Предпраздничное настроение захватило всех. В деревне резали гусей, пекли пирожки с калиной и коноплей. Снег поблескивал, поскрипывал под ногами, когда женщины бежали к колодцу. Кылькс-кылькс! Кылькс-кылькс! ликовали пустые ведра. Полные стояли молча.
Утром в последний день старого года, когда уже совсем рассвело, прибыла елка. Кристина видела из окна, как Карим соскочил с большой зеленой кучи на землю, как командовал ребятишками, сбежавшимися вносить елку в дом, и как потом мальчишки спорили, подбирая веточки.
Ветки! Сосновые? А где же елка? Кристина побежала на улицу и увидела, как мальчишки выдирают друг у друга сосновые ветки, и стала ждать. Она ждала елку.
Это и есть елка, сказал Карим.
Это сосна, испуганно объявила Кристина. Это же сосновые ветки.
Карим подтянул штаны и надвинул на брови шапку. Как будто он сам не знает! Им всегда привозили только такие. Он сердито посмотрел вслед Кристине, которая шла понурив голову, и сплюнул на снег: «Вот капризная баба!»
В ночь на Новый год оба Такмака опустели. Света в окнах не было. Люди покинули свои дома и шли на большой праздник, а с небосвода им мерцали редкие звезды и сияла луна. Люди клали шубы и полушубки в кучу на скамейках, в сенях, а сами были при этом так празднично неловки. Из-за реки с другого берега пришел сильно надушенный кузнец Хабибуллин. Вокруг него топтались его дети и подражали ему во всем. Они были такие же смуглые, с бритыми головами. А глазенки беспокойно смотрели вокруг. Пришла жена Ханнеса Пярья. Роман Ситска вел под руку жену. Большое, жарко натопленное помещение сельсовета встречало гостей расточительно ярким светом. Несколько десятилинейных ламп висело под потолком, и в их желтоватом свете поблескивали игрушки на елке и глаза людей.
Да, это была не елка, и все-таки Роман Ситска усердно потянул воздух носом, подошел поближе и, как ребенок, потрогал рукой колючки.
Сосна. Ну и что же!
Директор школы сидел в первом ряду. Его жена Варя в красной шелковой блузке качала на руках младшую девочку, старшая дочка прижалась к отцу и крепко держала его за руку. Ванда и Пярья разглядывали детей. «И Трина могла бы быть здесь. Она бы тоже сидела на коленях у меня или держалась за руку дедушки», думала Ванда, и к горлу подступили слезы.
Тяжело, тяжело терять
Пярья держала руку на животе, рассеянно озираясь вокруг. Когда большой Ханнес приедет за ними, маленький Ханнес выйдет ему навстречу, и большой спросит:
А ты кто такой?
Я? Ханнес! А вот ты кто такой?
И я Ханнес! ответит большой и снимет шинель.
Кузнец Хабибуллин наклонился к Пярье:
Ты чего смеялась?
Разве я смеялась? удивилась Пярья. Она увидела Рууди Популуса и кивнула ему. Старик не заметил, тогда Пярья помахала ему узкой шершавой рукой. Но Популус и на это не обратил внимания, потому что на сцену поднялась Татьяна Лескова. Прерывающимся от волнения голосом она сообщила: фашистов разбили под Москвой, отогнали от ворот древней столицы. Произошел большой перелом в войне, немцы отступают. Наши войска освободили Клин, Ясную Поляну, Калинин, Волоколамск
Свершилось!
Кристина внимательно следила за губами говорящей. Как красиво в устах этой женщины все, что бы она ни говорила! Кристина думала: «Кто же и когда скажет: «Таллин освобожден!»
Кристина пыталась представить себе возвращение раннее утро, обязательно раннее летнее утро, цветет сирень, улицы совершенно пусты. Кристина с матерью идут через спящий город. У ворот Харью склон горы зарос травой, асфальт чист, а в тупиках старого города булыжная мостовая кажется такой родной. Кристина задерживает дыхание, в руках у матери ключ от ворот. Ворота открываются. Пахнет свежевымытыми деревянными лестницами. Кристина никогда не сможет забыть этот запах.
Ах, она понимает все это пока только призрачные мечты. От них захватывает дух. Но где-то в глубине души Кристина верила
На сцене были исполнены народные танцы, несколько песен и затем тоненькая и скромная учительница Амина Абаева читала свои стихи. На ее смуглом лице улыбалась людям каждая морщинка. Бетти Барба смотрела на эти морщинки и спрашивала директора:
О чем она говорит?
