«Врет!»подумал Алексей, заметив, как жена вдруг отвела глаза, начала расправлять полотенце, растянутое на бечевке. Сделав вид, будто рассматривает порез на щеке, он как бы между прочим спросил:
Много народу было?
Нет, клубный актив, кое-кто из начальства Но все время мешали, ужасно мешали! Я несколько раз выглядывала из зала, думала, ты стучишь. Свирская даже замечание сделала Ну ты скоро? Пойду, соберу к завтраку. Не задерживайся, мой хороший.
И, проведя ладонью по непричесанным еще волосам Алексея, выскользнула из ванной.
«Врет, окончательно понял Маркевич и тут же подумал:Пожалуй, я не ошибся. Это она шла вчера по Поморской. Она со своим героем-любовником, как егоСамотин, Самутин, Саматин? А, не все ли равно!..»
Подумал без горечи, без возмущения: этого следовало ожидать. Вот и стали понятны сдержанная настороженность Муси при встрече, резкость, с какою она оборвала Глорочку, когда та затараторила о дяде Вите, явная всполошенность Маргариты Григорьевны. «Любовник? Да, любовник. Как же это я раньше не мог догадаться о нем»
Алексей ничего не сказал Мусе, ничем не выдал свою догадку ни в спальне после бритья, одеваясь, ни позднее, когда они вчетвером сидели за завтраком. Иероним Стефанович, как всегда, раным-рано отправился в свой институт, и за столом о нем никто не вспомнил. У тещи был умиротворенный, успокоенный вид, точно на нее благодатно действовал мир между дочерью и зятем Глорочка уписывала манную кашу, боясь опоздать в школу.
Ты проводишь меня, папка, ладно? попросила она. Я хочу, чтобы ты меня проводил.
Я сама провожу, строго сказала Муся, и девочка сразу поникла. Папе некогда, он спешит на судно.
А провожая мужа в прихожую, спросила:
Ты не забудешь, Лешенька? Не задержишься? Запомни: начало спектакля ровно в восемь.
Ах, да, премьера! будто только сейчас вспомнил Маркевич. Конечно, не забуду. Разве можно пропустить такое событие?
Он шел по улице и с удивительным спокойствием, даже с иронией думал о комедии, только что разыгравшейся дома. Как странно и как смешно все получается! Врет, извивается, изображает любовь и нежность, будто и дома играет роль жены, втихомолку обманывающей простака-мужа. Вот уж действительно артистка!
«А из мадам Невецкой, честное слово, плучается неплохая дуэнья Но почему все это не панит, не задевает меня? Ведь я же самый настоящий рогоносец, а отношусь к этому так, будто не мне, а кому-то другому наставили рога!»
Точно в ответ на этот вопрос перед глазами возникли два чистые-чистые, глубокие серовато-голубые озерца, опушенные ресницами-камышинками. И сразу пришло облегчающее решение: «Сегодня вечером опять иду к Глотовым!»
На судне все это сразу отступило, отошло в сторону. У старшего помощника капитана не только в море, но и в порту много работы. Надо проследить за подготовкой к выгрузке, проверить, прочны ли грузовые стрелы, оттяжки, финчи, хорощо ли работают лебедки. Пришли грузчикинадо распределить их по трюмам.
Только покончил со всем этим, ушел к себе в каюту, ну, теперь, кажется, можно передохнуть, как в дверь постучались и и на пороге появился второй помощник капитана Семен Лагутин.
Алексей Александрович, кому давать отгул за выходные дни? Вот список.
Кому давать В море выходных не бывает, вахту не несет лишь тот, кто тяжелой болезнью прикован к койке, а все здоровые, от капитана до угольщика, без единого дня отдыха работают неделю за неделей, пока судно находится вдали от берегов. Зато на стоянке в порту надо так спланировать отдых команды, отгул за выходные, чтобы не оказалось обиженных несправедливостью старпома. И, конечно, больше всего отгульных дней припадает на родной порт. Вот тут-то и начинаются главные трудности. Каждый рвется домой, к семье, каждый доказывает свое право на отдых. Надо распределить людей так, чтобы и они остались довольны, и не страдала работа на судне.
Начнем со штурманов, сказал Маркевич, со списком в руках присаживаясь к столу. Сегодняшний вечер я проведу на берегу, и остаться на судне придется тебе. Зато с завтрашнего дня можешь уходить. Сколько у тебя выходных?
