И вот сейчас, стоя у сарая, с крыши которого белыми дымными языками веял снежок, Марков думал: какие-то непонятные отношения, разгадать которые ему не удавалось, связывали Сергея Васильевича со старшиной Иваном Ивановичем, командиром роты Горбатовым, с его ординарцем, низеньким солдатом Борзовым, которого все звали «Николаич»
Тогда, в блиндаже, Марков помалкивал, примостясь на нарах у самой двери. Он был здесь посторонним, чужим для всех, кто сидел или стоял рядом с Сергеем Васильевичем. Он видел, что Сергею Васильевичу сейчас хорошо, очень хорошо, и он, наверное, забыл, что он командарм, он называл старшину Ванькой, Ваней, Ванюшкой, ротного Кузьмичом, а этого ординарца с седой щетинкой на коротко стриженной голове Николаичем В немного суматошном разговоре Маркову ничего не говорили слова о Ладоге, каких-то Кислых Водах, о какой-то огневой точке номер четырнадцать, об Антонове, про которого Горбатов сказал «маршал Антонеску зануда был первого сорта», и непонятно было выражение глаз Сергея Васильевича, когда старшина помянул о какой-то рыжей Альке, о Вечке Березницком
Ротный Горбатов, когда начали говорить об Альке, предложил помянуть ладожцев, которые остались в тех проклятых Кислых Водах, и все замолчали. Николаич с закаменевшим лицом подошел к длинному дощатому ящику, достал фляжку, немецкую фляжку, обшитую серым сукном, и старшина Иван Иванович
Всеволод!
Марков, вздрогнув, оттолкнулся плечом от сарая, выпрямился, бросил папиросу.
К нему подходил командарм, и солдаты расступались.
Ты что это пригорюнился? Никишов улыбнулся.
Я никак нет.
На собрание пойдешь? Или к Егору?.
Разрешите с вами.
Ну что ж, оставайся.
Старшина Иван Иванович вышел из ворот сарая, остановился в пяти шагах от командарма, с ухваткой служаки довоенной выучки поднес ладонь к виску.
Товарищ командующий! Партийная организация второй стрелковой роты просит вас присутствовать на партийно-комсомольском собрании! Парторг роты гвардии старшина Евсеев!
Благодарю, товарищ гвардии старшина.
Евсеев отступил на шаг, улыбнулся.
Товарищи! Прошу в зал заседаний!
Марков вошел в распахнутые ворота следом за Никишовым. В полумраке горели три фонаря «летучая мышь», расставленные на краю походного стола с железными ножками. Солдаты сидели на соломе, курили
Товарищ командующий, прошу вас сюда, пожалуйста, сказал старшина Евсеев, что стоял сбоку стола, и подвинул складной стул.
Все засмеялись, когда Никишов, садясь на солому рядом с Борзовым, сказал:
Не избран еще, парторг.
Евсеев, улыбнувшись, подвинул фонарь.
Товарищи коммунисты и комсомольцы Есть предложение начать работу нашего собрания.
Начать! закричало несколько голосов.
Так. Настроение гвардейское. Есть предложение избрать в состав президиума трех человек. Другие пред
Голосуй!
Из трех!
Правильно!
Евсеев успел сказать только «Прошу называть» и Борзов крикнул, хотя сидел у стола:
Товарища Никишова-а!
И, сконфузясь, надвинул шапку до бровей.
Товарища командующего!
Евсеева! Евсеева!
Шароварина!
Горбатова-а!
Малыгина!
Никишова запиши!
Избрали Никишова, Евсеева и Шароварина.
Товарищи! сказал Евсеев, пошептавшись с командармом. Товарищи! Повестка дня нашего собрания предлагается следующая
Знаем задачи коммунистов в бою, сказал кто-то из сидевших сзади, и солдаты негромко засмеялись, кто-то баском крикнул: «А ну, тихо, комсомол!»
Нет, товарищ Малыгин, сказал Евсеев, прищуриваясь. Не угадал. Повестка дня отношение Красной Армии к немецкому народу и задачи коммунистов. Будут другие предложения?
В сарае стало тихо.
Немецкий народ сволочи они все!.. проговорил кто-то сзади Маркова.
Закройся, темнота рязанская
Тихо, братцы
Евсеев опять подвинул фонарь на столе.