Искандер Салимов наклонился поближе:
Амина спрашивает, почему сердце обращается к партии? Потому, что к солнцу поворачивается цветок.
Барба кивнула.
Чертовски здорово! сказала она. Так переводите же, чтобы все слыхали.
Это была не ель, это было зеленое дерево радости. Бледная, с большими глазами, Кристина пыталась справиться с обилием впечатлений. Карим в белой рубашке, Анька, надувшаяся как жаба, где-то за другими лицами Киска Белобородова, Барба в какой-то лохматой меховой штуковине вокруг шеи, маленькая непреклонная Нелли, смирно сидящая на колене у Латыша Клауса, Свен Лутсар, стоящий позади стула Ванды. Ни разу за весь вечер Кристина не встретилась с ним взглядом. На праздник они пришли вместе, но здесь Лутсар сразу же отошел от нее. Что могла поделать Кристина, если у одного мужчины была над нею такая непреодолимая власть. «Свен, ты бываешь со всеми, только не со мной», говорили глаза Кристины. Прикосновение руки матери тоже говорило: «Ты со всеми, только не со мной!» Кристина резко повернулась, ей очень хотелось прижаться к теплой материнской груди. Было бы так хорошо. Как в детстве, заснуть на руках у матери, позабыв про все беды и огорчения.
Я бы хотела, чтобы все люди в мире были такие счастливые, как мы, сказала Тильде. Она никогда не забывала о других. Кристина, пойдем домой или останешься потанцевать?
Домой, кивнула Кристина.
Выступления окончились, изголодавшиеся по куреву мужчины торопились к дверям, женщины унесли сонных детей, молодежь отодвигала для танцев скамейки к стенам. Теперь можно было близко подойти к «елке» и увидеть, что ее пушистые широкие ветки все до одной воткнуты в ствол. Ванда Ситска отыскала в толпе Кристину и отошла с ней в сторону. Ванда казалась смущенной.
Как живете, Кристина?
Девушка улыбнулась. Разве это хотела узнать Ванда Ситска?
Кристина, торопливо сказала Ванда, я бы очень хотела, чтобы вы зашли к нам. Я прошу вас прийти. Она смущенно поглядела в сторону. Я написала повесть
Это же чудесно! воскликнула Кристина.
Да, согласилась Ванда.
Их оттеснили в сторону. Латыш Клаус заиграл польку.
Вам теперь есть о чем писать? спросила Кристина. Она напомнила их разговор осенью на лесной тропинке. Сама того не желая, Кристина причинила Ванде боль. Ванда сморщила нос, и Кристина удивилась, насколько супруги стали похожи друг на друга. Я с удовольствием приду, пообещала Кристина, но Ванду, казалось, это уже не радовало. Все-таки она сильно потрясла руку девушки и неуклюже стала пробираться к двери. Они снова встретились уже во дворе.
Новый год еще не наступил, но я уже хочу пожелать вам всех благ, и Ванда поцеловала Тильде и Кристину.
Высоко над головой сверкало небо. Упала звезда, и Кристина спросила у матери:
Какое желание ты загадала?
То, о чем думают все люди.
Кристина смутилась она думала только об одном человеке.
Глава шестая
1
На горе чувствовалось великое спокойствие зимы.
Пярье казалось, что в бескрайней тишине гораздо яснее видишь и слышишь природу. Слушаешь себя и живое сердце природы похрустывание мороза, глубокие вздохи ветра, видишь пылающую в лучах заката рощу, вечерние тени, падающие на голубоватый снег, движение туч вокруг луны и приход ночи.
Ночи были всякие такие, когда жалко просыпаться, и бесконечно длинные, бессонные, когда мучают вопросы, на которые нет ответов. Иногда все представлялось трагическим, иногда прекрасным. Как лес за домом: днем он был знакомым и милым, ночью чужим и черным.
Сейчас она носила в себе новую жизнь, иначе воспринимались теперь люди и природа, и даже большие заснеженные пространства не были холодными, далекими и немыми. И именно теперь ей хотелось жить среди людей, там, у большой дороги. Подперев щеку рукой, Пярья смотрела из своего окна на деревню. Она грустила и скучала, глядя на ряд мигающих огоньков.
Но она осталась тут. Переезд был бы изменой Ханнесу. И чтобы не чувствовать одиночества, Пярья привыкла вслух разговаривать: беседовала с мышкой, с козой и с тем, кого еще не было В лесу, собирая хворост, она ругалась с серыми голыми деревьями, торчащие ветки которых царапали ей лицо.