По одному ему понятным причинам он её жалел. И прощал ей это неожиданное пьянство.
Жалел, потому что ей так тяжело далась эта беременность, на которой он настоял.
Лиза в свои двадцать три ребёнка ещё не хотела. А Роману в его тридцать шесть давно было пора, поэтому он был убедителен, безжалостен и последователен. И Лиза уступила.
Тяжёлый токсикоз, угроза выкидыша, постоянные обследования, контроль, и бесконечные анализычерез всё это ей пришлось пройти, можно сказать, по его милости. С её слабым здоровьем это было похоже на пытку. Она мучилась, плакала, страдала, но так и не прониклась материнством, большую часть беременности пролежав в клиниках.
Гомельский свято верил, что, когда его жена возьмёт на руки своего ребёнка в ней проснётся материнский инстинкт. Но и здесь прогадал.
Роды принесли с собой новые проблемы.
Даже то, что малышка родилась недоношенной, но неожиданно крупной и крепенькой, скорее расстроило, чем обрадовало мать. Молоко пропало уже ко второму месяцу. И тогда её слёзы в подушку и усталость от постоянного недосыпа сменились неуравновешенностью и алкоголем.
Менялись няньки. Менялись клиники и специалисты. Менялось её настроение: от неожиданного веселья с грандиозными вечеринками, что словно устраивала прежняя Лиза, та, которой она была до беременности: тусовочная, клубная, до кончиков ногтей светская, живая, озорная; до полной апатии и глухого равнодушия ко всему, вялого и дремотного истощения.
Не менялось только одно: Лиза была несчастна.
И может это была затянувшаяся послеродовая депрессия, как наперебой говорили ему врачи. А может, некоторые женщины не созданы для материнства, как сказала ему тёща, для которой её Лизонька до сих пор была маленькой болезненной девочкой.
Но свою дочь её Лизонька так и не полюбила.
Хотя, чего греха таить, жену Гомельский тоже не любил.
Он понял это когда родилась Диана.
Глава 5. Роман
Дочь. Этот живой комочек в нарядных пелёнках в одну секунду стал для Романа всем. А те жалкие подобия чувств, что он испытывал к жене, на фоне этого всепоглощающего, безграничного, негасимого померкли как фальшивые бриллианты. Там были и престижность, и самолюбие, и холодный расчёт. Правда была когда-то среди этих блестящих «камешков» и искренняя влюблённость. А ещё из настоящего остались жалость, сочувствие, привычка, озвученная при замужестве клятва, обещание, данное её отцу, общие дом и быт, её молодость, красота, скверный характер и благодарность.
Благодарность за это подаренное ему чудо в кудряшках.
Только ради дочери он терпеливо и сносил все капризы жены: её раздражительность по пустякам, её грандиозные проекты, к которым она остывала так же быстро, как и загоралась, бесконечное отсутствие секса, а ещё мнительность и приступы маниакальной ревности, когда с рвением натасканной ищейки она обнюхивала каждую его рубашку. Но это когда не пила.
А когда пила, его Лизонька становилась милой, послушной, бесстрашной, а ещё ему даже перепадало. Иногда. Но зато какой это был секс!
Почему-то глядя, как Лиза по старой памяти кокетничает с Моржовым, надираясь шампанским, именно один из таких моментов Роману и вспомнился. Да настолько ярко, что не будь у него на руках дочери, он бы затащил жену прямо в сияющую чистотой и чёрным мрамором моржовскую ванную. Но тут же подумал и о другом: что, возможно, именно дочь его и спасла от жестокого разочарования, чем в последнее время заканчивались все его попытки склонить жену к коитусу.
Настроение испортилось. Самодовольная рожа Моржова бесила. За пьяную жену стало стыдно. И вместо того, чтобы выслушать предложение банкира, сулящее неплохие дивиденды и ради которого пришлось тащиться к нему для личной встречи за город, он вдруг решил сам сделать предложение одной из самых дорогих компаний Рунета, причём немедленно.
«Если гора не идёт к Магомету, разумно решил он, поспешно прощаясь, заталкивая жену в машину, и вспоминая их студенческие забавы в виде переписывания окончания известных фраз. Значит, не нужен ей тот Магомет. Значит, задача того Магомета: лично к горе заявиться в обед».
