Дрожащими бледными пальцами Варя развернула покрытый пятнами крови кусок красной ткани.
Это знамя бригады, ахнула она. а внутридокументы и фотография. И еще написано что-то на обороте фотографии. Голос ее задрожал. «Живи!» Это рукой Женьки написано. Вот он, с Лопатиным и Ещенко, и Граф с ними. Они на Первомай фотографировались в городе. Видите?! Варя протянула фотографию Пирогову. В это время силы покинули ее. Она пошатнулась. Забыв о собаке, Пирогов подхватил девушку на руки. Собака молчала.
Несите ее в дом, Иван Петрович, приказала Маренн. Я снова поставлю капельницу! И сделаю перевязку. И возвращайтесь сразу за собакой. Я вижу, у него перебита задняя лапа и, вероятно, есть еще ранение, колотое, в холку. Соберите документы пока, попросила она лесника. Их надо спрятать подальше. Если придет исполнительная команда, такая находка может дорого стоить.
Вы со мной не возитесь, произнесла Варя, едва перевязка закончилась, вы, если можно, оставьте мне медикаменты, шприц и набор для капельницы. Я сама себе все сделаю и Графа вылечу. Он со мной теперь, ясильная, я все смогу. Она ласково погладила между ушей овчарку, которая лежала на лоскутном коврике у скамьи.
Когда Пирогов отнес Варю в хату, Граф сам дополз до крыльца и безропотно позволил незнакомцу поднять его в дом. Маренн обработала и перевязала раны собаки, а лесничиха напоила его родниковой водой.
Да, конечно, я все оставлю, ответила Маренн мягко и наклонилась к саквояжу.
Услышав шуршание бумажной упаковки, собака навострила уши. «Как ты похож на Айстофеля, с улыбкой подумала Маренн. Тот же внимательный умный взгляд и манера разглядывать человека, чуть наклонив голову набок. Красавец и настоящий смельчак». Она положила на табуретку запечатанную бутылку физраствора, коробку с двумя шприцами и несколько пузырьков с лекарством.
Разведете физраствором перед тем, как колоть, предупредила она. Я думаю, вы знаете
Это все немецкое? Варя приподнялась и указала на орла, красующегося на коробке со шприцами. Откуда? Немецкое?
Это я Иван Петровича упросила у ихнкго ликаря взяти, сообразив, вступила в разговор лесничиха. На два шматка сала выменяла. Сказывала, мол, дид у меня хворый. А ему чаво? Ликарю-то тому? Она махнула рукой. Чё больше, чё миньше. Все пользовать. И нехай себе нимицкое. Главное, чтобы помогало.
«Хорошо, что саквояж у меня не эсэсовский, а старый французский, в нем еще в Первую мировую войну медсестры госпиталя Сэтерлэнд перевязочный материал хранили, подумала Маренн. Всегда счастливым считался. Если раненому бинты и лекарства из этого саквояжа достались, будет жить. Такое было поверье. Даже хирурги рукой терли его, прежде чем на операцию идти. Может быть, поможет и этой русской фрейлейн».
Что ж, понятно. Варя снова опустила голову на подушку, но тут же повернулась. Я б и догадаться могла. А документы где? снова встрепенулась она.
Дид за печкой спрятал, ответила Пелагея. А потом в лесу закопаем. Я тиби покажу, где. Чтоб ти знала, успокоила она раненую.
Нам пора, негромко сказала Маренн Пирогову. Я желаю вам скорей поправиться. Она ласково прикоснулась пальцами к руке девушки.
Когда я смогу увидеть Неллу? спросила Варя осторожно. Вы можете привезти ее сюда? Я буду ухаживать за ней. За ней, за Графом, за щенками А ваш воспитанник, пусть приходит, я буду только рада.
Я обязательно поговорю с ним об этом, пообещал Пирогов. Думаю, это случится скоро.
Я провожу. Пелагея снова обмоталась платком. Ты, дид, здеся будь, бросила строго мужу.
А то куды убегу-то? Тот махнул рукой. По дивчинам, что ли?
Вот рлзпусник! Пелагея фыркнула. Осторожно, осторожно, пани, ступенечка, поддержала она Маренн под руку. И тут же незаметно сунула под огромный платок немецкий китель и ремень с кобурой, спрятанные за бочку с водой на входе. Заметив ее ухищрение, Маренн невольно улыбнулась. Взяла автомат, оставленный рядом с рогатиной на крыльце.
