Сколько времени прошло с тех пор, как я не видела тебя, Юлий? Только для благих богов время не имеет значения, для нас же, смертныхэто капкан, в который мы попадаем с момента рождения Приветствую тебя, несравненный Юлий. С тех пор, как я видела тебя в последний раз, ты переменился.
В последний раз?.. Царица, в течение лета ты не раз видела меня во дворце, рядом с твоим супругом.
Оставь! Ты, как всегда, прямолинеен. О, если бы я знала движение твоего сердца! Почему ты так мрачен, как день затмения, так непонятен мне?.. Ах, да, тыне поэт!
В ее словах послышался горький упрек, на что Флавий спокойно отвечал:
Служение Империи не в ладу с музами, царица.
Взгляд Августы затуманился. Она снова видела себя в Кремоне, озаренной сиянием струящегося Паза в заросших, цветущих берегах, и рядомвысокого подвижного юношу в золотом халькохитоне Августа испытывала к нему странное влечение. Она понимала, что здесь таится опасность для ее сердца, привыкшего получать желаемое. Юлий был молчалив и отстранен, холоден, как лед, порой он казался равнодушным ко всему, кроме безопасности царицы. А она тихо сходила с ума. И все-таки Юлий был рядом с ней, и тайно она радовалась хотя бы этому.
Несколько лет прошло с того времени, и Августа думала, что чувство это притупилось и ушло, ушло навсегда. Но, вновь увидев Юлия во дворце Цезарей, в шлеме и пурпурной хламиде, возмужавшего, страшного в своем величии, приближавшегося к ложу императора, рядом с которым она сидела на золоченом стуле, Августа испугалась. Она поняла, что это была лишь отсрочка, мнимое выздоровление. И она в сердцах бросила в тот день Гельведии:
Как он надменен! Не хочу смотреть на него!..
Августа покачала головой:
Тыне поэт, грустно повторила она. Вдруг глаза ее блеснули:А как же мраморный Эрот? Уж не для твоего ли сердца он натачивает стрелы? Хотела бы я знать это О, если бы ты снял свои доспехи, золотой шлем и увенчал себя розовым венком, что увядает без смысла на этой холодной мраморной голове!.. Да будет к тебе благосклонен сын Афродиты!
Флавий не отвечал. Августа в волнении прошла по зале, старательно не делая попыток приблизиться к воину.
Много раз видела тебя во дворце, проговорила она и приложила холодную ладонь к низкому, увенчанному диадемой лбу. Нет, я ошиблась. Раньше я видела командующего армией моего супруга, претора, холодного, как змеиные ночи. Тебя же настоящего я вижу только теперь. Но ты так далек Как тебе жилось в тех сумрачных краях? Там, наверное, вечный холод, потому ты так и рвешься обратно Такой же ледяной Мне холодно рядом с тобой, но и без тебя не лучше. В полдень здесь жарко, а в сумраки я всегда мерзну Несносный город, и все-таки это единственное место, где стоит жить!..
Легким прикосновением пальцев Августа поправила прическу и обогнула Аписа с тлеющим нутром.
Уйди, Сэма! приказала она, и старая эфиопка заковыляла к выходу.
Ты был у моего супруга? спросила Августа приглушенно, обращаясь к Флавию.
Да, царица, отвечал он. Император тревожен, и, думаю, тебе известна причина его беспокойства.
Августа залилась злым смехом.
Сны! Молнии! Всякие гадатели и кровопийцы, которыми он окружил себя. Они наперебой завывают и предсказывают, лишь бы угодить его страху. Это старая баба, а не император!
Флавий стиснул зубы и отвел глаза. Он молча слушал гневную тираду царицы. Теперь он не сомневался, что заговор против Домициана существует.
Империи нужен сильный властитель, продолжала Августа. Домициан же купается в римской крови, играет в кости и путается с девками. Он заслужил ненависть даже близких друзей Открою тебе тайну, претор. Дни правителя сочтены. Ничего нельзя изменить
Внезапно на что-то решившись, Августа бросилась на шею Флавию:
О, Юлий, Юлий, горячо и прерывисто зашептала она. Хочешь, я принесу к твоим ногам Империю, полмира?.. Свою любовь, Юлий! Возвышу тебя. Что ты еще хочешь? Скажи Ты станешь императором, подобным Цезарю, а я буду твоей рабой, твоей тенью У Домициана нет достойного преемника. Ты, ты один сумеешь умерить спесь сенаторов и обуздать чернь!.. Помнишь ли ты Кремону? О, уже тогда я любила тебя, Юлий!
Он горько качал головой, осторожно пытаясь разжать ее руки:
Нет, царица. К чему это? Ты прекрасна, я не достоин тебя Нет! Нет! Я воин и обязан выполнить свой долг. Ты же требуешь от меня забыть о чести Опомнись, царица!