Нет других предложений?.. Слово предоставляется командующему Седьмой ударной армией генерал-полковнику Никишову Сергею Васильевичу
Евсеев внушительно кашлянул, сел. Солдаты пошуршали соломой, устраиваясь поудобнее.
Никишов вышел на шаг перед столом, медленно расстегнул пуговицы бекеши, снял папаху.
Ваш уважаемый парторг мой друг Иван Иванович оказал мне честь, пригласив принять участие в работе вашего собрания Доклада делать не буду, а вот поговорить с вами, товарищи, мне очень нужно Могу сказать, что сегодня весь высший командный состав армии выехал в части, к коммунистам и комсомольцам, на такие же собрания, как наше И вот почему. Мы на немецкой земле. Понятно, что это обстоятельство не только радостное, гордое для каждого из нас, для всего нашего народа. Оно, это обстоятельство, совершенно по-новому ставит перед нами вопрос: как воевать?
И здесь подразумеваю не воинское мастерство в нем мы сильны сегодня, а завтра будем еще сильнее. Жизнь ставит перед нами иную, более глубокую проблему мы и немцы. Не те немцы, что носят шинели, а их отцы и матери, дети и внуки
Думаю, ясно, что первыми ответ на эту проблему исторического значения должны дать коммунисты. Ответим правильно, значит, нам легче будет бить немца в шинели. Ошибемся вдвойне, втройне укрепим силы немца в шинели, вынудим его сражаться до последнего вздоха а немец солдат злой, это вы не хуже меня знаете.
Никишов помолчал.
Мы с вами вершим сегодня историю А ее суть сегодня такова, что мы, советские люда, защищаем будущее немецкого народа, а те, кто дерется против нас, губят это будущее.
Мы пришли из страны, где человек человеку друг. И самый верный, самый надежный друг коммунист А что такое коммунист? Каждый в душе по-своему отвечает на этот вопрос Все мы, конечно, помним формулировку в Уставе партии большевиков, но не об этом сейчас говорю. Вот, извините уж, скажу о себе В сорок третьем году разжаловали полковника Никишова до рядового
Пошуршали солдаты соломой, и все стихло.
Вот Николай Николаевич Борзов сидит. Мы с ним под Ладогой как в раю жили, помнишь, Николаич?..
Так точно, товарищ командующий, тихо сказал Борзов.
Ну что ж. Лежу на нарах в блиндаже Думаю Народ, партия воюют, а я, коммунист Никишов, на обочине? Отсыпаюсь на нарах? Виноват или не виноват ты, коммунист Никишов? Решил нет, не виноват. Буду выполнять свой долг, как умею, как учила партия, как учил отец, большевик, знавший Владимира Ильича. Ну, а полковничьи погоны что ж, полковников в армии и без меня хватит Главное я сберег чистую совесть. Без чистой совести жить не хочу.
Вот и отвечаю на вопрос, о котором говорил: коммунист это человек, который может жить только тогда, когда у него чистая совесть и слова «Родина», «Россия», «партия» он имеет право говорить полным голосом
Нет сейчас звания почетнее, чем коммунист русский, советский коммунист. Мы вот сидим в немецком сарайчике, а ведь от нас зависит вся будущая история человечества, товарищи Сотни поколений будут жить после нас на земле, а наше поколение главным поколением так и останется навечно. Убьем фашизм будет человечество жить, не убьем погибнет.
И может ли сегодня, завтра русский солдат, советский воин, видеть врага в немецкой старухе, в немецком мальчишке?.. Может ли коммунист поднять руку на беззащитного, поверженного наземь человека, хотя в нем и немецкая кровь?.. Кто посмеет совершить это, кто забудет о великой чести России, страны Ленина, тот наш злейший враг, того будем уничтожать беспощадно! Мы помним кровь и муки Отечества, но крови детей и стариков Германии нам
Никишов помолчал Потом повернулся к Евсееву, сказал негромко:
Худо мне извини Ваня сердце, черт
Евсеев вскочил.
Сергей Васильич!..
Непонимающе смотрел Марков на командарма
Кто-то вскрикнул, и спины вскочивших солдат закрыли командарма
Марков протолкался к столу.
Высокая женщина в зеленой шинели (не приметил ее раньше Марков) расстегивала верхние пуговицы кителя командарма сидел он на стуле, чуть сгорбившись, виновато улыбался взмокшим лицом
Сергей Васильевич! Вызывать машину? Сергей Васильевич! торопливо проговорил Марков и глянул на женщину.