Константин ПроваловВ ОГНЕ ПЕРЕДОВЫХ ЛИНИЙ
Из шахтв боевой строй!
Этот день22 августа 1941 годас утра был ненастным, и мы боялись, что опять не улетим. Накануне целые сутки проторчали на аэродроме, но погоды так и не дождались. Неужели сегодня тоже не получится?..
Видать, недаром говорят в народе: догонять да ждатьхуже нет. Испытал это на себе. Представим ситуацию: уже второй месяц идет жестокая война; нашими войсками оставлен Минск; выступил по радио Сталин, от имени партии, Родины вооруживший народ историческим лозунгом «Все для фронта, все для победы!»; на Москву упали первые фашистские бомбы; на весь мир гремит Смоленское сражение, после которого враг впервые был вынужден перейти к обороне. А ты, профессиональный военный, сиди и жди, когда тебе прикажут ехать на фронт!..
Но вот вечером 20 августа, когда в Хамовнических казармах, где жили слушатели Военной академии имени М. В. Фрунзе, объявили отход ко сну, ко мне подошел дежурный по курсу и передал приказ срочно прибыть в Управление по командному и начальствующему составу РККА. В приемной я встретил Героев Советского Союза подполковников А. И. Петраковского и И. Д. Зиновьева. Оба они тоже учились в нашей академии, только я, собственно, закончил ее, а они перешли на выпускной курс.
Ожидать приема пришлось недолго. Всех троих нас пригласили в кабинет начальника Управления генерал-майора А. Д. Румянцева. Вошли, доложили о прибытии. Румянцев поздоровался с каждым и без каких-либо предисловий сказал:
Приказом наркома вы все назначены командирами стрелковых дивизий: полковник Проваловтриста восемьдесят третьей, подполковник Зиновьевтриста девяносто третьей, подполковник Петраковскийтриста девяносто пятой. Соединений этих еще нет, их необходимо сформировать. Принято решение в Донбассе создать, говорю только вам, армию. Но покадивизии. Пункты формирования: товарищ ПроваловСталино, товарищ ЗиновьевСлавянск, товарищ ПетраковскийВорошиловград. Проследите, чтобы военкоматы представили обученный приписной состав: красноармейцы, отделенные командиры, помкомвзводы и старшинывсе, подчеркиваю, должны быть из числа тех, кто в Красной Армии отслужил два, самое большее три года назад. Командный состав получите кадровый. С планом формирования соединений предварительно ознакомитесь здесь, в деталяхв штабе Харьковского военного округа. Вопросы?
Вопросов у нас не было.
И вот мы, три командира дивизии со своими начальниками штабов, томимся на этом аэродроме, вымаливая у судьбы погоду. Все же 22 августа она смилостивилась над нами: мы вылетели в Харьков.
Уже вечером того же дня нас принял командующий войсками Харьковского военного округа генерал-майор А. Н. Черников. Он тотчас начал ставить каждому задачу на формирование дивизии.
К пятнадцатому октября соединения должны быть сколочены и готовы к ведению боевых действий, заключил командующий и обратился к начальнику штаба округа:Организуйте, чтобы товарищи как следует поужинали и хорошо выспались. Завтра с утра два часа на изучение планов формирования дивизий ипо местам. Провалова отправьте в Сталино на самолете
Нас разместили в кэчевской гостинице. Несмотря на то что завтра надо было рано вставать, мы долго еще разговаривали перед сном. Начальник штаба 383-й подполковник Петр Иванович Скачков впечатление производил неплохое. Участник гражданской войны. По характеру, видимо, выдержан, не суетится, спокоен. Показалось, правда, что несколько вяловат. Но это могло быть от усталости
Утром, побрившись и плотно позавтракав (когда еще выйдет поесть!), поехали на трамвае в штаб округа. Вагон был набит биткомна заводы торопилась утренняя смена рабочих. Большинствоженщины. Многие из них с детьми. Видимо, по дороге на работу они завозили детишек в сады и ясли. Разговаривали тихо, но все разом, и от этого в трамвае стоял какой-то тревожный гул, сквозь который прорывалось:
Ну а твой-то не дал еще весточки?
Ох и не говори! Ушелбудто в воду канул
Да, война Здесь еще безмолвная, но уже явно ощутимая в этом потоке заводского харьковского люда.
