Темные узкие тела самолетов выпрыгнули из-за леса, дернулись к земле, над снежным полем уже неслышно для людей полыхнули огненные линии
Поверх припавшей к узлам старухи Коробов увидел: девятка штурмовиков ударила по решетчатым аркам моста, неясно проглядывавшего в туманной ложбине, черно-красные разрывы закрыли мост
Коробов рванул машину вперед. Он думал, что через несколько минут сюда, на опустелое шоссе, могут вернуться штурмовики, добить цель И только тогда, когда до моста оставалось меньше ста метров, Коробов увидел рваные края бетона, вздыбленного у дальних арок
Он успел затормозить, протяжно ныли по мокрому асфальту колеса «паккарда», и этот звук исчез в новой волне рева.
Коробов выскочил из машины. Ослепительная точка вспыхнула и погасла перед его глазами, он упал на пологий склон кювета
От тишины закололо в ушах, и Коробов застонал
Теплота коснулась его лица, он понял это ладонь, маленькая, теплая
Он живой! Господин директор, он дышит!
Коробов увидел лицо девочки. Синяя вязаная шапочка съехала к темным бровям
Господин обер-лейтенант! О-о, как вас бросило, да! Я думала, что Прямо рядом с вами бомба, да!
Голубые глаза приблизились к лицу Коробова, ладонь тихонько коснулась лба.
Кто-то подошел повизгивал под тяжелыми шагами снег
Урзула, идем, сказал голос старого мужчины.
Господин директор, он же совсем робко сказала девочка.
Коробов с трудом перевернулся на спину, медленно поднял правую руку к груди. Девочка схватила его за эту руку она поняла, что обер-лейтенант хочет сесть
Идем, Урзула, сказал старик в короткой зеленой куртке с темной меховой опушкой, в измазанных глиной высоких шнурованных ботинках. Он отвел взгляд от лица обер-лейтенанта. Стоявшая рядом с ним вторая девочка, в черном пальто с пятнами сырой глины, испуганно глянула на хмурое лицо старика и отступила на шаг
Коробов попробовал встать, девочка в синем бархатном пальто потянула его за правую руку, виновато улыбаясь маленьким обветренным ртом.
Урзула, мы уходим, сказал старик и, взяв девочку в черном пальто за руку, выбрался из кювета на шоссе.
Я не пойду, сказала Урзула, переминаясь с ноги на ногу.
Ули-и! закричала с шоссе девочка в черном пальто.
За ней Коробов увидел перевернутый, без передних колес, «паккард»
Иди Урзула, проговорил медленно Коробов.
Не хочу.
Иди Дедушка тебя ждет
Это не дед. Это директор нашей школы. Я хочу помочь вам, да!
Не поняла Урзула не то слезы в глазах обер-лейтенанта, не то он смеется?.. Она вздохнула и стала натирать ладони снегом. Комочки розового снега сыпались к ногам.
«Это же это же моя кровь» подумал Коробов.
Я все вытерла, тихо сказала Урзула.
Коробов снял фуражку, посмотрел на темные пятна крови на черном лаке козырька, взял горсть снега
Вас так бросило тогда, сказала Урзула. А я перчатки потеряла, вот трусиха!
Коробов встал.
Все равно удерем от Советов, да? улыбнулась она.
Попробуем.
Вы не слышали радио, господин обер-лейтенант?.. Советы опять наступают, да, я утром услышала! Совсем рядом наступают! Маршал Рокоссовский, да!
Урзула глянула в лицо обер-лейтенанту и замолчала. Она увидела, что обер-лейтенант закусил нижнюю губу. Наверное, ему было очень больно
56
Ветер над пакгаузом все крепчал, и дым от костра на бетонном полу швыряло из пролома в крыше вниз
Иногда Коробов открывал глаза, видел небо, плывшее кусочками меж дымных струй.
Спите, господин обер-лейтенант, шептала лежавшая рядом с Коробовым Урзула.
Мать солдата, что поднял упавшего на перроне вокзала обер-лейтенанта, укрыла его и девочку зеленым байковым одеялом, сверху набросила шинель сына (сидел солдат у костра, расстегнув три верхние пуговицы старенького кителя с погонами артиллерийского обер-ефрейтора и двумя Железными крестами).
Отдыхайте, господин обер-лейтенант, сказал обер-ефрейтор. Поезд обещают только к ночи После контузии отлежка великое средство
Девушка в сером пальто сидела рядом с обер-ефрейтором на ящике, курила сигарету, щурясь.
