Проснулся я рано утром по какому-то интуитивному предчувствию. Возможно, сказывалось нервное напряжение от ожидания готовившегося удара противника. Оно пересилило сон, усталость и подняло меня на ноги.
Мой ординарец Борис Скорняков тут же налил мне стакан крепкого чаю. Выпив его, я вышел из блиндажа на воздух. Меня ослепило солнце. При выходе из блиндажа встретился с комендантом штаба и командного пункта майором Гладышевым. Мы прошли с ним несколько десятков метров к северу, где были расположены отделы штаба. Они ютились в спешно вырытых щелях или в норах, выдолбленных в крутом правом берегу Волги.
В одной из таких нор стоял тульский самовар с самодельной трубой. Он попыхивал дымком. Около самовара сидел, готовясь к чаепитию, генерал Пожарскийкомандующий артиллерией армии. Сам туляк, он всю войну не расставался со своим землякомсамоваром. Это была его слабостькрепкий чаек
Поздоровался с ним.
Как, Митрофаныч, спрашиваю, успеешь скипятить чайку до начала фрицевского концерта?
Успею, уверенно отвечает он, ну, а не успею, самовар с собой на наблюдательный пункт захвачу, там и
Договорить ему не пришлось. С запада донесся сильный гул. Мы подняли головы и «навострили» уши. И тут же услышали шипение снарядов и мин над головой. Вскоре близкие разрывы потрясли землю, в воздух выплеснулись султаны огня. На оборонявшиеся войска посыпались десятки, сотни тысяч снарядов и мин разных калибров. Взрывными волнами нас прижало к обрывистой круче берега. Самовар был опрокинут, так и не успев закипеть. Но буквально кипела от взрывов вода в Волге. Пожарский показывал рукой в небо. Над головой появились фашистские самолеты. Их было несколько групп. От взрывов снарядов и мин, шума авиационных моторов невозможно было говорить. Я взглянул на Пожарского. Он меня понял по взгляду, схватил планшет, бинокль и бросился бежать на свой командный пункт. Я поспешил на свой.
Солнца не стало видно. Дым, пыль и смрад заволокли небо. Подойдя к блиндажу, собрался ногой открыть дверь, но получил такой удар взрывной волны в спину, что влетел в свой отсек. И тут же услышал голос Гурова: «Получил, и поделом: не ходи, куда не надо». Крылов и Гуров уже сидели на скамейках и держали оба телефонные трубки. Тут же стоял начальник связи армии полковник Юрин, докладывая что-то Крылову.
Я спросил:
Как связь?
Юрин доложил:
Часто рвется, включили радио, говорим открытым текстом.
Кричу ему:
Этого мало Поднимите и задействуйте запасный узел связи на левом берегу. Пусть дублируют и информируют нас.
Юрин понял и вышел. Я прошел по всему п-образному блиндажу-туннелю. Он достался нам от штаба 10-й дивизии НКВД, который отвели на левый берег несколько дней тому назад. Все командиры штаба армии, связисты и связистки были на местах. Они глядели на меня, пытаясь по моему лицу угадать о моем настроении, о положении на фронте. Чтобы показать, что нет ничего страшного, я шел по блиндажу спокойно и медленно, так же вернулся и вышел на улицу из другого выхода блиндажа.
То, что я увидел на улице, особенно в направлении Тракторного завода, трудно описать пером. Над головой ревели пикирующие бомбардировщики, выли падающие бомбы, рвались снаряды зениток в воздухе, а их трассирующие траектории расчеркивались в небе красивым пунктиром. Кругом все гудело, стонало и рвалось. Пешеходный мостик через Денежную протоку, собранный из бочек, был разбит и отнесен течением. Вдали рушились стены домов, полыхали корпуса цехов Тракторного завода.
Захожу в блиндаже в свой отсек. Те же Крылов и Гуров с телефонами в руках рассматривают план города. По синим стрелам и цифрам, а также по красным изогнутым линиям оцениваю положение на направлении главного удара противника. Вопросов не задаю, знаю, что полученные 510 минут тому назад данные об обстановке уже устарели. Вызываю к телефону командующего артиллерией армии Пожарского. Приказываю дать два дивизионных залпа «катюш». Один по силикатному заводу, другойперед стадионом. Там, по-моему, должно быть скопление войск противника. Прошу хоть немного угомонить фашистских стервятников. Генерал Хрюкин сказал откровенно, что сейчас помочь нечем. Противник плотно блокировал аэродромы армии. Пробиться нашей авиации к Сталинграду пока невозможно.