Ваш жакет у машины отдам, сказала Пелагее, проходя по тропинке под дубами. А то увидит меня ваша новая постоялица. Лучше не надо этого.
То и верно. Так краше будет, согласилась лесничиха.
Теплый у вас жакет. Маренн похвалила одеяние, хотя работать в нем было трудно и жарко и она едва вытерпела до конца. В нем и зимой не замерзнешь, шубы не надо.
Чи салоп-то? переспросила Пелагея. Таки сама валяла и шила и узор вывела ниткой шелковой, сообщила она не без гордости. Чтоб заздрили соседки. Как без этого?
Я был удивлен, фрау Сэтерлэнд, узнав, что в Первую мировую войну вы служили во французском госпитале, заметил Пирогов, когда они подошли к машине. Как же вы оказались
На другой стороне? закончила за него Маренн и, сняв салоп, передала его лесничихе. Благодарю.
Надела китель, застегнула пуговицы. Застегнула ремень с кобурой. Вытащив длинную деревянную спицу из прически, заново скрутила волосы на затылке.
Скажу вам честно, Иван Петрович, продолжила она, сев за руль. Если бы там, в Вердене, мне кто-нибудь сказал, что такое произойдет, я бы не поверила. Но Австриямоя вторая Родина, и так случилось, что спустя всего лишь пару лет после окончания той войны никакой иной Родины у меня не осталось. Мне пришлось расстаться с Францией навсегда. По крайней мере, тогда я так думала. А потом уже просто поздно было что-нибудь менять. Садитесь, Иван Петрович. Она откинула дверцу пассажирского места рядом и завела мотор. Поехали.
Да, да, конечно, заторопился Пирогов. Ты, Пелагея, если что, прибегай, сказал напоследок лесничихе.
Прискочу, пообещала та и отошла, махая рукой. Доброго здоровьичка, пани дохтур, дай вам Бог, добавила скороговоркой, а потом поклонилась в пояс. Машина развернулась и выехала на дорогу. Лесничиха шла за ней и махала концом цветастого платка, держа под мышкой салоп, пока автомобиль не скрылся за поворотом.
Не знаю, как сказать Юре, что у Альмы нашлась хозяйка и собаку придется отдать, вздохнул Пирогов, когда впереди уже показалась усадьба Свирских. Эта собака вернула его к жизни. Он как-то встрепенулся. Не отходит от нее. Боюсь, такая новостьэто будет удар.
Не торопитесь, Иван Петрович, мой вам совет, ответила Маренн и, подъехав к шлагбауму, предъявила пропуск часовому. Я, конечно, сообщу о целебном источнике в Берлин, но, сами понимаете, принятие решения может занять довольно длительное время. А то, что известно мне об айнзацкоманде D и ее командире штандартенфюрере СС Отто Олендорфе, действующих в этих местах, так это то, что они обычно появляются очень быстро и исполняют обязанности весьма аккуратно. Как бы не пришлось совершать обратный маневр. Не Альму везти в сторожку, а всех обитателей сторожкипрятать в госпитале. Притом я вовсе не уверена, что рейхсфюрер СС не приготовил для меня новых приказов и я смогу задержаться здесь дольше, чем положено.
Госпожа оберштурмбанфюрер.
На крыльце Маренн встретила медсестра Беккер.
Вас в кабинете ожидает высокопоставленный офицер, встревоженно сообщила она.
Давно?
С четверть часа, ответила та.
Хорошо, сообщите, я сейчас приду, кивнула Маренн. Раненых доставили?
Так точно. Транспорт пришел час назад, доложила Беккер. Сортировка и первичная обработка проведена. Можно начинать осмотр.
Хорошо, через десять минут начнем, решила Маренн, взглянув на часы. Это странно, сказала она Пирогову, когда Беккер отошла. Я никаких больших начальников в гости не жду. Да и не очень-то они любят навещать госпитали. Ступайте к себе, Иван Петрович. Вам надо отдыхать. Если произойдет что-то серьезное, я вас извещу.
Маренн поднялась по мраморной лестнице на второй этаж, вошла в бывшую музыкальную гостиную Свирских. Что ж, ее худшие предположения оправдались. «Я ожидала, что быстро, подумала она. Но не предполагала, что настолько».
Доброе утро, фрау Сэтерлэнд.
Штандартенфюрер Олендорф стоял у окна, курил сигарету. Когда она вошла, повернулся. Затушил сигарету в пепельнице.
Вижу, вы в неустанных заботах о раненых солдатах фюрера. Это похвально.