Эми, ты опять берешь в рот эту пакость, сказала мать обер-ефрейтора.
А, фрау Рехберг!
Нет, не будешь ты хорошей женой, Эми, нет.
Обер-ефрейтор засмеялся.
Это мне лучше знать, мамочка
Тебе надо помолчать, Вернер, когда говорю я. Да, я еще не успела дать согласия, чтобы ты привел в дом жену.
Дома нет, а жена будет, сказал обер-ефрейтор, взял сигарету из руки Эммы и стал курить.
Дома нет, сынок, нет, ничего у нас нет И Германии уже нет.
Германия будет всегда, сказала вдруг Урзула, шевельнувшись под одеялом.
Обер-ефрейтор посмотрел на нее, засмеялся.
Ничего нет проще, моя дорогая дама. Купишь себе пять мальчиков и пять девочек Германия будет жить А?
Она найдет их в капусте, сказала Эмма.
Спи, маленькая, сказала фрау Рехберг, тяжело поворачиваясь грузным телом на ящике, и поправила одеяло в ногах Урзулы. У тебя будет все хорошо. Спи. Разбудишь господина офицера.
Старая немка напоила его кофе из зеленой фарфоровой кружки. Старая немка укрыла его одеялом. У нее были добрые глаза матери, у этой фрау Рехберг.
Германия не умрет. Германия не должна умереть. Пять мальчиков и пять девочек найдет Ули в капусте
Я люблю ту, будущую Германию Я люблю ее, потому что люблю Карла Циммермана, и Маргот Циммерман, и эту старую фрау Рехберг, которая хочет, чтобы у ее сына была хорошая жена, и маленькую Ульхен люблю, и того старика в брезентовом плаще, у которого жену звали Матильда
Я мог бы жить на улице, на той улице, где впервые увидел Эми Нет, я не люблю Эми Циммерман Карл бросил сигарету в окно. Мы стояли с ним у открытого окна в кабинете. Я все еще боялся этого высокого человека с красивым, таким надменным лицом, ведь я увидел Карла только сорок минут назад, когда приехал с Силезского вокзала «У тебя гениальная легенда, Володя, проговорил он медленно и усмехнулся. Во всяком случае, Эми не будет сомневаться в том, что это именно ты пятнадцать лет назад ходил к ней в гости Когда я сказал Эми, что фронт перешел ее старинный приятель Вовочка Коробов Мне пришлось рассказать трогательную историю маленьких Эми Циммерман и русского Вовочки кое-кому из лиц, приближенных к Геббельсу Мда Дело-то в том, Володя, что сейчас сорок третий год, а не сорок первый В сорок первом тебя бы просто швырнули в лагерь для пленных или пристрелили А сейчас советский офицер, добровольно перешедший на сторону Германии Ну, ты и сам понимаешь На этом мы и решили сыграть Постараюсь добиться, чтобы оставить тебя офицером для поручений Пожалуй, никто не будет считать странной такую просьбу, а?.. Друг детства милой дочери Думаю, все уладится, Володя Да, все будет хорошо А ты похож на Павла Васильевича Карл помолчал, потом сказал: Эми абсолютно не в курсе, друг мой Владимир»
Абсолютно не в курсе Карл, наверное, нарочно сказал о страшном эти холодные, мертвые слова. Ведь он говорил о дочери, об Эми, маленькой Эми, которая когда-то давно, очень давно шла за мной по тротуару в Коврове, ступая красными пыльными туфельками. «Да, я живая», сказала тогда мне Эми
Она умерла для меня. Я стоял у машины, открыв заднюю дверцу, и ждал, когда ко мне подойдет высокая немка в сером платье У нее были длинные волосы, очень светлые волосы, она была бы самой красивой девушкой на свете, если бы
Эми абсолютно не в курсе
Абсолютно.
Эми смотрела на меня равнодушно. Она подошла к машине, Карл повернулся на сиденье он сам вел машину.
Эми, я жду тебя уже семнадцать минут. Тебе звонила мама?
Да, папочка. Но Гильда меня задержала.
Эми Господин обер-лейтенант интересуется, как поживает черепаха Брунгильда
Эми ты живая?
По-русски я сказал эти три слова Господи, нельзя, нельзя так страшно, ниоткуда, из далекого, немыслимо далекого детства делать один шаг с улицы Коврова и стоять на улице Бернау-бай-Берлин, стоять у ресторана «Шварцерадлер» и видеть не маленькую Эми, а фроляйн Эмму Циммерман с длинными светлыми волосами