Я разделся догола, и они меня вертели, как хотели, все по очереди. Потом предложили пойти одеться. Я оделся. Показали место, сел к столу, началась беседа. Задавал вопросы один врач, остальные сидели молча.
Вопрос: «Водки много пили?» Ответ: «Да, думаю, железнодорожную цистерну выпил».
Вопрос: «Сколько же выпивали за раз?» Ответ: «Полтора литра, и ни кто не говорил, что я пьян».
Вопрос: «Сколько выпивали в день?» Ответ: «Не знаю, никогда не мерял, может полведра, может ведро, может меньше».
Вопрос: «Сколько времени выпивали?» Ответ: «Два года без выходных, а раньше пореже».
Вопрос: «Горчицы много употребляли?» Ответ: «Ложку на тарелку супу и около на второе».
«Так, хорошо. Подождите в коридоре». Вышел в коридор, хожу, жду приговора. Минут через десять выносят мою книжку, говорят: «Вот здесь назначения, будете лечиться в полку». Спасибо, говорю, до свидания. И читаю латынь, хотя её сроду не знал. Прочитал: «Стрихнин по 0,0001 раствор. Пантокрин 30 капель ежедневно». Книжку в карман, на лошадь и в полк. Захожу в штаб полка, спрашиваю: «Где командир полка?» Дежурный говорит: «Ушёл домой, тебе велел доложить о результатах в любое время». Поехал на квартиру. Стучу, спрашивают: «Кто?» Докладываю: «Красноармеец Азанов, ваше приказание выполнил». Открывают дверь. Вхожу, подал книжку, он посмотрел. «Вот что, товарищ Азанов, поезжайте сейчас же в санчасть, передайте, что я приказал сейчас же начать лечение». Я повторил приказание, повернулся и вышел. На коня и в санчасть.
Там налили мне мензурку пантокрина и сделали укол. Поехали мы на конюшню, там расседлали коней и в казарму, спать. Наутро на меня весь эскадрон смотрел, как на заморскую диковинку, страшную и опасную. Ну а потом пошло всё своим чередом, если не считать того, что младшие командиры меня готовы были проглотить без соли. Да бог не выдаст, свинья не съест. Они следили буквально за каждым моим шагом и при всяком случае были готовы наградить нарядом-двумя вне очереди. За восемь месяцев службы я их набрал столько, что ни у кого столько не было во всём полку. Да я ещё мало бывал во взводе. С 20-го декабря я был на курсах снайперов по 20-е февраля. Потом с 15-го мая по первое августа был на курсах водолазов.
С первого августа по двадцатое августа был на сенокосе. Везде в других местах с другими людьми я был такой же, как все. Никто ни к чему не придирался, всё было в порядке. И жил нормально, и ходил нормально, и сам себя содержал в порядке, и лошадь в порядке, и амуниция в порядке, оружие в порядке. Как только появлюсь во взводе, так начинается: то оружие грязное, то лошадь, то амуниция, то шпоры грязные, то сапоги. В конце августа 1940 года меня перевели в другую часть, в 105-й отдельный батальон связи. Квартировал он на станции Лазо. Распорядок здесь был далеко легче, питание лучше. Одно было хуже: зачислили меня в учебную роту. Учили на младших командиров. Это значило, что служить надо будет три года, тогда, как рядовомудва года. С месяц держали меня в учебной роте, потом поняли, что я бестолковый и учить дальше нет смысла.
Перевели в хозяйственный взвод ездовым. Дали мне пару лошадок да бричку. Стал я ездить по хозяйственным делам батальона. То за продуктами, то за имуществом для батальона. Потом стали возить дрова из тайги километров за двадцать. Когда же вывезли все дрова, стали возить сено за пятьдесят километров с лишним. День едем туда, за ночь грузим возы да кормим лошадей. На следующий день едем обратно. Никого старшего с нами нет, сами себе хозяева. Питание берём сухим пайком, в деревне готовим сами. Так служить можно.
Но 17-го апреля нас десять человек из батальона посадили в эшелон со всеми солдатскими пожитками. Начиная с ружейной маслёнки, постельным бельём, шубой и валенками. Повезли на западную границу. Ехали двадцать суток. Прибыли на новое место службы четвёртого мая.
