Миномётный обстрел прекратился внезапно. Тишина, даже не подумаешь, что так может быть, больно ударила по ушам.
Сержант тут же аккуратно приладил винтовкуствол в поле, приклад в плечои стал ждать.
Минут десять звенящей тишины показались мне вечностью. И я тоже ждал атаки фашистов, даже не пытаясь представить себе, как это может выглядеть и что может случиться со мной. В итоге, вздрогнул не от звуков стрельбы, которой не случилось, а опять от голоса.
Сержант, убирая винтовку с бруствера, улыбнулсяповторил:
Жить, Андрюха, будешь долго. Это они, гады, нас только пугают, хвастаются, что у них всего навалом: и самолётов, и мин
Со стороны леса раздался шорохк нашему окопу кто-то полз.
Смена, пояснил сержант. Вместо Сёмы.
Красноармеец лет тридцати, с шикарными чёрными усами под носом, занял наш окоп, а мы с сержантом отправились в лес. Сначала ползком, затем шли, пригибаясь, а потом сержант выпрямился в полный рост и разрешил мне сделать то же самоеразрешил так, своеобразно:
Хорош грибы искать, здесь их нет, не на Урале!
2
Я никогда раньше не видел этот пулемёт так близко. В киносколько угодно, на картинках в разных книжках про войнумного. Но вот так, чтобы потрогать рукой кожух, коснуться ручек, взять ленту с патронами, ух!..
Нравится? спросил меня сержант.
Это был уже другой младший командир. Первого вызвали к начальству, и он оставил меня на попечение пулемётчиков.
Пулемётов было два. Два «максима». Всё, что осталось от пулемётной ротыодин взвод.
Пулемётчиков тоже осталось немногопять человек. Сержантне тот, который первый, а второйбыл за взводного, то есть за командира взвода. Первым расчётом командовал младший сержанту него в петлицах красовался один треугольник. В подчинении младшего сержанта имелся один красноармеец. Вот и весь расчёт, хотя, по словам сержанта, раньше пулемётчиков в расчёте было пять человек.
А где др начал я и осёксяпонял, где другие; война же!
Взводный мой вопрос понял иначе. Мол, где люди из другого расчёта? Ведь второй «максим» стоял в гордом одиночестве!
За обедом ушли. Оба. Я так решил. Пусть отдохнут.
А я могу замялся я, даже не надеясь на чудо.
Чего? удивился сержант.
Это, выдавил я из себя. Помочь.
Помо-очь! протянул сержант. И качнул головой, и развёл руками:Ну-у
Так в моих руках оказалась патронная лента. Без патронов. Их нужно было в ленту вставлять. В специальные такие кармашкикак раз под патрон.
Лента была из ткани, вроде бы брезент. Патроны лежали в обыкновенном ведре. Много, с горкой.
Бери, вставляй вот так, показал мне красноармеецвторой номер расчёта. Вот так, вот так, говорил он, и я следил за движениями его рук. Как наберёшь всю ленту, отдашь мне, я проверю, потом в коробку уберу.
А сколько? спросил я.
Чего сколько? красноармеец хмуро уставился на меня; был он какой-то грустный, пожалеть хотелось.
Сколько патронов надо вставить? уточнил я.
Двести пятьдесят, последовал короткий ответ.
Ленту я собирал долгопальцы устали, но справился и, довольный, передал, наконец, второму номеру. Тот быстро, но тщательнонесколько штук поправилосмотрел ленту и качнул головой:
Годится! А потом вдруг оглянулся, кинул взгляд по сторонам и прошептал мне:Слушай, если меня убьют
Взводный и командир расчёта были рядомуслышали. Оба в голос рявкнули:
Митяй, ты опять?!
Да чё вы! рассердился красноармеец. Я ведь не хороню себя!
Да ты уже сотый раз за два дня! возмутился сержант.
Да-а протянул Митяй. И махнул рукой, мол, ну вас всех:Я ведь хочу, чтобы дома знали, где похоронят
И все вдруг замолчали.
Я не знал, что сказать или спросить, и взялся за вторую ленту. Полез в ведро за патроном. Затем взял второй, третий
Издалека послышался шум шагов. Он приближался. Вскоре между сосен показались два человека. Они шли к нам. Первыйторопясь. Второймедленно.
Он вообще был нетороплив. Красноармеец Черепахин. Мой дед.
