Он полностью отключился от всего обыденного и сейчас летел вместе с этими облаками высоко над землей. Ему казалось, что так можно пролежать до второго пришествия.
«Или хотя бы до ужина», — лениво поправил себя Герберт, возвращаясь с небес. Стоило ему только вспомнить об ужине, как ощущение полета пропало. Он попытался снова вообразить себя летящим на облаке, но ничего не получилось.
«Ну и пусть, — меланхолично подумал Макклоски. — Полежу еще немного и буду праздновать день своего рождения».
В этот момент до его слуха долетели слова:
Словно дракон,
Пляшет в пустынном небе
Дым
И вдали исчезает.
Не устаю глядеть…
Голос прервался, потом опять зазвучал:
…Словно где-то
Тонко плачет
Цикада.
Так грустно
У меня на душе.
«Интересно, — внутренне усмехнулся Герберт, — как выглядит эта любительница японской поэзии? Наверное, она невысокого роста, хрупкая, у нее голубые глаза, темные волосы. И на ней одежда белого или желтого цвета».
Подумав так, он улыбнулся и продекламировал:
Я так и вздрогнул!
Это он, тот памятный
Поцелуй.
Тихо щеки коснулся
Платана лист на лету.
Герберт замолк. В ответ не раздалось ни звука. Макклоски, заинтригованный, приподнялся на локте, раздвинул ветки кустарника и выглянул из своего убежища.
Неподалеку от него полулежала на траве, опершись на локоть, девушка. Она смотрела в его сторону. Когда их взгляды встретились, Герберт невольно вздрогнул: у нее оказались голубые глаза! И одета она была в желтое платье.
Так они молча и смотрели друг на друга, пока Герберт не взял инициативу в свои руки.
— Добрый день, — непринужденно поздоровался он.
— Здравствуйте.
— Я не знал, что в это время суток вы декламируете Такубоку, — вежливо произнес Макклоски. — Извините, если помешал вам.
— Не стоит извиняться; Скорее мне следует просить у вас прощения, ответила девушка. — Я не предполагала, что вы обитаете в этом лесу.
— Вообще-то я предпочитаю жить в реке, — серьезно пояснил Герберт. — Но сегодня выдался такой чудесный день, что грех было не понежиться на солнышке. Вот я и выбрался на поляну, да, видно, заснул и не услышал, как вы расположились по соседству. Впрочем, мне надо за это благодарить судьбу, иначе я не услышал бы чудесных стихов в прекрасном исполнении.
— Тогда и я благодарна ей, — поддержала девушка, — за возможность узнать, что есть еще человек, которому нравятся те же стихи.
— В таком случае, — предложил Макклоски, — может быть, нам стоит познакомиться?
— Кэтрин, — живо откликнулась девушка. И, на мгновение запнувшись, добавила: — Кэмпбелл.
— Герберт Макклоски, — в тон ей ответил молодой ученый. И тут же предложил: — Почему бы нам не отметить наше знакомство совместным ужином? Тем более в день моего рождения.
— Согласна, поскольку не хочу омрачать ваше праздничное настроение. Но с одним условием: вы признаетесь, сколько вам исполнилось лет.
— Это тайна! Однако вам я ее открою. Мне тридцать семь.
— Совсем еще мальчик, — мелодично рассмеялась Кэтрин. И, поднявшись с травы, спросила: — Далеко ли мы отправимся?
— Предлагаю посетить ресторанчик «Неаполь», — ответил Герберт.
И через минуту он уже выводил на широкую магистраль свою новенькую малолитражку.
В «Неаполе» Кэтрин огляделась и сказала одобрительно:
— Мне здесь нравится. Только почему ресторан назвали так претенциозно «Неаполь»? Произнесешь это слово и сразу представляешь что-то пышное, сверкающее золотом, серебром, и обязательно — с хрустальными люстрами. А здесь просто, мило и спокойно.
— Итальянцы любят нарядные слова, — заметил Герберт. — Потому и язык у них такой яркий. В нем нет ни одного слова, которое не звучало бы как звук флейты.
— Вы поэт? — спросила с удивлением Кэтрин.
— Похож?
— Немного. Стихи читаете.