А раз так, значит, в сложном научном комплексе есть звено, которое так или иначе связано с решением проблемы.
Генерал положил перед собой чистый лист бумаги, взял в руки карандаш и принялся вычерчивать замысловатую схему. Вначале нарисовал круг, в центре которого поместил букву «С» — Садлер. От нее разошлись в разные стороны несколько прямых, каждая из которых обозначила направление работы той или иной группы ученых: физиков, химиков, биологов. Прямые на схеме причудливым образом пересеклись, а когда появились еще и вспомогательные службы, разлинованный лист стал напоминать картину абстракциониста. Завершив свой труд, генерал подумал вдруг о Макклоски. Вспомнил, как однажды Садлер, скупой на похвалу, с одобрением упомянул имя молодого ученого. И решил более внимательно заняться маленьким кружочком с буквой «М» в центре.
Сектор, в котором работал Макклоски, относился к второстепенным службам и создан был всего несколько лет назад, когда эксперимент вступил в решающую стадию. И хотя организовать его предложил именно Садлер, особого значения деятельности сотрудников сектора не придавали. Более того, сам генерал ни разу еще не имел личного контакта с Макклоски, назначенным руководителем, как было оговорено, медицинских исследований. И сейчас он решил устранить эту недоработку.
Генерал нажал кнопку селекторной связи и приказал:
— Макклоски — ко мне!
Через некоторое время приоткрылась дверь кабинета.
— Входите! — пригласил генерал.
Вошел молодой человек. Сел в предложенное кресло и посмотрел на генерала. А тот не спешил начинать беседу. Он внимательно разглядывал сотрудника. Высок, худощав, лицо немного удлиненное, волосы вьющиеся, рыжеватые. Держится свободно, спокойно, уверенно. Взгляд голубых глаз тверд и внимателен. «Наверное, он нравится женщинам, — подумал генерал. — И пользуется у них успехом.»
После такого вывода улыбнулся и спросил Макклоски:
— Сколько вам лет?
— Тридцать шесть, — ответил тот, — а через два дня будет тридцать семь.
— Вот как! Заранее примите мои поздравления.
— Благодарю вас.
— Как вы обычно отмечаете этот день?
— Не устраиваю застолий, не приглашаю друзей. Предпочитаю находиться в одиночестве. Мне всегда бывает немного грустно в день рождения.
— Отчего так?
— Давняя история… Не знаю, смогу ли толком рассказать о ней.
— Я не настаиваю на этом. Но как лицо официальное все-таки спрошу: не бывает ли связано ваше подавленное настроение со службой у нас?
— У меня нет оснований на что-либо жаловаться. С коллегами сложились нормальные отношения. И исследования ведутся по плану.
— Приятно слышать. А то я подумал, что с того момента, как профессор Садлер покинул нас, у вас появились осложнения.
— Позвольте в таком случае задать вопрос, раз уж речь зашла о профессоре.
— Да, конечно.
— А что с ним случилось?
— Ничего особенного. Возникла необходимость в отдыхе.
— А в лаборатории ходят другие слухи.
— Какие? — насторожился генерал. И подумал: «Неужели весть о похищении Садлера перестала быть тайной?» Он никогда не сомневался в знаменитой истине: то, что знают двое, не секрет.
— Говорят, что профессор тронулся.
— Тронулся? — не понял генерал.
— Ну да. Или, если будет угодно, сошел с ума.
Генерал на секунду задумался, потом, решив, что не так уж плохо, если рядовые сотрудники лаборатории и дальше будут находиться в плену собственных заблуждений, спросил:
— А почему вдруг возникло такое мнение?
— Во-первых, больного никто не навещает. А во-вторых, этого вообще следовало ожидать.
— Что значит «следовало ожидать»?
— Когда долго ломаешь голову над тем, как побыстрее уничтожить себе подобных, недолго и свихнуться, — спокойно ответил Макклоски.