После короткого обмена мнениями между членами Военного совета стало ясно Противник бросил свои главные силы против 62-й армии. Имея явное превосходство в живой силе, технике и огне, он будет стараться разрезать армию и уничтожить ее по частям. Сейчас главный удар он наносит между заводами Тракторным и «Баррикады». Ближайшая его цельпробиться к Волге. По силам и средствам, введенным в бой, было видно, что он приложит все силы, чтобы не допустить переправы из-за Волги к нам сильных подкреплений, и будет стараться сорвать подвоз боеприпасов в Сталинград. В ближайшие несколько дней нам предстояла небывало жесточайшая борьба только имеющимися в распоряжении 62-й армии силами, но, независимо ни от каких причин, мы не могли отойти за Волгу, так как поклялись перед партией и народом удержать Сталинград. Наш блиндаж трясло как в лихорадке, кругом гудело, ухало, и в уши иголками впивались эти звуки, с потолка сыпался песок, в углах и на потолке под балками что-то потрескивало, толчки от разорвавшихся вблизи крупных бомб грозили развалить наш блиндаж. Уходить нам было некуда. Лишь изредка, когда совершенно нечем было дышать, несмотря на близкие разрывы бомб и снарядов, мы по очереди выходили из блиндажа.
В тот день мы не видели солнца. Оно поднималось в зенит бурым пятном и изредка выглядывало в просветы дымовых туч.
Под прикрытием ураганного огня три пехотные и две танковые дивизии на фронте около шести километров бросил Паулюс в наступление. Главный удар наносился по 112-й, 95-й, 308-й стрелковым и 37-й гвардейской дивизиям. Все наши дивизии были сильно ослаблены от понесенных потерь в предыдущих боях, особенно 112-я и 95-я. Превосходство противника в людях было пятикратным, в танкахдвенадцатикратным, его авиация безраздельно господствовала на этом участке. Около трех тысяч самолето-вылетов насчитали мы в тот день.
Пехота и танки противника в 8 часов утра атаковали наши позиции. Первая атака противника была отбита, на переднем крае горели десять танков. Подсчитать убитых и раненых было невозможно. Через полтора часа противник повторил атаку еще большими силами. Его огонь по нашим огневым точкам был более прицельным. Он буквально душил нас массой огня, не давая никому на наших позициях поднять голову.
В 10 часов 109-й полк 37-й гвардейской дивизии был смят танками и пехотой противника. Бойцы этого полка, засевшие в подвалах и в комнатах зданий, дерутся в окружении. Против них противник применяет огнеметы. Нашим бойцам приходится отстреливаться, переходить в рукопашную схватку и одновременно тушить пожары.
На командном пункте армии от близкого взрыва авиабомбы завалило два блиндажа. Бойцы роты охраны и несколько офицеров штаба откапывают своих товарищей. Одному офицеру придавило ногу бревном. При попытке откопать и поднять бревно верхний грунт осаживается и еще больше давит на ногу. Несчастный офицер умоляет товарищей отрубить или отпилить ногу. Но у кого поднимется рука? И все это происходит под непрерывным обстрелом артиллерии и бомбежкой авиации.
В 11 часов наблюдатели доносят: левый фланг 112-й стрелковой дивизии также смят. Около 50 танков утюжат ее боевые порядки. Эта многострадальная дивизия, принимавшая участие во многих боях западнее реки Дон, на Дону, между Доном и Волгой, к 13 октября, имея в своем составе не более тысячи активных бойцов во главе со своим командиром полковником Ермолкиным, не отступила. Она сражалась геройски разрозненными подразделениями, гарнизонами в отдельных зданиях, в цехах Тракторного завода, в Нижнем поселке и на волжской круче. Ее сопротивление долгое время не было сломлено, но она буквально истреблялась превосходящими силами противника. Не случайно немецкий генерал Дёрр в своей книге «Поход на Сталинград» вспоминал: «Если нашим войскам удавалось днем на некоторых участках фронта выйти к берегу, ночью они вынуждены были снова отходить, так как засевшие в оврагах русские отрезали их от тыла». Признание врагалучший свидетель тех событий.