И я ни разу не слышал его голоса. Ни разу. За все пять лет. Кроме одного-единственного случая.
Пятый курс. Вот-вот сдача дипломного проекта. Класс. Сампо. Сампоэто самоподготовка. Сидишь и занимаешься: сам себе учащийся, сам себе преподаватель. «Вдоль по речке Лимпопона курсантское сампо».
Жара. Затылки дымятся. Окна настежь, но толкуноль. Без пяти минут лейтенанты сидят полуголые, потому что невозможно просто. На четвёртом курсе можно было хоть форменный синий воротник линялый (который ещё неправильно гюйсом зовут) водой намочить и на башку привязать. Но на пятом курсе летом мы ходили по форме номер два, в беленьком, а там гюйсы несъёмные Поэтому вовсю применялись носовые платочки. Зрелище то ещё.
На каждом столе разложены секретные тетрадки, учебники, руководства, техописания, альбомы рисунков И ватманы: все что-то рисуют. Я в тот момент малевал свою КПУГкорабельную поисково-ударную группу: два 1135-х и между ними «букарь», 1134б. Строем клина. На меня налетали две волны голодных «интрудеров» и ещё две«корсаров»; в меня пуляли «гарпунами», «буллпапами» и «томагавками», а три смелых противолодочных кораблика с помощью моих расчётов всё это лихо сбивали своими ракетами, пушками, и даже (кто в теме, тот не удивится) реактивными глубинными бомбами. Всё это, разумеется, в условиях напряжённого радиоэлектронного противодействия. Ну, рисовать я, слава Богу и спасибо маме с папой, умею, и картинка получалась что надо. Трафальгарская битва рядом не валялась. А свою неимоверную пусковую установку, изобретённую для зенитного ракетного комплекса «Оса-МА», я к тому времени уже начертил, и она торчала свёрнутая в тубусе. Мой руководитель диплома, капитан 2 ранга Малахов Ахмед Тимыч, когда впервые увидал это четырёхракетное железное пугало, вжался в кресло и сказал только: «Ню-ню».
Примерно тем же самым занимался каждый, кто в тот момент торчал в классе. А торчали не все: народ вовсю бегал по кафедрам, по консультациям, в курсантское кафе «Фрегат» к тёте Фросе и просто в самоходы среди бела дняблаго к концу выпускного курса контроль слегка ослаб. В классе мариновалось человек шесть или семь, а среди нихВиталик Низиенко про прозвищу Лысый.
Он стоял в позе Тамерлана, нависшего над картой Фермопил, и с упоением вычерчивал разрез крылатой ракеты П-120 «Малахит», вид слева. Самым главным было не наставить клякс и не разлить тушь: рабочий лист ватмана секретный, потом замучаешься перерегистрировать на чистый и начинать всё заново. Впрочем, в каждом классе были свои спецы, которые умели без проблем срезать тушь бритвенным лезвием. Кстати, впоследствии, уже на Камчатке, был у нас секретчиком старший мичман Володя Храпко, который умудрялся срезать кляксы и помарки даже с кальки и папиросной бумаги
Чтоб чертить было веселее, опупевший от жары Лысый напевал:
Белые кры-ылья!.. Белые кры-ылья!
Белые кры-ы-ыльяпростор голубо-ой!
Мы ведь люби-или! Мы ведь люби-и-и-или!
Мы ведь люби-или друг друга-а с тобо-ой!
Голос у него был препротивный и скрипучийсамое то для командования крейсером, но совершенно не подходящий к упражнениям в послеобеденном вокализе. Остальные молча терпели, потому что за пять лет уже привыкли. Впрочем, на первом курсе Лысый вполне себе выл в училищном хоре, но туда загребали всех карасей поголовно.
Он в очередной раз обмакнул в чёрную тушь ученическое перо, аккуратно ввёл его в промежность раздвинутых на нужную ширину лапок рейсфедера (а ну-ка, кто вспомнит, что это такое?), придвинул линейку и, не переставая «петь», уже приготовился было провести чёткую жирную линию, как вдруг
О, это сакральное «вдруг»!!!
как вдруг дверь тихо приоткрылась, и в аудиторию неслышно вплыла голова Мохнатого Уха без фуражки. Всё остальное осталось в коридоремы видели только бесформенный красный череп с пегими волосёнками и потной блестящей лысиной. Он смотрел прямо на Виталика немигающими бесцветными глазками и одновременно нацелился на него своим левым ухом. Вы скажете«невозможно». А вот возможно. Я и сам чуть тубус не уронил. Кстати, в том ухе густо росли седые волосы.
