А что ты собираешься сделать немцам этим своим пугачом? спросил Рыгельский, резко поворачиваясь к Покшивке. Ты имеешь представление о военном корабле? Другое дело, если бы сюда подошли наши «Орел» или «Сокол». Эти бы из них живо все потроха вытряхнули А что такое для линкора или даже для торпедного катера ты со своей игрушкой? Мат оглядел позицию и заметил поднимающихся по ступенькам подофицеров Грабовского и Беняша. Скажи ему, Генек, какие пушки стоят на линкоре. Дадут раз и всем нам крышка.
Это если попадут, не сдавался Покшивка.
Разреши представить тебе, дорогой читатель, капрала Эугениуша Грабовского и плютонового Юзефа Беняша. Поднимаясь на бетонную платформу старой артиллерийской позиции, которую занял небольшой отряд мата Рыгельского, они были спиной к солнцу. Теперь, когда оба дошли до парапета, их можно хорошо разглядеть. Грабовский и Беняш примерно ровесники, однако плютоновый кажется очень молодым, почти мальчишкой; капрал же выглядит рядом с ним значительно старше. Это впечатление усугубляется еще и тем, что Беняш по натуре человек очень живой и веселый, тогда как Грабовский спокоен и уравновешен в каждом своем шаге. Даже движения его выглядят неторопливыми, как бы точно отмеренными.
Глядя в бинокль на приближающиеся немецкие корабли, капрал нахмурился и помрачнел. Ему были видны бронированные казематы, ощерившиеся толстыми стволами тяжелых орудий, артиллерийские башни на палубе линкора, его мощный компактный корпус. Глядя на все это, Грабовский тут же вспомнил свою пушчонку, стоящую в гараже, и весьма трезво оценил исход поединка. Поэтому он глубоко вздохнул и бессильно опустил руки. На Вестерплятте он приехал только в конце июля. Когда капитан Домбровский объявил, что капрал назначается командиром орудийного расчета, Эугениуш был приятно удивлен. Однако, едва он оглядел старую, только чуть модернизированную семидесятипятку, радость его померкла На такой площадке он предпочел бы иметь гаубицу, а не пушку, стреляющую чуть ли не прямой наводкой. И все же рьяно принялся за работу. С присущей ему обстоятельностью Грабовский подготовил огневую позицию, составил карточку ведения огня, даже обрезал кроны деревьев на основных направлениях. Все это он проделывал, конечно, по ночам, поскольку территория Интендантства находилась под постоянным наблюдением, и капитан Домбровский предупредил об осторожности.
Каждый вечер капрал выходил на работу со своими людьми и возвращался в казармы перед рассветом. Добравшись потом до постели, он долго не мог заснуть, несмотря на усталость. Капрала одолевали сомнения, имеют ли хоть какой-нибудь смысл его теоретические расчеты? В торуньской артиллерийской школе, которую он окончил с отличием, на учениях или на маневрах он всегда мог внести необходимую корректировку, если в стрельбе наблюдались неточности. Здесь же стрелять нельзя, потому и проверить ничего невозможно. Если он в чем-то ошибся, то это подведет его в решающий момент. А как избежать ошибки?
В противоположность капралу Грабовскому плютоновый Юзеф Беняш по натуре был не склонен к сомнениям. Как и капрал, он производил все свои расчеты только на бумаге, однако был уверен, что все сделал правильно и об ошибке не может быть речи. Молодой командир минометного взвода был полон задора и веры в собственные силы. Блестяще окончив школу подофицеров, он остался при ней в качестве инструктора, специалиста по минометам. Оружие свое знал досконально и на стрелковых соревнованиях в дивизии занял первое место: все мины легли точно в цель. В Интендантстве, куда он приехал из 3-го пехотного полка, расквартированного в Ярославе, плютоновый сразу занялся определением возможностей обзора местности на главных направлениях стрельбы, подсчетом расстояний и углов переноса огня. Иногда ему приходилось затрачивать по нескольку дней на выбор огневой позиции, поскольку он не мог вести пробных выстрелов, а покрытая лесом и постройками территория Вестерплятте создавала много трудностей.
