Не успели они докурить, как все началось сначала. Они увидели полыхнувшее вдали красное пламя, первый разрыв снаряда сотряс воздух. В глазах у них долго плясали вспышки, сердца колотились как бешеные. Втянув головы в плечи, они так прижались к земле, словно хотели, как черви, уйти вглубь. Первые снаряды разорвались далеко от их позиций, но тотчас же вслед за ними разразилась буря. Земля стонала и содрогалась, вздымаясь, как палуба корабля во время шторма. Клаус отбросил сигарету и зарылся лицом в землю. У Радлова окурок прилип к губе, на лице вместо глаз остались узкие щелочки. Вокруг свистели осколки, друзей окутала плотная пелена пыли, усиливался и нарастал гул залпов советской артиллерии. Крики раненых тонули в грохоте разрывов. Радлов судорожно вцепился руками в землю. Потом ураганный огонь внезапно прекратился. Он продолжался не более четверти часа, а Иоахиму эти пятнадцать минут показались вечностью. То был самый сильный обстрел, который ему довелось пережить. Но вот паузы между залпами стали продолжительнее, еще два-три выстрела, и Радлов, переведя дух, немного приподнял голову. В небе зажглась ракета, похожая на фейерверк, который запускали у них дома на ярмарке. «Сейчас появится пехота, подумал Радлов. Самой смерти я не боюсь. Страшно только умирать. Со смертью все кончится, этоНичто. А вот умиратьжутко. Умирать можно очень долго, можно сойти с ума от боли, мучиться часами и даже неделями. И кто знает, когда тебя настигнет смерть?»
В этот миг совсем рядом угрожающе провыл последний снаряд. Радлов хотел предупредить Клауса, крикнуть: «Внимание!» Но не успел. От ужаса у него остановилось дыхание, взрывная волна словно забила рот, его подбросило в воздух, затем швырнуло оземь и снова подняло вверх. Он только успел подумать: «Так, значит, вот оно как» И больше уже ничего не помнил.
Очнулся Радлов оттого, что кто-то тянул его за рукав. Иоахим не сразу понял, где он и что с ним произошло, но потом узнал Брауна, склонившегося над ним.
Дружище, да ты еще жив? удивленно воскликнул шарфюрер. Я же видел, как ты взлетел на воздух, и решил, что тебе крышка.
Радлов, шатаясь, поднялся. Еще не вполне придя в себя, он начал ощупывать свое тело. В ушах звенело, он с трудом различал голоса товарищей. «Может быть, лопнула барабанная перепонка», подумал Радлов. У него было такое ощущение, будто уши полны воды. Кости, кажется, целы, только в колене он чувствовал легкую боль от ушиба.
Кто-то крикнул:
Второе отделение: трое убитых, один тяжелораненый!
Радлов слышал этот голос как будто издалека.
Браун протянул ему свою флягу, и он стал жадно пить. Напиток был крепким, у Радлова даже слезы на глазах выступили. Но ему сразу стало лучше. Кто-то назвал его имя. Он ответил: «Здесь», и механически полез за сигаретами. И тут же вспомнил о Клаусе.
А где же Адам? спросил он. Он лежал рядом со мной.
Браун пожал плечами.
Я видел только, как ты летел. Может быть, в него и угодило.
Долго искать не пришлось. Клаус лежал в двадцати шагах от воронки, лицом к земле, раскинув руки, пальцы его все еще сжимали винтовку. Радлов тряхнул его за плечо.
Клаус, позвал он, Клаус, очнись. Послушай, Клаус!
Адам не отвечал. Сквозь густые темные волосы сочилась кровь.
Прекрасная смерть, сказал Браун, мгновенно скончался.
Но Иоахим все еще тряс друга, с отчаянием называя его по имени, пока не увидел, как бессильно у него мотается голова.
Убит, пробормотал Радлов, убит.
Это может случиться с каждым из нас, сказал Браун.
Но Радлов не слушал его. Он вспомнил прощанье на вокзале, когда они уезжали, и как отец Адама с подчеркнутой бодростью кричал: «Выше голову, мальчики!» В его словах звучала нотка глубокой озабоченности. А теперь Клаус лежит на земле, раскинув руки, недвижный и бездыханный, и никогда уже не вернется домой. Он был единственным сыном, и Радлов подумал, что сообщить горькую весть его родителям придется именно ему. Присев на корточки, он расстегнул рубашку на груди друга, тело которого еще не успело остыть, отломил висевший на шее опознавательный жетон, достал часы и бумажник.