И вдругтяжелый, отдавшийся во всем теле взрыв. За ним другой, третий. Посыпались стекла, пахнуло смрадом сгоревшего тротила. Словно удар ножом, полосонул по сердцу пронзительный женский крик. Вагон остановился, и люди, еще ничего не понимающие, ринулись из него под бомбы. Бежали, падали Мы стояли оцепенев. Не думаю, что кто-то обращал на нас тогда внимание, но чувство вины за то, что ты, военный, командир, ничем не можешь помочь этим беззащитным, безнаказанно уничтожаемым людям, обжигало душу.
Это был первый воздушный налет гитлеровцев на Харьков.
Раньше я уже бывал под бомбежкой. 22 июля ночью немцы бомбили Москву. Тоже впервые с начала войны. Слушатели академии, поднятые по тревоге, заняли свои места, определенные каждому из них боевым расчетом. Мы втроемЛебедев, Андреев и яподнялись на крышу учебного корпуса. Но нас кто-то опередил: на крыше маячила женская фигура.
Что вы здесь делаете? резко спросил я.
Яслушатель академии Раскова.
Героиня-летчица была известна всей стране. Но кто же мог ожидать, что она тоже прибежит сюда, на крышу, тушить зажигалки! Наверное, поэтому мы несколько растерялись и долго не могли ей как следует представиться. А в ночном небе гудели немецкие бомбардировщики.
Потом на фронте я несколько раз встречался с Мариной Расковой. И почти всякий раз мы не без улыбки вспоминали, как тогда, в Москве, носились по крыше, не зная, чем сбросить плюющиеся огнем зажигательные бомбы, пока наконец капитан Андреев не нашел на чердаке шест
Я попал под бомбежку и в первое утро войны под Яворовом. Тоже крики бегущих женщин и детей, тоже кровь. Никогда в памяти не изгладится окровавленное, растерзанное женское тело в дорожной пыли и задыхающийся в плаче двухлетний ребенок, который судорожно обнимал мертвую мать
Яворовясно: прифронтовая зона, но и Москва не выглядела беззащитнойона встретила первый воздушный налет штыками прожекторов и зенитного огня. Здесь же, в Харькове, посреди умытого поливочными машинами августовского утра взрывы бомб вызвали в душе невыносимую боль. И злость, в которой вдруг сплавились все самые святые чувства. Мы как-то особенно остро в тот момент поняли, что перед нами враг, которого образумить нельзя, его можно только уничтожать. И уничтожать надо без пощады.
С этим твердым убеждением вечером 23 августа я с начальником штаба дивизии вылетел в город Сталино.
Двигатель самолета ревел натужно и оглушительно. Пол и стенки тесной пассажирской кабины лихорадочно дрожали. Стало холодно. Чтобы отделаться от неприятных ощущений, попытался представить, как мы начнем работу в Сталино. Но мысли уходили куда-то в прошлое, и я вдруг поймал себя на том, что в голове у меня не война, не заботы комдива, который пока еще не имеет войска, а воспоминания о давней, в декабре тридцать восьмого года состоявшейся встрече с армейским комиссаром 1 ранга Е. А. Щаденко и комкором Г. М. Штерном.
Я тогда лежал в Главном военном госпитале. Хасанская рана на ноге заживала неважно, мучили свищи, и мне порядком осточертела вся эта госпитальная обстановка. Хотелось сбежать в свой полк, но врачи обещали, что скоро все будет в порядке, и даже заказали для меня тростьвместо костыля, обходиться без которого я пока что не мог. И вот однажды, когда я прогуливался по территории госпиталя, меня позвали к телефону. Говорил командующий Дальневосточным фронтом комкор Штерн.
Как вы себя чувствуете? спросил он.
Сказал, что понемногу поправляюсь.
А если я подошлю машину, сможете приехать ко мне?
Ответил: как, мол, прикажете
Через час адъютант командующего привез меня на квартиру к Штерну. Я начал было докладывать, что прибыл, но комкор слушать доклад не стал, тепло поздоровался и провел меня в свой кабинет. Там сидел какой-то морской командир. Штерн познакомил насэто был флагман флота 2 ранга Н. Г. Кузнецов.
Разговаривали в основном они вдвоем, а ято ли робел, то ли еще чтобольше молчал, иногда лишь, когда о чем-нибудь спрашивали, отвечал на вопросы. Речь, помнится, шла о программе боевой подготовки, о новых танках, которые вот-вот должны появиться в войсках И тут