру, а теперь к новому директору»
Бетти спешила к Амине Абаевой. Там она открыла саквояж, такой старенький, что невозможно было определить, к какой эпохе он относится. И положила на стол две кукольные головы.
Видишь, действующие лица здесь. Напиши для них пьесу, или вирши, или что-нибудь вроде этого.
Амина громко рассмеялась. Одна кукла Анька, другая милиционер Ганеев.
Попробую, согласилась Амина.
Потом художница сказала, что ей нужен для шинели Ганеева кусочек синего сукна. Амина обещала достать.
Было бы еще лучше, если бы эти вирши можно было петь на обоих языках, подмигнула Барба.
Амина обхватила колени руками, казалось, она уже что-то придумала.
Это мог бы быть коротенький скетч: открывается занавес, за стойкой показывается Анька, входит покупательница надо бы еще одну куклу.
Женщину? спросила Барба.
Да. Она спрашивает пирожки. Анька не отвечает, потом что-то бросает на стойку потом приходит милиционер Ганеев, на руке большие часы, наклоняется к стойке, щекочет Аньку под подбородком и еще кое-где. Анька как молния выскакивает из-за стойки и вытаскивает целую пригоршню пирожков, потом еще раз скрывается за стойкой и появляется с бутылкой водки, величиной с Ганеева Ну как?
Так! Так! похвалила Барба. Давай! Давай, и пообещала сейчас же пойти домой, смастерить куклу, бутафорские пирожки и бутылку.
В теплом сумеречном весеннем воздухе звенели комары, а по деревне бродили мальчишки и под гармошку тянули монотонную скучную песню. «Ничего, думала Бетти Барба, скоро у вас будут новые песни».
Через неделю даже петухи кукарекали на заборах:
Анька на закон плевала
держит под замком «нарпит».
Лишь Ганеев до отвала
у нее там ест. И спит.
Население Такмака одобрило скетч бурными аплодисментами. После куплета, который звучал примерно так:
Есть Ганеевых порода
что для них война, фронты
За спиною у народа
разжирели, как коты!
Ганеев в первом ряду не выдержал, вскочил и гневно затряс кулаками:
Ах так! Вы порочите советскую власть!
Он так гневался, так выходил из себя, что люди качали головами: смотри-ка, Ганеев всерьез думает, что это он и есть советская власть!
Куклы могла сделать только Бетти Барба, это было всем ясно, но кто написал стихи? Анька старалась выяснить это всеми способами.
А что, разве неправда? спросила Варенька Салимова в ответ на Анькины расспросы. Никогда в жизни она никому еще не отвечала так грубо.
Мария Цветочкина клялась, положив руку на сердце, что она не умеет писать стихи, и другие не умели тоже.
Женщины становятся завистливыми и злыми, если с ними никто не спит. Аксиома! так Анька понимала мир, людей и человеческие законы.
Дважды Сенька получил от матери нахлобучку за то, что ходил к Бетти Барбе. Анька выхватила у него из рук его работу жеребенка с большой головой и разбила об землю. Сенька укусил мать за руку, взвыл и до тех пор буйствовал под кроватью, пока не уснул там.
Бетти Барба несколько дней ждала своего ученика. И однажды после уроков пошла в столовую.
Я хочу с тобой поговорить, сказала Барба.
Ну что ж, говори! позволила Анька и стала собирать со столиков грязные тарелки. Она нарочно заставила Барбу стоять и терпеливо ждать.
«Пришла вымаливать прощенье», ухмыльнулась Анька и еще ниже нагнула свое лицо над счетами. На этом «агрегате» она рассчитывала каждую копейку. По ее мнению, это был признак хороших манер, а Аньке нравились хорошие манеры. Она быстро научилась с безразличным, пресыщенным выражением на лице отбрасывать костяшки счетов. Она подчеркивала всю важность этого занятия, чтобы люди почувствовали ее превосходство. Так же, как и сейчас.
Ты чего не пускаешь ребенка учиться? Разве ты, глупая женщина, не понимаешь, какой у тебя необыкновенно талантливый сын! сказала Барба. Она сказала это просящим, почти покорным тоном. Анькина маленькая круглая рука остановилась на счетах.
Если ты сюда пришла питаться, так садись за стол и жди! крикнула она. Других дел у меня с тобой нет. А меня и моего мальчишку оставь в покое, а то пришлю тебе налогового инспектора. Аксиома. Пусть выясняет, как ты за свои картинки грабишь колхозников!
Это ты серьезно? спросила Барба с рассеянным, озабоченным выражением лица.
Что, испугалась? злорадно усмехнулась Анька, и в глазах ее, зеленых и злых, сверкнул огонек.
Нет, я говорю о Сенечке. Ты не смеешь ему запрещать, объясняла Барба. У нее было усталое, грустное лицо, мешки под глазами, и из-под шляпы высовывались пряди седых волос.
«Она глупая или притворяется?» думала Анька о старой художнице и немножко растерялась. Она не могла представить себе, что есть люди, к которым вообще не пристает грязь.
В отместку за песенки, которые распевали теперь жители Такмака, Анька кормила их каждый день жидкой водянистой похлебкой. Но когда на колхозном собрании было решено прогнать ее из «нарпита», Анька нагло рассмеялась.
Руки у вас коротки! Не колхоз меня сюда назначал. И нет у колхоза права меня отсюда снять!
Она тут же потребовала лошадь, чтобы ехать в район.
Нельзя, сказала председатель колхоза Фейма Ибрагимова. Пока не кончим сев, лошадь не получишь. Все лошади на полях.
В полночь, когда бригадирши только начали составлять отчет о пахоте, в контору пришел милиционер Ганеев. Он тоже требовал лошадь, чтобы ехать в райцентр. Но и ему председательница отказала.
У меня срочное дело.
У нас дела более срочные, сказала Фейма.
Я требую!
Не дам.
Я доложу об этом начальству!
Пожалуйста!
В последний раз спрашиваю: дашь?
Нет.
Бригадирши усмехались, уткнувшись носами в отчет. Они смеялись слишком рано на следующее утро выяснилось, что Ганеев и Анька на рассвете уехали-таки в районный центр.
Вызванный в правление конюх недовольно стоял перед председательницей. Несколько лет назад эта девчонка еще бегала в школу, а теперь, ишь, командует!
Кто тебе разрешил? грозно спросила молодая председательница.