Когда гости уехали, усталая Еэва пошла в свою комнату. Глазок, который она так недавно протаяла в замерзшем окне, уже затянулся. «Уже? думала Еэва с горечью. Так быстро».
Еэва сидела перед зеркалом и перебирала волосы седина. Она строго и с любопытством рассматривала себя. Изучала морщины на высоком круглом лбу, вокруг рта и носа, глубокие борозды на шее.
«Видно, так суждено», подумала Еэва. Она почувствовала облегчение и покорно улыбнулась.
8
Первый тяжелый военный год подходил к концу. Шли последние дни декабря. Казалось, что с тех пор, когда люди еще жили мирно, прошла целая вечность. Дети превратились в рано созревших подростков, и с лиц подростков смотрела все понимающая зрелость.
Под черным небом шли против ветра Тильде и Кристина. Шли за топливом в степь принести полыни. Они проваливались в глубокий снег, пытаясь наломать побольше длинных хрупких стеблей. Прибрежную ложбину покрывал обманчиво глубокий снег, и заснеженные ямы тихо ждали. Тильде беспокоилась за дочь: та шагала и шагала рядом, безразличная и одинокая.
Ты устала? спросила Тильде.
Нет, ответила Кристина.
Они нагибались над каждым стеблем, и стебли ломались с треском, без сопротивления, легко и просто.
Сгибаясь под большими вязанками, женщины повернули обратно. Над полями остались холодные облака, впереди, на границе неба и земли, занималось начало нового дня.
Кристина остановилась.
Ты устала? спросила Тильде.
Нет, ответила Кристина и зашагала дальше.
Их голоса разносились далеко. Свет пробивался сквозь облака. Светало.
Смотри, сказала девушка, какая заря!
С вязанкой на спине Кристина стояла, глядя, как, окрашенный золотом и пурпуром, мощно загорался день.
Надо было торопиться, чтобы успеть в школу к первому уроку. Кристина откинула волосы с глаз и почувствовала под ногами твердую, наезженную дорогу. Деревня, ставшая родной, показалась вдали.
Вот мы и дома, сказала Тильде.
Да, обрадовалась Кристина.
Ветер толкал в спину. Дружно дымили трубы. Это утро начиналось многообещающе и прекрасно.
В воротах они встретились с директором Салимовым он уже давно не улыбался так радостно. И что это за утро, такое звенящее!
Что, топливо уже кончилось? удивился директор.
Еще нет, покачала головой Тильде. Но ведь нельзя ждать, пока совсем кончится.
Директор был с этим согласен.
Потерпите, утешал Салимов. Все когда-нибудь кончается. Война тоже.
Тильде поправила вязанку на плече, и к ногам посыпались стебли. Тильде посмотрела на них, вздохнула и сказала:
Это будет самый счастливый день в моей жизни.
Кристина не вмешивалась в их разговор. Оставить их и уйти или подождать? Салимов не всегда такой разговорчивый может быть, он знает что-нибудь более важное, чем то, что уже сказал? Так и было. Салимов возвращался из сельсовета с последними сообщениями Информбюро.
Наши войска в Крыму. Освобождена Керченская крепость.
Тильде ничего не знала о Керченской крепости. Должно быть, это еще очень далеко от Эстонии Но Салимов прибавил, что в течение последних десяти дней от фашистов освобождено более трехсот населенных пунктов. Если так и дальше пойдет
Это были хорошие новости. Это были очень хорошие новости!
Да, если так На глазах у Тильде выступили слезы. Она ничего не знала ни о далекой крепости, ни о населенных пунктах, о которых говорил Салимов, но она знала, что победа не приходит просто так, что каждая пядь земли освобождена ценой человеческой крови.
Вдоль длинной деревенской улицы шла Татьяна в своей собольей шубе. На плече коромысло с двумя ведрами. Салимов, заметив ее, сразу повернулся, чтобы уйти. Наверное, не хотел встречи.
Злопамятный, удивилась Кристина. Все еще сердится на Татьяну из-за того собрания.
У порога Тильде сбросила свой груз на землю и стряхнула мусор с пальто.
Нет, это не злоба, сказала она. Это совсем не злоба и покачала головой.