Даже в субботу. Роман был уверен, что у таинственной мадам Скворцовой это рабочий день.
И велел водителю ехать прямиков к складам «West-East» этой «гешефтсфюрер», что по-немецки значило всего лишь «руководитель предприятия», но «гешефт» означало и «сделка ради барыша», и эту Скворцову он со злости так и называл «барышницей».
И злился Роман потому, что она его тоже, можно сказать, как и жена, отшила.
Она не снизошла даже до телефонного разговорараз. О ней не удалось найти никакой информации в сетидва (кроме её исключительно закрытой личной жизни, нежелания встречаться с прессой и общаться по любым другим поводам, кроме рабочих). И три: свой бизнес она начала именно такс перепродажи вещей из известных зарубежных каталогов. Причём одна, сама, без денег, влиятельных друзей, мужей и поддержки. И до сих пор оставалась женщиной-загадкой, с единственной фотографией в сети, что светилась на страницах «Форбс», и датой рождения, что удалось выудить оттуда же.
«Тридцать пять лет? рассматривал Роман головоломку по имени Марина Скворцова, что сейчас по какой-то нелепой случайности держала на руках его дочь и не верил своим глазам. Вот эта женщина в дешёвых подростковых шмотках с дурацким хвостиком его ровесница?»
Туда-сюда, плюс-минус год или два в его возрасте точно не считаются. Но одно в его голове точно не укладывалось: имея состояние в семьсот миллионов долларов, как? Как можно выглядеть так? Как можно относиться к себе так? Сидеть за столом, заваленном шоколадками и мусорной корзиной, полной пустыми фантиками от них. В общем помещении, где, пока стоял, Роман насчитал около трёхсот столов. Лично тушить пожар в щитовой. И лично убирать какие-то разбросанные бумаги в переговорной, для того, чтобы можно было просто сесть. Чем она сейчас и занималась.
И хуже всего, что он не понимал: раздражало его это или всё же восхищало?
Глава 6. Роман
Боюсь, это непосильная задача, выдохнула Скворцова, когда собранные со стула цветные маркеры не поместились в руке и разлетелись по полу.
Марина Вячеславна, ворвалась в этот момент в кабинет одна из сотрудниц и запоздало извинившись, стала что-то усердно шептать про кровлю, стеклянные купола, температуру, усиление перекрытий, дополнительное оборудование.
Роман из вежливости, чтобы не подслушивать, занял себя тем, что всё же собрал несчастные фломастеры и сложил на стол, невольно улыбаясь тому, как Дианка на руках у Скворцовой, раскрыв рот, внимала словам взволнованной женщины. Внимательней самой Скворцовой.
В общем, разделяю ваше разочарование, что вы проделали такой путь зря, проводив подчинённую, вернулась к Гомельскому владелица «West-East». Но мне сейчас срочно нужно подняться на крышу. А там, для ребёнка не лучшее место, поэтому, думаю, разговор придётся перенести.
И Роман хотел было возразить, но не смог, буквально потеряв дар речи.
Нет, не от того, что она всё же сказала «разговор перенести», а не «закончен, и прошу меня не беспокоить», значит, шанс есть. А от того, как она обняла Дианку. Словно отдавала ему самое дорогое сокровище в мире. Закрыв глаза, прижалась губами к её кучерявой макушке. И в глазах, кажется, даже блеснули непрошенные слёзы, когда с рук на руки она передала отцу девочку и поторопилась отвернуться.
«Это личное. Это же что-то глубоко, трагически личноетакое отношение к ребёнку», не на шутку заинтересовался Роман.
И в диком желании проникнуть за кулисы жизни этой необычной женщины, он совершил, наверно, самый странный поступок на сегодня.
Могу я позволить себе вас пригласить? выпалил он неожиданно даже для себя. И уточнил: Раз уж на вашей территории поговорить нам так и не удалось.
Вряд ли вам удастся затащить меня на свою, улыбнулась Марина, сглаживая неловкость, а то это «пригласить» вышло чересчур лично.
А если вовсе не для того, чтобы решать деловые вопросы? Просто для знакомства, и снова поспешно добавил: Исключительно дружеского. На событие, которое никак не связано с бизнесом, но обещает быть интересным, словно резко забыв, что Скворцова не общается ни по каким другим вопросам, кроме рабочих, ломился он напролом.