Западная граница
Восемь человек из десяти нас направили в 61-й танковый полк, который квартировал в местечке Судовая Вишня, Дрогобычской области. Двоих наших оставили при штабе дивизии в городе Грудек Егиленский. За командира взвода поставили к нам старшего сержанта, третьего года службы. Он был участником боевых операций при освобождении Западной Украины в 1939 году. Человек грамотный, развитый и очень смелый, и решительный, и добрый. К нам относился как к товарищам. На занятия уводил нас подальше от части, чтобы не мозолить глаз начальству, и там оставлял одних. Кто хочет спатьспите, кто хочет читатьчитайте. Сам уходил в деревню к какой-то вдовушке. К обеду точно в срок приводил в полк. Вечером назначал в наряд на городскую ЦТС, два человека в штаб полка, два человека на полигон, когда там шли боевые стрельбы. Так прошёл май и половина июня 1941 года. Потом нам дали пополнение майского 1941 года призыва, около двадцати человек.
С молодыми проводили занятия, а нас, стариков, посылали только в наряд. Молодым выдали оружие, у нас его не было. Старший сержант Сосков ждал вызова в военное училище, потому, как у него давно был подан рапорт. Нам он не раз говорил: «Вам придётся воевать. Я уеду в училище, а вы будете воевать». «Откуда вам это известно?» спрашивали мы. «Откуда, это дело моё, а когда начнётся война, вспомните меня». В половине июня ему пришёл вызов, и он уехал в училище. К нам прибыл молодой лейтенант из Саратовского военного училища связи на должность командира взвода.
Жили мы май и июнь в трёхэтажном доме на третьем этаже. Сперва старики в одной комнате, потом с молодыми в двух комнатах. Спали на двухъярусных деревянных нарах. Вначале июля переселили нас в одноэтажное деревянное здание, длинное, низкое. На торцах здания были ворота вместо дверей. Окна маленькие, под потолком. Это бывшие конюшни. Койки железные, стояли в три яруса. Проходы между койками узкие. Одним словом, набили нас туда, как сельдей в бочку. Вообще наш городок находился на территории и в помещениях конного завода, ничего не было приспособлено для нормального человеческого жилья. Овощехранилища и толкового склада не было. Квашеная капуста для столовой валялась под солнцем, даже навеса не было. Бочки нагревались, донышки вылетали. Мух рои вились возле них.
Когда наварят капусты, так не надо спрашивать, что на обед, на весь городок стоит запах, так, что челюсти выворачивает от кислятины. Танки в полку были всех марок, начиная с тех марок, что остались от гражданской войны. Кончая БТ-5, Т-33, Т-37. Нас, стариков, в полку знали многие. Мы же знали только командира полка, начальника штаба, и командиров батальонов, и некоторых командиров рот. Служба шла, осенью демобилизация.
Война.
Начало
21 июня, часов около пяти вечера наш командир взвода пришёл из штаба полка, и говорит: «Ну, кто завтра хочет в город? Разрешено отпустить в увольнение». До этого нас никого не отпускали. Правда, мы через два-три дня ходили в наряд на ЦТО, поэтому бывали в городе. Потому особого желания не проявили, да и в городе у нас не было знакомых, а так идти, болтаться, по городу мало интересу.
Потом объявил новость: приказали организовать пост ВНОС, около штаба полка. Достал из планшетки список личного состава, пошарил по нему и объявил: «Азанов пойдёт старшим. И вот вам двое молодых. Пройдите к дежурному по штабу, он вам поставит задачу». Мы отправились в штаб. Через десять минут вернулись за имуществом. Забрали катушку кабеля, два телефонных аппарата, пошли выполнять задание. На крыше соседнего со штабом полка трёхэтажного здания поставили один телефонный аппарат. На столе дежурного по штабу полка второй аппарат. Проверили связьработает. Доложили дежурному по штабу, что связь работает. Пошли на свой пост. Посидели на крыше до темноты, в воздухе никто не появлялся. В летнем полковом клубе начиналось кино. Я забрал своих помощников, пошли смотреть кино. Картина шла «Тайга золотая».
Часов около десяти приходит начальник штаба полка и командует: «Прекратить картину! Развести людей по подразделениям». И тут послышались команды целой очередью: «Первый взвод выходи строиться, четвёртый взвод становись!» Нас это не касалось, я втихую забрал своих подчинённых и отправились на свой пост. Молодых я положил спать, сам остался дежурить. В небе стояла ночная тишина. Зато в городке началась кипучая деятельность. К складу подходил одна за другой автомашины. Слышался характерный стук. Грузили боеприпасы. Машины уходили в лес километра за три-четыре на сборное место. Через некоторое время послышался гул моторов в танковом парке. Потом и лязг гусениц. Танки тоже уходили в лес. Часов около трёх ночи шумы стали затихать. Это значит, что люди и техника перекочевали в лес. Я разбудил одного из молодых, сам лёг и уснул. Велел разбудить меня, если что-то будет новое, интересное. Молодому рассказал, что наблюдал сам и на что он должен обращать внимание особое.