Восемнадцать
Вот и бери любую половину, а потом третьего помощника отпустим. Если задержимся здесь, позднее получишь остальные. Идет?
А если ты в отпуск уйдешь?
Загадывать не станем, отмахнулся Алексей, да если и дадут отпуск, все равно замену пришлют.
Со списком они едва управились к обеду. Потом появился старший механик Симаков и пришлось засесть за объемистую пачку дефектных ведомостей, которые требовали уточнений, и многочисленных дополнений: долго, очень долго пробыл «Коммунар» в плавании, и ремонта накопилось, что называется, невпроворот
Маркевич начал нервничать: день подходит к концу, а на столе еще не меньше половины ведомостей.
Знаете что, предложил он, давайте завтра закончим. Ночевать-то я все равно буду на судне, вот с самого утречка и засядем.
Торопитесь? понимающе улыбнулся стармех. Еще бы, молодая жена Ну что ж, по рукам. Завтра так завтра.
Алексей с благодарностью проводил Симаковаславный старикан, хоть и ошибается насчет жены, и принялся поспешно стягивать с себя рабочую одежду. Черт побери, девятый час! Хорошо, что утром побрился!
А когда застегнул последнюю пуговицу на выходной тужурке, в дверь просунулось широкоскулое лицо вахтенного матроса Яблокова и деловитый голос его, как кипятком, обдал старпома:
Алексей Александрович, к капитану!
Мысленно проклиная все на свете, Маркевич взбежал на ботдек. «Хоть бы недолго задержал», подумал он, входя в капитанскую каюту. Но увидав Ведерникова, без слов понял причину вызова: Борис Михайлович стоял возле стола, нетерпеливо барабаня по крышке его короткими толстыми пальцами левой руки, а в правой держал фуражку.
Медленно спустился Алексей по трапу на спардек. Что будешь делать? Только и остается в подобных случаях штурману ответить короткое «есть» и расстаться с планами своими, и с мечтами. Облокотившись на поручни, он с грустью посмотрел на затихающий по вечернему город, на улицу по ту сторону серого забора, окружающего порт, и на мгновение представил на этой по ночному пустынной улице себя рядом с Таней
Услышав над головой тяжелые шаги Ведерникова, мысленно ругнулся: «Чтоб тебе ногу сломать, пень!»
* * *
Утром Борис Михайлович на судно не вернулся. Напрасно прождав его до полудня, когда как раз и выгрузка закончилась, Маркевич понял, что в этот день капитан решил вообще не появляться на корабле. Что ж, Ведерников способен и на это: разве он станет считаться со своими подчиненными? «А вдруг и в самом деле сломал по дороге ногу?»почти со злорадством подумал Алексей.
Но гадай, не гадай, а с парохода не уйдешь. Сам вчера отпустил домой второго помощника, Лагутина, на одного лишь третьего штурмана судно не оставишь, а значит, и придется вам, товарищ старпом, неотлучно торчать на борту до тех пор, пока многоуважаемый Борис Михайлович Ведерников не соизволит явиться собственной персоной.
Как все-таки безобразно складываются иногда обстоятельства. Думаешь, волнуешься, заранее что-то планируешь, и вдруг встанет на твоем пути этакий пень, споткнешься об него, ибудь здоров, не кашляй, все летит в тартарары! А ему хоть бы что. Сидит, небось, сейчас, попивает крепкий чаек вприкуску, как старорежимный купчина, и невдомек этому чаеглотателю, что на судне бесится, из кожи вон лезет от нетерпения несчастнейший из смертных. Хоть бы сегодняшний вечер отдал, а потом мог бы до самого конца ремонта не появляться на борту!
Вместо Бориса Михайловича пришла какая-то женщина, спросила у вахтенного матроса, где найти старшего помощника, и под расписку на обороте конверта, как строго официальный документ, вручила Маркевичу лист бумаги, исцарапанный знакомым, а сейчас попросту ненавистным почерком.
«Ставлю вас в известность, прочитал Алексей, что я заболел. Временно, до моего выздоровления, исполнение обязанностей капитана на вверенном мне пароходе Коммунар возлагаю на вас под вашу личную персональную ответственность. Приказываю ежедневно в 16.00 с нарочным матросом письменным рапортом докладывать мне на дом о положении и ходе ремонтных работ на судне. Капитан парохода Коммунар Б. М. Ведерников».