Как! Ты отказываешься от империи! она в гневе оттолкнула его, глаза ее сверкали, как агаты. Ты, ты смеешь Нет, не от Империи ты отказываешься, от меня!.. О, боги!.. Уйди, уйди, Юлий. Понимаешь ли ты, что натворил?.. Будь проклят день, когда я узнала тебя!.. Иди к своей Юлии, которая увлечена вовсе не тобой, а сопливым вольноотпущенником!
Августа хотела уколоть Юлия, но при упоминании имени своей счастливой соперницы испытала разящую боль!.. Ревность и отчаяние вновь овладели ею и отражались от нее, как тени Она залилась слезами и вновь припала к груди претора:
Ты не человек, тыкамень За что боги карают так жестоко?.. Юлия в моей власти, ты знаешь. Но я не трону ее, клянусь своей любовью!.. Неужели ты счастлив с ней?.. Пусть! Пусть! Одно твое слово может все изменить. Подумай, Юлий, одно слово Это не будет предательством, ибо я знаю, тебе ненавистен Домициан. Ты лучше меня. Ты лучше всех Нет?.. Пропадай, Империя! Пропадай все!
Прерывисто всхлипывая, Августа подняла лицо, искаженное страданием, и утонула в холодных зеленых с золотистым ободком глазахглазах дракона. Громко вскрикнув, она выбежала прочь из залы.
Ожесточенный, с бьющимся сердцем Флавий стремился покинуть дворец Цезарей. Он решил ввести в город легионы, значительно усилить дворцовые караулы и личную охрану императора. «Он заслужил ненависть даже близких друзей». Этим царица сказала все. И назад они не повернут, это ясно.
Юлий! Как я рад видеть тебя. Я часто думал о тебе во мраке душных ночей. Величественный человек!
Флавий остановился, как вкопанный, и мрачнее тучи повернулся к подбежавшему человеку. Перед ним стоял юноша, показавшийся Юлию смутно знакомым. Бешеный взгляд претора погасил улыбку на его красивом лице. В глазах юноши отразился испуг.
Кто ты? хмуро спросил претор.
Меня зовут Эдер. Ты не узнал меня? проговорил юноша, глядя на Юлия большими влажными глазами.
Он растерялся и дрожащей ладонью прикрыл амулет на груди. Этот жест мгновенно воскресил в памяти сверкающее море, корабль с провисшими парусами, скрип весел, шумную Остию Он узнал этого юношу, его стройную девичью фигурку и лицо с изящными чертами, душу хрупкого цветка.
Мы вместе плыли на корабле и расстались в Остии Мы беседовали с тобой, когда корабль подходил к докам Я путешествовал с Саллюстием Прииском. Сейчас мой друг здесь, во дворце, но он занят, и я решился подойти к тебе.
Флавий жестом остановил юношу:
Я помню тебя, сказал он, и черты его лица смягчились. Ты часто посещаешь дворец?
О нет, не так часто. Но я видел тебя в этих великолепных залах и однажды на Форуме. Ты был так величествен! Я кричал тебе, но ты меня не слышал, столько народу было вокруг.
Тебе нравится Рим, Эдер?
Не знаю, он пожал плечом. Рим мне кажется шумным, но его стоит увидеть. Саллюстий теперь частное лицо, и мы живем на Велабре.
Ты, кажется, любишь Александрию?
Александрия, ахнул эфеб. Вечно юный город, дворец Птолемеев на Локлиде, глядящей на синее, глубокое, вечно изменяющееся море Широкие набережные, мощеные каменными плитами, пристани, у которых стоят галеры, триеры, грузовые суда Храм Посейдона, дворцы Музея, театр Диониса, окруженный статуями Кварталы греков, евреев, Ракотида, населенная египтянами Нильская долина Этот город невозможно не любить, Юлий, и я скучаю о нем.
Юлий вдруг тепло улыбнулся:
Знаешь что, я, возможно, разыщу тебя на Велабре.
«Если будет на то воля богов», добавил он про себя. Юноша залился краской и молча ему улыбался.
Будь счастлив, Эдер!
Да хранят тебя боги!
Юлий повернулся и быстро пошел прочь.
ГЛАВА 8
Раскаты грома и порывы ветра глухо доносились до атрия, где нежно пел псалтериум и благоухали охапки цветов. Шумел сад: розмарины и розовые лавры метались, теряя свои правильные геометрические формы, и сорванные листья подобно стаям, в неистовой пиррической пляске вихрем закручивались под страшным обнаженным небом и, трепеща, сыпались в бассейны и к подножию статуй Недвижимы были только мраморные тела среди сада, подобного в эти часы бурлящему океану, и полногрудые Венеры в белых портиках, повернув голову, равнодушно глядели в сумрак и короткие перебежки ливня