Позиции для своих минометов Беняш выбрал во дворе казарм, подле ворот, в том месте, где два крыла здания создавали излом, заслоняющий мертвую зону и представляющий собой отличное прикрытие на случай неприятельского огня. О выполнении всех работ Беняш доложил майору еще в начале августа и теперь иногда нес службу дежурного подофицера Интендантства или назначался в патрули, неустанно обходившие территорию. Такая деятельность больше подходила ему по характеру, потому что плютоновый любил движение, даже если оно ограничивалось обходом огневых позиций и постов. Он бывал доволен, если происходило что-нибудь непредвиденное, потому что человеку с таким живым характером не по нутру монотонная служба.
Появление в водах залива немецкого линкора в сопровождении четырех торпедных катеров могло принести любые неожиданности. Беняш даже втайне надеялся, что ему наконец удастся опробовать свои минометы. Он считал, что в Гданьске давно пора навести порядок. Поэтому, увидев торпедные катера, которые сопровождали «Шлезвиг-Гольштейн» и появление которых явилось для всех полнейшей неожиданностью, Беняш заявил, что, по его мнению, не следует спускать немцам такую провокацию.
Вот увидите, из Гдыни сейчас же выйдут наши корабли, сказал плютоновый Беняш.
Рыгельский только пожал плечами, его раздражала несерьезная болтовня.
И какие корабли должны, по-твоему, выйти? спросил он со злостью. Тральщики, что ли?
Пусть пошлют «Вихрь».
Человече! Рыгельский обеими руками обхватил голову. Ну как тебе объяснить, что перед тобой линкор, понимаешь, линкор! Да к тому же с торпедными катерами! Они потопили бы «Вихрь» в пять минут.
Тогда пускай пошлют подводные лодки. Беняш тоже обозлился. Я сам слышал, как ты говорил, что «Орел» выпустил бы из линкора потроха.
В открытом море это точно. Только не здесь. Залив слишком мелок для подводных лодок.
Тогда что же? Выходит, мы ничего не можем им сделать? Они себе поплывут в Гданьск, а наши в Гдыне будут держать руки в карманах и любоваться?
Ну что ты ко мне пристал? выкрикнул Рыгельский. Спроси у самого Унруга, может, тебе он что скажет.
Наши в Хеле могут открыть огонь, вмешался Грабовский. Немцы еще не вышли из предела досягаемости польских орудий.
Эскадра спокойно двигалась дальше, и все машинально повернулись в сторону Хеля, где стояли батареи тяжелой артиллерии береговой обороны. Те, кто наблюдал эту сцену, ничего не имели бы против, заговори в тот миг батареи Хеля и пусти они на дно немецкие корабли. Но это была напрасная надежда. Торпедные катера внезапно сделали разворот на сто восемьдесят градусов, оторвались от линкора и двинулись на восток, а навстречу линкору из порта вышли два буксира, украшенные флагами расцвечивания.
А все же не хватило у немцев смелости, с удовлетворением констатировал Грабовский, следя за удаляющимися катерами.
Минут через пятнадцать можно было уже хорошо рассмотреть вооружение линкора: две бронированные башни с двумя торчащими из каждой стволами, пять орудий меньшего калибра на одном борту, а всего девять орудий для одного залпа.
Тяжело вздохнув, Грабовский вполголоса сказал стоявшему рядом Рыгельскому:
Если что случится, будет нам, Бернард, совсем невесело. У него, у гада, столько пушек, что если он нам влепит, то из нас только перья посыплются.
Но ведь на корабле нет боеприпасов.
И ты веришь этому?
Грабовский и Рыгельский растерянно посмотрели друг на друга. Потом Рыгельский неуверенно проговорил:
Я, парень, и сам уже не знаю, чему верить. Кажется, министр Ходацкий будет сегодня с визитом на линкоре. Но только тут вот, внутри, он прикоснулся пальцем к левой стороне груди, сердце подсказывает мне, что в любой день могут начаться большие события.
«Шлезвиг-Гольштейн» уже входил в порт: его могучий серый корпус, ведомый двумя украшенными флагами буксирами, скрылся за каменной стеной волнореза, и гарнизон поста «Форт» видел теперь только наблюдательные башни и трубы. Немецкий линкор во всей своей красе предстал перед глазами солдат, размещавшихся вдоль берега портового канала: на посту «Пристань», второй вартовне и на посту «Паром».