Взгляд Мохнатого Уха пронзил Лысого, как пронзает нейтрино вчерашнюю какашку носорога-альбиноса. Кстати, примерно такой же взгляд у голубой акулы, только у той глаза всё же более выразительны.
Какие-какие крылья, товарищ Низиенко?
От этого голоса можно было схватить инфаркт. Тихий, без примеси басов, вкрадчивый, такой же бесцветный, как и глаза.
Б беб б-белыевыдавил Лысый, распрямляясь и отчаянно потея.
Двое или трое «без пяти офицеров» украдкой стянули с голов влажные носовые платочки и пригнулись, стремясь сойти за одинокие кнехты.
Белые?премерзким тоном хмыкнул Мохнатое Ухо.Ну-ну. Да-да, товарищ Низиенко, ну-ну.
И голова всё так же неслышно скрылась, задраив за собой дверь.
Рейсфедер выпал из Виталькиных пальцев, брызнув двумя кляксами по разрезу крылатой ракеты П-120 «Малахит» (вид слева).
А что такого, мужики?растерянно спросил Виталик.А?.. Что такого?.. Ну, белые это ж такая песня, ну! Кто её там поёт Вот же ж дурак, а?к кому относилось «дурак», было не совсем понятно.Блин Ну на фига вот так?
Кобздец тебе, Лысый,сказал Серёга Ковалевский по прозвищу Ковальчик,поедешь служить на Аральское море.
И он вытащил половинку лезвия «Нева».
С меня мороженка,грустно сказал Виталька, подбирая злосчастный рейсфедер с испорченного ватмана.
Две,флегматично уточнил Ковальчик.По одной за каждую кляксу.
Виталя попал служить куда-то на Севера. Ковальчикна Балтику, на ракетный катер. А ясначала под Владивосток, в Тихас, потом на Камчатку.
«Вдоль по речке Лимпопона курсантское сампо» м-да.
ВОРОНЕЖСКИЙ ТРУД
...А в этом месте обязательно сделайте ссылку на «воронежский труд»,сказал руководитель диплома.
Да-да... есть, так точно!пробормотал Олежик, думая в этот момент слегка о своём.
Какие там ссылки, какой там «труд»все мысли Олежика занимала не предстоящая защита диплома, а собственная свадьба, которая должна была состояться аккурат через три дня после этой самой защиты, и целуйте мой абгалдырь.
Диплом, кстати, получился просто блестящим. Олежик умудрился ковырнуть в нём такие темы, что даже руководитель только тихо ойкнул и восторженно цокал языком на протяжении четверти часа. Выводы, прямо следующие из ковырнутых тем (между прочим, подтверждённые соответствующими машинными расчётами) означали грядущий переворот в конструкции стрельбовых РЛС универсальных зенитных ракетных комплексов морского базирования. Революция, не меньше. Есть от чего заторчать.
В процессе защиты члены комиссии заинтересованно слушали распевающего соловьём Олежика, предвкушая, как наш океанский флот со своими новыми антеннами обгонит проклятого супостата минимум на четверть века. Листали диплом и тоже цокали языкамидо тех пор, покуда не добрались до перечня использованной литературы.
Я вижу, вы использовали «воронежский труд»,сказал седой капитан первого ранга Говоров, доктор технических наук и известный на весь флот специалист по радиолокации.
Так точно, использовал,уверенно ответствовал Олежик (потом он говорил: «Вот на хера, а? На хера я это ляпнул?»).Газета «Воронежский труд».
Газета?удивлённо спросил капитан первого ранга Говоров, доктор наук и протчая-протчая-протчая, уставившись в Олежика, у которого вдруг разом одеревенели ноги и прочие кости, содержащие мозговое вещество. Глаза Говорова при этом широко раскрылись, а лицо начало приобретать пунцовый оттенок.
И тут Олежик окончательно почувствовал подвох. А точнее говоря, жопу. Мину замедленного действия, которая вот прям сию же секунду взорвётся термоядерно-фугасно-осколочной глубинной авиабомбой. Но отступать было уже поздно.
Так точно,выдохнул он, тревожно ощущая пяткой в правом ботинке своё трепещущее сердце.Газета. «Воронежский труд».
А дату не припомните?не унимался Говоров, уже надувающийся багровым пузырём.
В перечне использованной литературы всё сплошь с грифами «С» и «СС», и сам диплом тоже весь сов.секретный, включая обложку, и вдругнате вам, газета «Воронежский труд». Блин. Но вдруг там и впрямь было чего-то такое, да-да, несекретное, но впрямую как-то касающееся? А? Ну там... какой-нибудь... фиг его знает... Руководитель же дипломаон что, просто так сказал, что ли?!