Ученики, жившие в дальнем конце деревни, приходили первыми, оставляли связки книжек в классах, снова выходили во двор, собирались группками, громко смеялись, разговаривали и боролись, чтобы согреться. За школой по дороге, шелестя, проезжали сани, и одинокие бродячие бараны испуганно прыгали в сугробы. Было еще рано, на дверях магазина висел огромный висячий замок. Говорили, что прибыли товары к Новому году: ситец, карамель и чайные стаканы. Перед дверью лавки уже мерзли в очереди женщины. А торговлю должны были начать только к вечеру.
Из-за дома показался Ганеев. Откуда мог он появиться, как не из задней двери магазина? Женщины подталкивали друг друга.
Перед ним откроется любая дверь и любой замок.
Бежали в детский сад Анькины пацаны в шарфах, завязанных на спинах. Школьная нянечка звонила в колокольчик.
Ситец будут продавать по списку, объявил Ганеев и велел женщинам разойтись.
А конфеты?
Через столовую.
А стаканы?
По блату! заметил кто-то.
Школьный звонок звенел долго и сердито. Женщины разошлись, дети разбежались по классам. Кристина открыла журнал, чтобы отметить отсутствующих. Отсутствовал только один Карим Колхозный.
Он поехал за елкой, объяснили Кристине.
Кристина пожала плечами. Почему именно Карим? Почему не кто-нибудь из колхозников?
Он далеко поехал?
Ой, очень далеко, апа! закричали дети.
Кристина постояла у окна. Солнца не было, но в розовом воздухе слышался полет птицы, и по ослепительно белой земле скользила неуловимая тень.
Маленьким и пушистым елочкам Кристина предпочитала высокие и стройные с толстыми ветками и шишками на верхушке. За елкой Кристина всегда ходила с матерью в утренней темноте. Выбирала мама. В каждом застывшем от холода деревце она находила какой-нибудь недостаток. Или веток мало, или они слишком узкие и прижатые к стволу, или слишком торчат в стороны. Кристина всегда возмущалась: выбираешь, выбираешь, а самые красивые утаскивают из-под носа.
Возьмем эту, просила Кристина.
Но Тильде все еще казалось, что где-то в другом месте елочки гораздо красивее и дешевле. Возбуждение Кристины угасало только тогда, когда деньги были уже уплачены и елка лежала на санках. А Тильде еще долго сомневалась:
А ведь она все равно не такая красивая, как прошлогодняя.
Кристина спорила и горячо защищала елочку. Что это мама говорит! Лучше деревца не бывает! Елку украшали свечками и звездой. Тогда Тильде соглашалась: «Действительно красивое деревце! Еще красивее, чем прошлогоднее». А Кристина смеялась от всего сердца. Вечером, лежа в постели, она вдыхала запах хвои и, засыпая, чувствовала, что в комнате елка.
«Карим поехал за елкой», думала Кристина, стоя у окна в классе. И она бы поехала хоть за тридевять земель.
Дети не мешали учительнице думать. Они привыкли к ней и к паузам во время урока. История с пирожками давно была забыта, и теперь сам Карим давал нарушителю порядка подзатыльник, чтобы помочь молодой учительнице, приехавшей из чужих краев. С девочками Кристина сдружилась совершенно незаметно, по вечерам они приходили со своим керосином к ней домой. Это было нечто вроде кружка рукоделия. Во многих семьях не знали, что делать с шерстью, которая мешками стояла на чердаке. Здесь умели вязать только чулки и варежки из некрашеной шерсти. Теперь Кристина учила девочек искусству настоящего вязания. Это она умела.
О, рукоделие это вам не немецкая грамматика. Ученица Кристины как-то показала на язык и сказала:
Апа, он не ворочается, он не может выговорить немецкие слова!
Все смеялись, и Кристина тоже.
Твои пальцы сначала тоже были непослушными, но смотри, как искусно ты теперь вяжешь.
Кристина не могла сказать, что на ее уроках все старались одинаково, но однажды, когда директор сказал: «Седьмой класс самый трудный», Кристина яростно крикнула:
Неправда!
В этот день детей отпустили домой пораньше. В школе началась генеральная репетиция. Гармонист уже прибыл и, растягивая мехи, пробовал баян. Ученики старших классов отправились с Бетти Барбой в сельсовет, вешать лозунги и украшать помещение. Младшие вертелись под ногами и возились в классах, их выгоняли и даже вытаскивали за шиворот, но они через некоторое время пробирались обратно.