Жизнь научила, сказал он мне потом в одной из пауз, когда не стреляли ни фашисты, ни мы. А поначалу-то шебутным был.
Жаль, но говорил он мало. Почти ничего не рассказал о себе
3
На обед были щи.
Я ничего не едал вкуснее, хотя в котелке плавали лишь куски говядины и листы капусты. Ну, ещё посолено было в меру.
Хороший нынче обед, радовался взводный. Последний раз так сытно дня три назад ели. Или четыре? задумался он, удивляясь. Надо же, забыл!
Четыре, вставил своё слово Митяй. От еды он веселее не сталтак же грустно смотрел по сторонам и в котелок. Хорошо, запасливым былподелился со мной ложкой. Ещё и обрадовал:Себе оставь. Пригодится. Глядишь, добрым словом помянёшь. Потом
Опять?! чуть ли не взвыл взводный.
Первый сержант, с которым я сидел в окопе, так и не появился. Дела не дали или решил, что я уже не пропаду В общем, я остался с пулемётчиками. Я остался бы с ними в любом случае, ведь здесь был мой дед!
Я чуть не проговорился, когда взводный представил мне его:
Красноармеец Черепахин.
Григорий Михайлович, кивнул он мне и как-то неодобрительно покачал головой, глянув на мои босые ноги.
Дед! воскликнул я.
Ты чего? не понял дед и даже обиделся. Мне только четвёртый десяток пошёл! У меня младшей, Зинке, года нет! В сентябре сорокового родилась. А сам я с десятого!
Я прикусил язык.
А потом меня посадили обедать.
Все сели вокруг котелков, которые принёс дед с напарником.
Щи мы ели без хлеба, его не было. Сухари, их было по несколько у каждого пулемётчика, взводный приказал не трогать:
Оставим для ЭнЗэ. Сегодня мясо, а что вечером или завтрапока не знаем.
Митяй не удержался и тут.
Что вечер да завтра? Через минуту-то что будетвот бы знать
Все уже скоблили ложками донышки котелков, и взводный готов был вновь прикрикнуть на солдата, как вдруг, разрывая тишину леса, начался очередной уже миномётный обстрел. А потом от опушки понеслось, ближе и ближе к нам:
Немцы! Немцы!
Ну, началось опять! Накаркал! вздохнул взводный в сторону Митяя.
Со стороны опушки что защёлкало, затрещало. Потом раздался жёсткий командный голос. Такой мог принадлежать только серьёзному командиру, потому что и сержант, и вся наша командавсе тут же подскочили и кинулись каждый к своему оружию.
Пулемётчики! На места! приказал голос.
Сержант, то есть взводный, схватив несколько пулемётных коробок, кивнул мне:
Хватай воду, ленты, и за нами! Только не высовывайся вперёд и, когда мы заляжем, падай раньше! Все остальные, сами знаете, что и куда!
Ага! сказал я.
Младший сержант и красноармейцы, среди которых был мой дед, а я так и не успел с ним поговорить толком! подхватив пулемёты, покатили их на звуки боя.
Сердце моё заколотилось, грозя пробить грудную клетку, ладошки и спина вспотели. Боясь опоздать за дедом, я рванул следом, потом вспомнил про воду и ведро с патронами. Вернулся.
Вода была в обыкновенных стеклянных бутылках: пол-литровых. Бутылки стояли в солдатском мешке. Снаряжённую мной ленту, вторую, я накинул на плечо. Чтобы не упала на землю, так ухватил за кармашки, костяшки на пальцах побелели.
Под соснами, где мы обедали, осталось ещё несколько коробок с пулемётными лентами и ведро с патронами. Всё я взять не смогруки были заняты. Дед, уже исчезнув за деревьями, крикнул:
Запомни место! Потом патроны принесёшь!..
Последние до края леса метры я преодолевал ползком. Над головой свистело, на землю падали ветки, ссечённые чужими пулями. Пули врезались и в стволы, как будто кто-то забивал в деревья гвоздимолотком:
Бах! Бах!
Позиции пулемётчиков, оказалось, заранее подготовленные, были немного в другом местене там, где я утром свалился в окоп. Здесь край леса острым углом треугольника врезался в поле. Огонь отсюда можно было вести сразу на две стороны. И расчёт младшего сержанта уже стрелял. С хоботка «максима» срывались огоньки пламени.