Потом, уже стоя рядом с Брауном, процедил сквозь зубы:
Они убили моего друга и дорого поплатятся за это
«Я отомщу за тебя, Клаус, я отомщу им, обещаю тебе», думал Иоахим, имея в виду русских, которым хотел отомстить, Теперь он ждал их атаки.
И атака началась. На этот раз с такой стремительностью и силой, что бои последних дней показались Радлову безобидной перестрелкой. Впереди шли танки, а за танками двигалась пехота. Правда, танков еще не было видно, но уже ясно доносился лязг гусениц и угрожающий гул моторов. Грозные звуки все приближались, нарастали, становились громче и громче. И вот Радлов увидел, как танки, вынырнув из какой-то впадины, поползли вперед, словно клопы, все увеличиваясь в размерах. С моста открыло огонь противотанковое орудиеодин из танков как будто удалось подбить, он повернул назад. Радлов глубже ушел в воронку, куда они спрыгнули с Брауном, и лежал, напрягая каждый мускул, ежеминутно готовый к действию. «Я отомщу за тебя, Клаус», думал он, одна эта мысль билась в его мозгу: «Отомстить, ото-мстить, отомстить!» Ненависть к этим темным теням за танками ослепляла его. Он целился и стрелял, целился и стрелял. Потом вскочил и, пробежав несколько шагов, снова бросился на землю. Рядом с собой он слышал тяжелое дыхание Брауна.
Вдруг перед ним выросла стальная стена, словно из-под земли возник колосс и, грохоча и фыркая, двинулся на него Сигнальные ракеты освещали броню танка, отвратительно скрежетали гусеницы, перемалывая что-то на своем пути, земля дрожала под тяжестью этого стального чудовища.
Танк надвинулся на Радлова, оцепеневшего от страха, не смевшего шевельнуться. Первой мыслью его было: бежать. Но это верная смерть, его подстрелят, как зайца.
Фаустпатрон! крикнул Радлов, не успев даже удивиться тому, что Браун сразу его понял. Быть может, шарфюрер разобрал его слова по движению губ. Радлов ощутил пальцами холодный металл и тут же обрел спокойствие и уверенность. Но вдруг его лицо перекосилось, его снова охватило безумие, превратив в дикого, бешеного волка. Он жаждал видеть кровь, убитых, раненых
Он выстрелил, когда танк был уже в десяти шагах, прижался к земле и через мгновение услышал оглушительный взрыв. Из танка вырвался к небу сноп пламени, взрывной волной Радлова придавило к земле, и, когда он поднял голову, танк уже пылал, как факел. Радлов подумал: «Я отомстил за Клауса».
Настало утро. Поборовшись с тучами и одолев их, взошло солнце. Его теплые пальцы ощупывали израненное тело земли, его мягкая улыбка скользнула по сожженным танкам, по вырванным с корнями деревьям и стонущим раненым, и расставаться с жизнью им стало еще горше. Алый шар в небесах, поднявшись выше, превратил дым, заволакивавший опустошенную землю, в золотое сияние. Лениво катящая свои воды река Хафель засверкала, как пурпурное зеркало. Между обломками фонарных столбов, булыжником и ржавыми рельсами какой-то баррикады высунул свою головку ландыш. И даже защебетала птичка: она сидела на кусте, неподалеку от разбитого здания гостиницы. А на кусте уже набухли сочные зеленые почки. Полной грудью вдыхал Радлов аромат земли и дивился тому, что еще жив.
После того как он подбил танк, противники еще долго поливали друг друга ураганным огнем. Радлов не знал, сколько врагов убил, он просто стрелял и стрелял в них, в эти тени, мелькавшие где-то впереди.
Но вот смолк шум битвы. Оставшиеся в живых командиры взводов пересчитывали оставшихся в живых солдат. Полк Радлова сократился до ста пятидесяти падающих от усталости измотанных людей. Потери в других частях были не менее тяжелыми. Но их группа выполнила приказ, Красная Армия не перешла через мост, позиции были удержаны. Надолго ли? Второй атаки их обескровленная часть не выдержит. Это было ясно и Радлову. Если не придет приказ о переправе на другой берег, их сомнут, сотрут, уничтожат. А тут еще откуда-то поползли слухи о спешащих к ним на помощь войсках, и никто не мог эти слухи проверить, никто не знал, откуда они идут. Говорили, что надо держаться, что между американцами и русскими начались раздоры, что американцы вместе с немцами двинутся на Россию.